Аргументы сыпались в обе стороны. Проявились острые разногласия. Все были в напряжении, некоторые – на грани изнеможения; на всех давил груз озабоченности и тревоги. Президент Кеннеди был пока спокойнее всех. Наконец, когда мы потеряли, казалось, всякую способность понимать друг друга, он предложил, не без нотки раздражения в голосе, чтобы мы с Тедом Соренсеном – поскольку меня так не удовлетворяли усилия государственного департамента – покинули заседание, удалились в его кабинет и составили альтернативный текст ответа, чтобы он мог выбрать из двух. Мы вдвоем удалились и, сидя в президентском кабинете, писали проект. Сорок пять минут спустя мы представили его президенту и всей группе. Он поработал над ним, внес поправки, отдал напечатать и подписал.
Он принимал “предложения” Хрущева»[1499].
Вот как выглядел текст письма Кеннеди, который лег на стол Хрущева:
«Уважаемый господин Председатель,
Я прочел Ваше письмо от 26 октября с большим вниманием и приветствую заявление о Вашем стремлении искать быстрое решение проблемы. Однако первое, что необходимо сделать, – это прекращение работ на базах наступательных ракет на Кубе и вывод из строя всех видов оружия, находящегося на Кубе и имеющего наступательный характер, под эффективным наблюдением Организации Объединенных Наций.
Исходя из того, что это будет быстро сделано, я отдал моим представителям в Нью-Йорке инструкцию, которая позволит им достичь в конце нынешней недели – в сотрудничестве с исполняющим обязанности Генерального секретаря и с вашим представителем – договоренности о постоянном решении кубинской проблемы в соответствии с положениями, высказанными в Вашем письме от 26 октября.
Когда я читал Ваше письмо, то пришел к выводу, что ключевые элементы Ваших предложений, – которые, по-видимому, в целом приемлемы, насколько я их понял, – заключаются в следующем:
1. Вы согласитесь устранить эти виды оружия с Кубы под надлежащим наблюдением и надзором Организации Объединенных Наций и принять обязательство при надлежащих гарантиях прекратить дальнейшую доставку таких видов оружия на Кубу.
2. Мы, с нашей стороны, согласимся – при достижении через Организацию Объединенных Наций соответствующей договоренности для гарантии выполнения и сохранения в силе этих обязательств – а) быстро отменить меры карантина, применяющиеся в настоящий момент, и б) дать заверение об отказе от вторжения на Кубу. Я уверен, что другие страны Западного полушария будут готовы поступить подобным же образом.
Если Вы отдадите вашему представителю подобную же инструкцию, то нам ничто не помешает достичь договоренности по всем этим вопросам и объявить об этом миру в самые ближайшие дни. Воздействие подобного урегулирования на ослабление международной напряженности позволит нам работать в направлении более общей договоренности, касающейся других видов оружия, как это предложено в Вашем втором письме, которое Вы опубликовали.
Мне бы хотелось вновь заявить, что Соединенные Штаты очень сильно заинтересованы в ослаблении напряженности и прекращении гонки вооружений; и если Ваше письмо означает, что Вы готовы обсудить вопрос об ослаблении напряженности в отношении между НАТО и Варшавским договором, мы будем полностью готовы рассмотреть с нашими союзниками любые полезные предложения.
Однако позвольте мне подчеркнуть, что первым элементом должно быть прекращение работ на ракетных площадках на Кубе и принятие мер для вывода из строя подобного оружия при эффективных международных гарантиях. Продолжение этой угрозы или затягивание нынешнего обсуждения, касающегося Кубы, путем связывания этих проблем с более широкими вопросами европейской и мировой безопасности, несомненно, приведет к интенсификации кубинского кризиса и создаст серьезный риск для мира во всем мире. По этой причине я надеюсь, что мы быстро достигнем договоренности в соответствии с положениями, изложенными в настоящем письме и в Вашем письме от 26 октября»[1500].
Именно в таком виде письмо опубликует газета «Правда».
Послание было направлено Государственным департаментом в посольство США в Москве в 20.05 вашингтонского времени 27 октября. В МИД СССР оно поступило почтой из посольства США 28 октября в 10.45 московского времени. Текст был также вечером 27 октября вручен посольству СССР в Вашингтоне и передан прессе.[1501]
Роберт Кеннеди отправился выполнять поручение брата – встретиться с советским послом… «Я позвонил Добрынину около четверти восьмого вечера и пригласил прийти в министерство юстиции, – рассказывал Роберт. – Мы встретились у меня в кабинете в 19.45». И Кеннеди, и Добрынин описали их встречу, причем их версии в основном совпадают. Передам их беседу по более полной и написанной по горячим следам записи. Ее Добрынин немедленно отправил в Москву.
«Сегодня поздно вечером меня пригласил к себе Кеннеди. Разговор шел наедине».
– Кубинский кризис, – начал Кеннеди. – продолжает быстро усугубляться. Только что получено сообщение о том, что сбит американский невооруженный самолет, осуществлявший наблюдательный полет над Кубой. Военные требуют от президента вооружить такие самолеты и отвечать огнем на огонь. Правительству США придется это сделать.
