На следующий день и телеграмму Рассела, и ответ советского руководителя опубликуют в «Правде»[1327].
Но у Хрущева был и более прямой канал общения с Кеннеди. Он быстро надиктовал новое развернутое послание президенту.
В этот же вечер МИД передал его в посольство США в 23.30 московского времени. Американское посольство отправило текст в Госдепартамент в 2 часа ночи московского времени 25 октября. Получено оно было в 21.24 вашингтонского времени 24 октября[1328].
«Получил Ваше письмо от 23 октября, ознакомился с ним и отвечаю Вам.
Представьте себе, господин Президент, что мы поставили бы Вам те ультимативные условия, которые Вы поставили нам своей акцией. Как бы Вы реагировали на это? Думаю, что Вы возмутились бы таким шагом с нашей стороны. И это было бы нам понятно. Поставив нам эти условия, Вы, господин Президент, бросили нам вызов. Кто Вас просил делать это? По какому праву Вы это сделали? Наши связи с Республикой Куба, как и отношения с другими государствами, независимо от того, какое это государство, касаются только двух стран, между которыми имеются эти отношения. И если уж говорить о карантине, упоминаемом в Вашем письме, то его, как это принято в международной практике, могут устанавливать только государства по договоренности между собой, а не какая-то третья сторона.
Вы, господин Президент, объявляете не карантин, а выдвигаете ультиматум и угрожаете, что если мы не будем подчиняться Вашим требованиям, то Вы примените силу. Вдумайтесь в то, что Вы говорите! И Вы хотите убедить меня, чтобы я согласился с этим! Что значит согласиться с этими требованиями? Это означало бы руководствоваться в своих отношениях с другими странами не разумом, а потакать произволу. Вы уже не апеллируете к разуму, а хотите запугать нас.
Нет, господин Президент, я не могу с этим согласиться и думаю, что внутренне Вы признаете мою правоту. Убежден, что на моем месте Вы поступили бы так же. Ссылка на решение Организации американских государств ни в коей мере не может подкрепить требований, выдвигаемых сейчас Соединенными Штатами. Эта Организация не имеет абсолютно никаких полномочий или оснований принимать решений, подобных тому, о котором Вы говорите в своем письме. Поэтому мы не признаем этих решений. Существует международное право, существуют общепризнанные нормы поведения.
Вы хотите вынудить нас отказаться от прав, которыми пользуется всякое суверенное государство, пытаетесь законодательствовать в вопросах международного права, попираете общепринятые нормы этого права. И все это не только из-за ненависти к кубинскому народу и его правительству, но и из-за соображений избирательной кампании в США. Какая мораль, какое право могут оправдать такой подход американского правительства к международным делам? Такой морали и такого права не найти, потому что действия США в отношении Кубы – это прямой разбой, это, если хотите, безумие вырождающегося империализма. К сожалению, от такого безумия могут тяжело пострадать народы всех стран и не в меньшей мере сам американский народ, т. к. США с появлением современных видов оружия полностью утратили былую недосягаемость.
Поэтому, господин Президент, если Вы хладнокровно, не давая воли страстям, взвесите создавшееся положение, то Вы поймете, что Советский Союз не может не отклонить произвольные требования США. Когда Вы выдвигаете перед нами такие условия, попробуйте поставить себя в наше положение и подумайте, как бы реагировали на эти условия США. Не сомневаюсь, что если кто-либо попытался диктовать подобные условия Вам – США, Вы бы отвергли такую попытку. И мы тоже говорим – нет.
Советское правительство считает, что нарушение свободы пользования международными водами и международным воздушным пространством – это акт агрессии, толкающий человечество к пучине мировой ракетно-ядерной войны. Поэтому Советское правительство не может дать инструкции капитанам советских судов, следующих на Кубу, соблюдать предписания американских военно-морских сил, блокирующих этот остров. Наши инструкции советским морякам – строго соблюдать общепризнанные нормы плавания в международных водах и ни на шаг не отступать от них. И если американская сторона нарушит эти правила, то она должна отдать себе отчет в том, какая ответственность ляжет на нее в этом случае. Конечно, мы не будем просто наблюдателями пиратских действий американских кораблей в открытом море. Мы будем тогда вынуждены со своей стороны предпринять меры, которые сочтем нужными и достаточными для того, чтобы оградить свои права. Для этого у нас есть все необходимое»[1329].
Сергей Хрущев свидетельствовал, что роковую минуту, когда карантин вступал в силу – шесть вечера в Москве, десять утра в Вашингтоне, – члены Президиума ЦК встретили на городской даче советского лидера на Ленинских (ныне – Воробьевых) горах:
– Журналисты дежурят на Красной площади, считают, сколько окон вечерами светится в Кремле. Давайте не будем доставлять им удовольствие, – невесело пошутил он.
В доме № 40 на Ленинских горах под заседание оккупировали обширную столовую. Обычно настежь распахнутые двери тщательно прикрыли. Разговор едва теплился. Наконец в соседней со столовой гостиной раздался резкий звонок телефона правительственной связи. Отец поспешил поднять трубку.
