этих ракет с Кубы, путем решения воздержаться от любых действий, которые могли бы расширить и углубить нынешний кризис, а также участвуя в поиске мирных и стабильных решений.
Наша страна готова представлять свою позицию, направленную против советской угрозы миру, а также наши предложения по достижению мира во всем мире в любое время и в любом форуме: в ОАГ, ООН или на любой другой встрече, не ограничивая нашу свободу действий.
Но трудно решать или даже обсуждать эти проблемы в атмосфере запугивания. Именно поэтому мы должны и будем решительно противостоять последним угрожающим действиям СССР или каким-либо другим агрессивным действиям, предпринятым самостоятельно или в ответ на наши действия на этой неделе. Любые враждебные шаги где бы то ни было в мире по отношению к безопасности и свободе тех стран, перед которыми у нас существуют обязательства, включая, в частности, храбрых жителей Западного Берлина, будут встречены соответствующими действиями.
И в заключение я бы хотел обратиться к плененному кубинскому народу, которому это сообщение передается с помощью специальных радиопередач. Я обращаюсь к вам как друг, который знает о вашей глубокой преданности вашей родине, как человек, который разделяет ваши стремления к свободе и справедливости для всех. Я и американский народ, мы с болью наблюдали, как ваша национальная революция была предана, – и как ваше отечество попало под иноземное господство. Теперь ваши лидеры уже не кубинские лидеры, вдохновленные кубинскими идеалами. Они марионетки и агенты международного заговора, который повернул Кубу против ваших друзей и соседей в обеих Америках – и превратил ее в первую страну Латинской Америки, ставшую мишенью для ядерной войны – первую страну Латинской Америки, предоставившую свою территорию этому оружию…
Много раз в прошлом кубинский народ поднимался, чтобы сбросить тиранов, которые отнимали у него свободу. И я не сомневаюсь, что большинство кубинцев сейчас живут надеждой, что в будущем они будут по-настоящему свободны, свободны от иностранного господства, свободны выбирать своих лидеров, свободны выбирать свою собственную систему, свободно владеть собственной землей, свободно говорить, писать и молиться без страха и унижений. И тогда будет приветствоваться возвращение Кубы в сообщество свободных наций и ассоциации этого полушария.
Мои дорогие сограждане, пусть никто не сомневается, что это серьезное и опасное решение, которое мы должны принять. Никто не может точно предсказать, какой оборот примут события или какие потери последуют за этим. Впереди многие месяцы жертв и самодисциплины – месяцы, когда как наше терпение, так и наша воля будут подвергаться испытаниям. Но самая большая опасность из всех возможных – это ничего не делать.
Путь, который мы выбрали в настоящий момент, полон опасностей, как и любой другой, но этот путь в наибольшей мере соответствует нашему характеру и мужеству, как народа, а также нашим обязательствам перед все остальным миром. Цена свободы всегда велика – но американцы всегда ее платили. И мы никогда не изберем путь капитуляции и подчинения.
Наша цель – это не победа могущества, а восстановление справедливости, не мир за счет свободы, но и мир и свобода здесь, в этом полушарии, и мы надеемся, во всем мире. С Божьей помощью эта цель будет достигнута.
Спасибо за внимание и доброй ночи»[1243].
Соренсен писал: «Когда решение было принято, он спросил Жаклин, не желала ли она покинуть Вашингтон, как сделали многие, и остановиться поближе к подземному укрытию, куда должна быть эвакуирована Первая семья в случае атаки. Она ответила ему: “Нет”»[1244].
По собственным его воспоминаниям, первой реакцией Хрущева на речь Кеннеди было возмущение: «То, что они давно уже сделали в отношении Советского Союза, окружив нас своими военными базами, вооружив их ракетной техникой и построив аэродромы, этого они не принимали во внимание. Империалисты Америки считали, что тут все в порядке вещей, что это их право защищаться от Советского Союза при своем удалении от него в тысячи километров. Но здесь – Куба, буквально у них под носом. И они как бы лишали ее права иметь защиту. Вот их мораль.
Всякая мораль только тогда учитывается империалистической буржуазией, империалистическим лагерем и лишь тогда они придерживаются морали, если мораль подкрепляется силой, возможностью противостоять»[1245].
Громыко тоже возмущался: «Соединенные Штаты стали на путь открытого нарушения норм международного права, намеренно создали опасный кризис»[1246].
Трояновский более подробно описал реакцию уже порядком уставших членов Президиума: «Помнится, что первое ознакомление Хрущева и других с содержанием выступления президента вызвало скорее облегчение, чем тревогу. Морская блокада Кубы, которую решило объявить американское руководство, поначалу была воспринята как нечто неопределенное.
