– А не пойти ли членам Политбюро сегодня вечером в театр? Давайте покажем и нашему народу, да и всему миру, что у нас обстановка спокойная и мы интересуемся вопросами культуры.
Такое предложение первоначально несколько удивило присутствующих. Но потом, когда все поняли заложенный в нем смысл, его охотно приняли»[1274].
В Москве гостила румынская делегация во главе с Георге Георгиу-Дежем, и в официальной программе ее пребывания в Москве значилось как раз посещение в тот вечер Большого театра. Давали «Бориса Годунова» с участием американских исполнителей. Решили оставить все, как есть, тем более что проявлялось уважение к румынам, хорошо известным своей ранимой душой и обидчивостью.
Перед походом в театр Хрущев заехал домой – привести себя в порядок после бурной ночи. Вспоминал его сын Сергей: «До отъезда оставалось минут сорок, и мы пошли пройтись вокруг дома. Выглядел отец усталым, но тем не менее, едва мы вышли во двор, я набросился на него с вопросами. На самом деле он мог рассказать не слишком много: американцы проведали о наших ракетах, но что они знают и насколько их сведения точны, судить пока трудно…
Меня удивило: оказывается, не существовало заранее продуманного плана действий на случай преждевременного обнаружения наших ракет. Теперь приходилось импровизировать. Несмотря ни на что, отец считал, что строительство следует продолжать. Ускоренными темпами приводить ракеты в готовность. Тем самым американцы через несколько дней окажутся в положении, предусмотренном нашим первоначальным планом. Им поневоле придется задуматься».
Хрущев поехал на «Бориса Годунова». Для тех, кто давно не слушал бессмертную оперу Мусоргского, напомню, что идет она с тремя антрактами и длится четыре часа. «С отцом в ложе сидели Козлов, Косыгин, Микоян, Брежнев. Подбор “театралов” оказался не случаен. Отец демонстрировал: в Кремле не осталось никого, все тут. После окончания спектакля артистов, советских и американских, пригласили в бывшую царскую ложу, ныне отведенную для официальных посещений главами иностранных государств. Отец поблагодарил за доставленное удовольствие. Всем налили шампанского, выпили за мир во всем мире, за чистые голоса и чистое небо над головой.
Когда вечером 23 октября я спросил отца о главном:
– А вдруг война?
Он ответил:
– Одно дело угрожать ядерным оружием, совсем другое пустить его в ход.
По его словам, объявление повышенной боевой готовности в Советской армии – лишь политический ответ на действия американцев.
Тем не менее межконтинентальные ракеты, как бы их мало ни было, стояли в готовности к пуску. На аэродромах летчики сменялись в самолетах, им предписывалось взлететь немедленно по получении команды. В сухопутных войсках вскрывались склады, частям выдавались боеприпасы.
Стоило только поднести спичку»[1275].
Генеральный штаб ВС СССР разработал План передислокации и переформирования частей в связи с изменением мероприятий по учению «Анадырь».
Командующему ГСВК Плиеву из Генштаба были переданы перечень объектов поражения, геодезические координаты, типы ядерных взрывов, их мощности и основные направления пуска для всех пяти полков с 42 пусковыми установками.[1276]
Хрущев был настроен по-боевому: «Конечно, превосходство в ракетах было на стороне США, но Кеннеди понимал: превосходство превосходством, а те ракеты, которые поставлены нами, свое дело сделают. Они могут сдуть с лица земли Нью-Йорк, Вашингтон и другие промышленные города и административные центры. А в этой войне, если она будет развязана, они вызовут огонь на себя. И какой огонь! Термоядерных бомб!»[1277].
На Кубе было не до театра. «Самое невероятное было то, что Хрущев, расставляя по всей стране ракеты, не обеспечил необходимой безопасности нашей стране, поэтому и летали самолеты-разведчики. Когда разразился кризис, у Хрущева не было ясной цели, что надо делать… 23 октября я выступил по телевидению, чтобы осудить политику США, рассказать о нашей готовности пойти на риск, мобилизовать все наши силы», – вспоминал Фидель.
Он четко дал понять, что кубинское правительство не обязано отчитываться перед северным соседом, который не имеет никакого права решать, каким количеством оружия и какого типа должна располагать Куба. Категорически предупредил при этом, что были приняты «все необходимые меры, с тем чтобы противостоять… и отразить любую прямую агрессию». Таким же образом он высказал свое возражение против намерений Кеннеди инспектировать страну.
– Мы никогда не отступимся от прерогативы нашего суверенного государства: на нашей территории решаем мы и никто другой.[1278]
В своей речи президент Кеннеди не обозначил красные линии введенной им блокады. Он лишь заявил, что «все суда всякого рода, направляющиеся на Кубу из любой страны или порта, будут, при обнаружении груза наступательного оружия, возвращены назад».
