Если бы мы, потакая настроениям в народе, пошли бы на поводу у некоторых наэлектризованных слоев населения и отказались бы пойти на разумное соглашение с правительством США, тогда, вероятно, началась бы война, в ходе которой погибли бы миллионы людей, а оставшиеся в живых сказали бы, что виноваты руководители, которые не предприняли необходимых мер для предотвращения этой истребительной войны…
Кроме того, имеются высказывания о том, будто мы с Вами не проконсультировались в этих вопросах, прежде чем принять известное Вам решение.
По этому поводу мы должны возразить; мы консультировались с Вами, дорогой товарищ Фидель Кастро, когда Вы прислали нам телеграмму одну тревожнее другой и, наконец, последнюю телеграмму от 27 октября…
У нас сложилось мнение, что наши стратегические ракеты на Кубе стали притягательной силой для империалистов: они перепугались и из-за боязни, что ракеты будут пущены в ход, могли пойти на то, чтобы вывести их из строя бомбежкой или осуществить вторжение на Кубу. И надо сказать, что они могли вывести ракеты из строя. Поэтому, повторяю, ваша тревога была совершенно обоснованной.
В телеграмме от 27 октября Вы предложили нам первыми нанести удар ядерным оружием по территории противника. Вы, разумеется, понимаете, к чему это привело бы. Ведь это был бы не просто налет, а начало мировой термоядерной войны.
Дорогой товарищ Кастро, я считаю это Ваше предложение неправильным, хотя и понимаю, чем оно было вызвано.
Мы пережили самый ответственный момент, когда могла начаться мировая термоядерная война. Конечно, в таком случае США понесли бы огромные потери, но и Советский Союз, весь социалистический лагерь также тяжело пострадал бы. Что касается – Кубы, кубинского народа, то вообще трудно даже сказать, чем бы для него это могло закончиться. В первую очередь в огне войны сгорела бы Куба. Нет никакого сомнения, что кубинский народ героически сражался бы, но что он героически погиб бы, в этом тоже не приходится сомневаться. Но ведь мы ведем борьбу с империализмом не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы использовать все наши возможности, меньше потерять в этой борьбе и больше выиграть, чтобы победить, добиться победы коммунизма.
Сейчас в результате проведенных мер мы достигли той цели, которая ставилась нами, когда мы с вами договаривались поставить ракетные средства на Кубе. Мы вырвали обязательство у США не вторгаться на Кубу самим и удерживать от этого их союзников из стран Латинской Америки. Все это мы вырвали без ядерного удара.
Мы считали, что надо использовать все возможности, чтобы отстоять Кубу, закрепить независимость, суверенитет Кубы, сорвать военную агрессию и исключить мировую термоядерную войну на данном этапе.
И мы этого достигли… Сейчас в результате наших поставок оружия Куба укреплена как никогда раньше. У вас и после демонтажа ракетных установок будет могучее оружие для отражения врага как на земле, в воздухе, так и на море, на подступах к острову…
Мы считаем, что агрессору нанесено поражение. Он приготовился напасть на Кубу, а мы его остановили и вынуждаем признать перед мировым общественным мнением, что он не будет этого делать на данном этапе…[1570]
Тем временем в море продолжалась драма подводных лодок 69-й бригады, не получавших никаких новых директив от Главного штаба ВМФ.
На подлодке Б-130 капитана Шумкова лодочный радиоразведчик подключился к антенне и тщательно прослушивал эфир. Он-то и принес последний радиоперехват:
– С авиабазы Рузвельт-Роудс вылетел противолодочный самолет «Нептун». Он получил распоряжение иметь бортовое оружие в готовности к применению.
Шумков лучше других знал, что значит применение торпеды с ядерной боеголовкой. За год до этого он стрелял его в бухте Черной на Новой Земле, получив за испытательные взрывы орден Ленина.
Шумков не стал ждать, когда прилетит противолодочный самолет, имевший приказ о применении бортового оружия, и велел погружаться. Однако американцы уже засекли подвсплывшую на сеанс связи субмарину. Корабли неслись на всех парах с видимым намерением таранить русскую лодку. Лодка стремительно нырнула в глубину. А за бортом уже рвались сигнальные гранаты – три взрыва по международному коду означали приказ немедленно всплыть. Но Б-130 стремительно погружалась. Третья граната упала прямо на корпус, и ее взрыв заклинил носовые рули глубины. Глубиномер показывал 160 метров до поверхности моря.