Добрынин перебил собеседника:
– По какому праву американские самолеты вообще летают над Кубой, грубо нарушая ее суверенитет и общепризнанные международные нормы? Как бы сами США реагировали, если бы над их территорией появились иностранные самолеты?
– Мы имеем решение Организации американских государств, которое дает нам право на такие полеты, – ответил быстро Кеннеди.
– Советский Союз, как и все миролюбивые государства, решительно отвергает такое «право», а точнее – самое настоящее бесправие, когда небольшому государству пытаются навязать свою волю те, кому не нравятся социально-политические порядки в этом государстве, установленные и отстаиваемые самим народом. Решение ОАГ является и прямым нарушением Устава ООН, и вам, как генеральному прокурору США, высшему американскому юридическому лицу, несомненно должно быть все это известно.
– Я понимаю, что у нас с вами разный подход к этим проблемам и вряд ли мы сможем убедить друг друга. Но не в этих разногласиях сейчас дело, так как время не терпит. Я хочу изложить нынешнюю тревожную ситуацию так, как ее видит президент, который хотел бы, чтобы об этом знал и Хрущев. Положение сейчас сводится к следующему.
Из-за сбитого самолета на президента оказывается сильный нажим дать приказ отвечать огнем на огонь в ходе разведывательных полетов американских самолетов над Кубой. Отказаться от таких полетов США не могут, так как только таким путем можно быстро получать сведения о ходе строительства ракетных баз на Кубе, которые, как мы считаем, представляют собой очень серьезную угрозу нашей национальной безопасности. Но если начать ответный огонь – быстро последует цепная реакция, которую будет очень трудно остановить. То же относится к существу вопроса о ракетных базах на Кубе. Правительство США полно решимости избавиться от этих баз – вплоть, в крайнем случае, до их бомбардировки, ибо, повторяю, они представляют большую угрозу для безопасности США. Но на бомбардировку этих баз, в ходе которой могут пострадать и советские специалисты, советское правительство несомненно ответит нам тем же, где-то в Европе. Начнется самая настоящая война, в которой погибнут прежде всего миллионы американцев и русских. Мы хотим этого избежать всеми способами. Уверен, что такое же стремление и у правительства СССР. Однако промедление с нахождением выхода связано с большим риском. У них много неразумных голов среди генералов, да и не только среди генералов, которые так и рвутся, чтобы подраться. Ситуация может выйти из-под контроля с непоправимыми последствиями.
В этой связи, – продолжал Кеннеди, – президент считает, что подходящей базой для урегулирования всего кубинского конфликта могли бы явиться письмо Хрущева от 26 октября и ответное письмо президента, которое сегодня отправлено через посольство США в Москве. Главное для нас – получить как можно скорее согласие Советского правительства на прекращение дальнейших работ по строительству ракетных баз на Кубе и принятие мер под международным контролем, которые сделали бы невозможным употребление упомянутого оружия. В обмен правительство США готово, помимо отмены всех мер по карантину, дать заверения, что не будет никакого вторжения на Кубу и что другие страны Западного полушария – в этом правительство США уверено – готовы будут дать такие же заверения.
– А как в отношении Турции? – спросил Добрынин.
– Если в этом единственное препятствие к достижению упомянутого выше урегулирования, то президент не видит непреодолимых трудностей в решении и этого вопроса, – ответил Кеннеди. – Главная трудность для президента – публичное обсуждение вопроса о Турции. Формально размещение ракетных баз в Турции было оформлено специальным решением совета НАТО. Объявить сейчас односторонним решением президента США о выводе из Турции ракетных баз – ударило бы по всей структуре НАТО и по положению США как лидера НАТО, где, как несомненно хорошо известно советскому правительству, существует и так немало споров. Короче, такое решение, объявленное сейчас же, сильно подорвало бы НАТО.
Однако президент Кеннеди готов договориться и по этому вопросу. Думаю, для изъятия таких баз из Турции, потребовалось бы 4–5 месяцев. Это – минимальное время, которое необходимо правительству США, чтобы сделать это с учетом процедуры, существующей в рамках НАТО. Однако публично в таком плане о Турции президент ничего не может сейчас сказать. Мое сообщение о Турции является весьма конфиденциальным, о нем в Вашингтоне, помимо нас с братом, знают еще только 2–3 человека.
Вот все, что просил передать президент. Президент просил также Хрущева, по возможности в течение завтрашнего дня, в воскресенье, дать ему ответ: деловой, принципиально ясный ответ, не втягиваясь в словесную дискуссию, которая может лишь затянуть все дело. Нынешняя серьезная ситуация, к сожалению, складывается таким образом, что времени для решения всего вопроса остается весьма мало. К несчастью, события развиваются слишком быстро. Просьба об ответе завтра – это именно просьба, а не какой-либо ультимативный срок. Президент надеется, что глава советского правительства его правильно поймет.