Тем более, что президент назвал блокаду карантином, а это создавало иллюзию еще большей неопределенности. Во всяком случае, речь как будто не шла об ультиматуме или прямой угрозе удара по Кубе. Хрущев даже воскликнул тогда:
– Ну что ж, видимо, можно считать, что мы спасли Кубу.
На заседании Президиума ЦК, уже практически ночью, Хрущев сформулировал основные положения ответа на выступления Кеннеди, которые должны были принять форму заявления советского правительства. МИДу поручили представить на следующий день окончательный вариант. Помнится, в конце заседания Хрущев рекомендовал участникам не разъезжаться по домам, а переночевать в своих кабинетах, чтобы у иностранных корреспондентов, которые, безусловно, следят за реакцией Москвы на выступление Кеннеди, не сложилось впечатление о ночных бдениях советских руководителей. Думаю, что эта рекомендация мало что дала, так как у доброй половины участников заседания вообще не было кабинетов в Кремле. Сам Хрущев провел ту ночь на сдвинутых креслах у себя в кабинете. Я кое-как поспал на сдвинутых креслах у себя в кабинете»[1247].
Сергей Хрущев был уверен, что отец его спал все-таки не на креслах. «Отец ушел в свой кабинет, там ему уже готовили постель в комнате отдыха, на диване. Заместители Председателя Совета министров оказались в привилегированном положении, их кабинеты располагались по соседству. Остальным пришлось коротать ночь на стульях в зале заседаний»[1248].
Кеннеди и члены его команды остались довольны выступлением президента.
«После речи Кеннеди кризис официально начался, – писал Соренсен. – Некоторые американцы реагировали панически, большинство – с гордостью. Лидеры Конгресса звонили президенту, чтобы сообщить, что, посмотрев вместе речь, они теперь больше понимают и поддерживают политику президента.
Была передана американская резолюция председательствовавшему в тот момент в Совете безопасности Валериану Зорину. Брифинги дипломатов и прессы продолжались в Государственном департаменте и Пентагоне. Стратегическое командование ВВС и части Североамериканской противовоздушной обороны были приведены в состояние максимальной готовности на земле и в воздухе, как только президент начал говорить. Его выступление передавалось по всему миру по каналам Информационного агентства США на тридцати восьми языках»[1249].
Вечером глава Пентагона представил президенту оценки необходимых сил вторжения на Кубу: «В конфиденциальном докладе министр обороны Макнамара перечислил требования: 250 000 военнослужащих, 2000 вылетов для ударов по разным объектам на Кубе, 90 000 человек морской пехоты и десантников для вторжения на остров, – подтверждал Роберт Кеннеди. – Одна из оценок американских потерь называла ожидаемую цифру в 25 000 человек. Президент дал добро на эти приготовления, планы начали приводиться в исполнение. Войска быстро перебрасывались в юго-восточный район Соединенных Штатов. Началось стягивание свыше сотни судов, которые понадобятся для вторжения»[1250].
А посольство СССР в Вашингтоне тоже готовилось к войне. Феклисов телеграфировал в Москву, что «уничтожил всю оперативную переписку». Проверяли аварийные электрогенераторы, которые обеспечивали энергией посольство в случае отключения электроэнергии, исправность системы подачи кислорода: не исключалась возможность химической или биологической атаки на посольство. Всем сотрудникам посольства было предписано впредь до особого уведомления не ходить ни в магазины, ни в кино. Предметом особой обеспокоенности стали гастролировавшие в Вашингтоне в те дни Ленинградский симфонический оркестр и балет Большого театра. Было решено направить для обеспечения их безопасности сотрудников спецслужб.
Еще более тревожно было в море. В тот момент 30 кораблей направлялись на Кубу, включая «Александровск» с грузом ядерных боеголовок, а также четыре корабля с ракетами для двух подразделений ракет средней дальности. Особенно беспокоил «Александровск», который имел на борту 24 ядерные боеголовки для ракет средней дальности и 44 для крылатых ракет наземного базирования. Москве меньше всего хотелось, чтобы этот груз попал в руки противника.[1251]
«Александровск» направлялся в кубинский порт Мариэль. Но из радиоперехвата стало известно, что ВМС США уже приступили к усиленному поиску судна, способного перевозить боезаряды. А над Мариэлем все чаще пролетали американские самолеты-разведчики. Было принято решение изменить курс и направить корабль в порт Ла-Исабела, хоть там и не было специально оборудованных бункеров для складирования ядерных устройств. В Москве с большим облегчением вздохнули, когда Плиев по каналам КГБ сообщил, что «Александровск» благополучно прибыл в Ла-Исабелу.