Таких кораблей в Атлантике было в тот момент немало. В день официального объявления карантина в портах Советского Союза и в море находилось 71 судно, из них на подходах к портам Кубы – 9 судов; 37 судов следовали с Кубы в наши порты; в портах Кубы находилось 25 судов.[1279] Суда с ракетами Р-14 и их боеголовками находились еще на севере океана.
Специалисты из американского Агентства национальной безопасности (АНБ) работали в поте лица, изучая радиосигналы, шедшие из Москвы в адрес советских кораблей. Уже в 23.15 по вашингтонскому времени 22 октября (или в 6.15 23 октября по московскому времени) – меньше чем через 4 часа после выступления Кеннеди – советским судам был послан зашифрованный сигнал, который АНБ прочесть не смогло. Но сделало вывод, что, судя по всему, это был сигнал тревоги.
В 00.05 23 октября (8.05 по Москве) АНБ перехватило новый сигнал, который, как заключили эксперты, был направлен отдельным кораблям. И первая партия инструкций предназначалась семи из них.[1280] Но содержание инструкций тоже так и не было расшифровано. Оставалось дождаться светлого времени суток, чтобы попытаться определить курс советских кораблей методами визуального наблюдения.
Судам Минморфлота был отдан приказ повернуть обратно и следовать в порты СССР. Под действие этого приказа попали и два полка дивизии Стаценко, вооруженные ракетами Р-14 – полки, которыми командовали офицеры Коваленко А. А. и Черкесов Н. А.[1281]
На подлодки пришли приказы: «Шестьдесят девятая бригада подводных лодок изменить маршрут с первоначального… Бригаде принять боевой порядок “завеса” строго на север от входа в пролив острова Теркс и занять боевые позиции в Саргассовом море».
Прежние приказы предписывали совершить скрытый переход в Мариэль, Куба, с ведением разведки и гидроакустического наблюдения на маршруте. Неожиданно им приказывают осуществлять боевое патрулирование с целью охраны морского прохода.[1282]
Адмирал Андерсон засвидетельствует, что «наши самолеты и корабли проводили поиск русских кораблей и подводных лодок на площади примерно 3,5 млн кв. миль. Они участвовали в самой широкомасштабной, и я мог бы добавить, наиболее продуктивной противолодочной военной операции со времен Второй мировой войны»[1283].
Поздним вечером из Норфолка, Вирджиния, вышло много эсминцев и крейсеров ВМС США. Среди них были эсминцы «Чарльз П. Сесил», «Кони» и «Блэнди». «Сесилу» было приказано присоединиться к ударному авианосцу «Энтерпрайз», а «Кони» должен был войти в состав поисково-ударной группы авианосца «Рэндольф» – части кольца сил, осуществляющих блокаду.[1284]
Хухтхаузен был на эсминце «Блэнди»: «Через день после выхода в море “Блэнди” присоединился к другим кораблям эскадры и противолодочной поисково-ударной группы “Браво”. Мы были одним из восьми кораблей противолодочного сопровождения одной из трех поисково-ударных групп, входивших в состав Командования противолодочных операций Атлантического флота. Корабли выстроились в изогнутую противолодочную завесу, ориентированную на юг, и дружно повернули к Кубе и новым приключениям.
Кораблям Соединенных Штатов было приказано производить первый выстрел вперед по курсу судна, а второй – по его рулям, делая беспомощным любого строптивца, не подчинившегося приказу остановиться. Возбуждающие слова секретного боевого приказа ясно гласили, что ПУГ идет к ситуации реальной войны; предусматривались жесткие действия в отношении тех советских судов, которые откажутся остановиться. Когда мы двигались на юг, то возвращаясь в противолодочную завесу, то вырываясь из нее и занимая за кормой “Эссекса” позицию по страховке самолетов, жизнь приобретала возбуждающий вкус, становилась чем-то большим, чем просто дни, недели и месяцы, отданные тренировкам по противолодочной борьбе. Даже ветер был каким-то особенным, и все впервые было настоящим»[1285].
На боевые позиции выходила и стратегическая авиация с ядерным оружием на борту. В 10.00 утра по вашингтонскому времени 24 октября ГРУ перехватило приказ Объединенного комитета начальников штабов стратегическому авиационному командованию ВВС США: приготовиться к ядерному нападению. Резидент ГРУ сообщал в Центр: «За сутки 23 октября в полетах над США находилось 85 самолетов стратегической авиации. Из них 22 самолета-бомбардировщика В-52. 57 самолетов В-47 направились из США в Европу». Резидент также сообщил о том, что «в воздухе одновременно находятся 30 самолетов-заправщиков».