Все это время я сидел в своей комнате, читал. Вернее, пытался читать, все мои мысли крутились вокруг происходящего в расположенной напротив моей двери столовой. То и дело я ловил себя на том, что вслушиваюсь в невнятно звучащие там голоса. Однако разобрать, о чем говорили, не представлялось возможным.
Зато разговор отца по телефону я слышал отчетливо. Из его слов я понял, что столкновения не произошло.
Вскоре гости стали прощаться. После их отъезда мы с отцом отправились на прогулку. Отец выглядел усталым, шагал по асфальтированной дорожке молча, и я не стал одолевать его расспросами.
Отец нервничал»[1330].
Еще до введения блокады в действие к Кубе приближался танкер «Винница», имевший на борту 9300 т технического масла и керосин. От него была получена телеграмма: «Подверглись наглому облету вертолетом США № 5668, который поднялся с проходящего рядом американского авианосца № 3. В течение 16 минут кружил над судном, зависая на высоте 15‐20 метров, производил киносъемку».
Через некоторое время от капитана пришла новая радиограмма: «Самолет ВМС США в течение получаса летает над судном на бреющем полете и ослепляет прожектором. Пытается вызвать на разговор по радио». Так продолжалось в течение суток. Уже входя в территориальные воды Кубы, на подходе к Гаване, капитан дал радиограмму: «Более трех с половиной часов американский самолет № 145920 продолжает облет судна на бреющем полете»[1331].
Противолодочное соединение, которое называлось ПУГ «Браво», состояло из базировавшихся в Ньюпорте эсминцев 24-й эскадры («Блэнди», «Кепплер», «Чарльз C. Сперри») и авианосца «Эссекс». ПУГ вела патрулирование по дуге с внешней стороны рубежа под названием «Линия „Грецкий орех“». Это название было присвоено дуге, проходившей северо-восточнее Кубы и определявшей внешние границы карантина, который дугами с радиусом пятьсот миль опоясывал Кубу. Это была линия, на которой подходящие к Кубе советские суда должны были в первый раз столкнуться с американскими силами, осуществляющими блокаду.
Хухтхаузен, находившийся на «Блэнди», писал: «Обстановка была напряженной, моральное состояние хорошим, будущее неизвестно…
Так как задачей противолодочного соединения является установление и поддержание контакта с подводной лодкой, причем для этого используется любой способ обнаружения – гидролокационный, радиолокационный, визуальный, при помощи гидролокационных буев или же детектора магнитной аномалии, – то и докладов о контактах с подводной лодкой представлялось гораздо больше, чем было реальных лодок. Непреодолимое стремление засечь перископ или услышать четкий ответный сигнал гидролокатора зачастую управляло органами чувств, и матросы видели или слышали именно то, что они хотели увидеть или услышать».
Наверное, каждый корабль на флоте хоть раз доложил о подозрительном объекте, гидролокационном контакте или засветке РЛС как о предполагаемой советской подводной лодке.
Гидролокационные и радиолокационные контакты, о которых докладывалось, учитывали как «предположительно подводная лодка» и получили номера от «С 1» и далее[1332]. В кутерьме октябрьских недель 1962 года номеров с буквой «С» было назначено гораздо больше, чем имелось советских подлодок.
А что же наши подводники? Знали ли они что-либо о карантине и развернувшейся охоте за ними?
Вот запись из походного дневника штурмана подводной лодки Б-36 капитан-лейтенанта Владлена Наумова: «23 октября мы были в 30 милях от пролива Кайкос. В утренние сумерки перед погружением мы определили место тремя наблюдениями по 3–4 звездам и приготовились к форсированию пролива. Сделать это было весьма непросто, так как локаторы эсминцев США вовсю “молотили” в направлении пролива. Задержавшись на сеансе связи в перископном положении, мы получили радио из Москвы, согласно которому нам была назначена позиция южнее пролива Кайкос. Но радиоразведчики перехватили и сообщение, подписанное президентом США Джоном Кеннеди. В нем говорилось о морской блокаде Кубы и о том, что всем иностранным военным кораблям запрещается приближаться к побережью США ближе 400 миль.
Вскоре на пределе видимости появились американские эсминцы с постоянно работающими гидро- и радиолокаторами…
Теперь уже противолодочные самолеты США стали наведываться в наш район один за другим. То ли засекли с воздуха наш перископ, то ли действовали по данным гидрофонов системы СОСУС (освещения подводной обстановки), о существовании которой мы тогда еще не знали. Самолеты сбрасывали вокруг нас радиогидроакустические буи системы “Джулли”. Они давали серию подводных взрывов для уточнения места цели за счет отражения лодочным корпусом взрывной гидроакустической волны. С этими системы мы тоже были незнакомы, но о назначении взрывов догадались, особенно после того, как радиоразведчики перехватили донесение самолета с координатами обнаруженной подводной цели…