Чтобы хватило электричества на рывок, командир приказал выключить электроплиты камбуза и сократить освещение в отсеках до предела. В душной полутьме застыли у приборов и экранов тени раздевшихся до трусов матросов.
Особая забота об акустиках – «глазах» подводной лодки». «Чтобы у нас не было теплового удара, – вспоминает флагманский специалист бригады Сенин, ставший позднее контр-адмиралом, – нам на получасовую вахту выдавали пол-литра воды, по температуре и вкусу похожую на мочу. Несмотря на это, гидроакустическая вахта неслась непрерывно, положение преследовавших нас эсминцев постоянно фиксировалось в вахтенном аппаратном журнале, хотя он и был обильно залит нашим потом».
Шумков рассказывал:
– Удивить – победить! Удивить американцев мы могли только одним: развернуться на циркуляции и рвануть в сторону Америки. Что мы и сделали…
Преследователи действительно этого не ожидали. Подлодка вырвалась из сети гидролокаторных лучей, вызвав переполох на авианосце «Эссекс». В воздух были подняты все палубные самолеты и вертолеты. Эсминцы строем фронта бороздили квадрат за квадратом.
А скорость Б-130 упала до полутора узлов. Батарея разрядилась, доложил механик, почти «до воды». Если замрет мотор экономхода, то лодка просто начнет тонуть. Шумков оглядел изможденные лица своих людей, заросшие черной щетиной. Четвертые сутки они дышали чудовищной смесью из паров солярки, гидравлики, серной кислоты, сурьмянистого водорода и других аккумуляторных газов.
– По местам стоять! К всплытию! – скомандовал капитан.
Из прозрачной синевы водной толщи лодка Б-130 всплыла в позиционное положение в трехстах милях северо-восточнее пролива Кайкос.
Американские моряки в белых шортах и панамках с любопытством разглядывали полуголых, в синих разводах людей, жадно хватавших ртами свежий воздух.
В Москву полетела шифрограмма: «Вынужден всплыть. Широта… Долгота… Окружен четырьмя эсминцами США. Имею неисправные дизели и полностью разряженную батарею. Пытаюсь отремонтировать один из дизелей. Жду указаний. Командир ПЛ Б-130».
Этот текст радиотелеграфисты выбрасывали в эфир 17 раз. Американцы забивали канал связи помехами. Понадобилось шесть часов, чтобы Москва узнала о беде 130-й.
«Эсминец “Бэрри” (бортовой номер ВВ 943) ринулся на нас, нацелив форштевень на середину лодки, – вспоминал Шумков. – Мы же лежали в дрейфе – ни отвернуть, ни уклониться. Я стоял на мостике. Метров за тридцать корабль резко отвернул в сторону – нас обдало отбойной волной. Я немедленно передал семафор на флагманский корабль “Блэнди”: «Дайте указание командиру эсминца, бортовой номер ВВ 943, прекратить хулиганство».
“Бэрри” застопорил ход. Он покачивался от нас в полста метрах. Я хорошо видел его командира – рыжего, в отглаженной белой рубашке, с трубкой в руке. Он смотрел на меня сверху вниз – мостик эсминца выше лодочной рубки. Поодаль стоял здоровенный матрос-негр, он весьма выразительно показывал нам на носовой бомбомет “Хеджехог” – мол, вот чем мы вас накроем, если попытаетесь нырнуть… Это можно было пережить. Вале Савицкому было еще хуже. Когда подняли его Б-59, американский оркестр сыграл в его честь “Фар де дудль”, что-то вроде нашего “Чижика-пыжика”.
Среди тех, кто разглядывал с борта “Бэрри” русскую субмарину, был молодой лейтенант Петер Хухтхаузен. Пройдут годы, и он станет военно-морским атташе США в СССР. Я познакомился с ним в Америке – во флотском “академгородке” Аннаполисе. Он хорошо помнил те дни»[1571].
Это действительно так. Читаем у Хухтхаузена о том дне: «Я никогда не забуду звон колокола и шум боевых расчетов, занимающих посты… Когда шум бегущих ног разорвал тишину ранней утренней вахты, я все еще стоял на мостике в наушниках. Мои обязанности заключались в обеспечении непрерывной связи между гидролокатором и мостиком, центром боевой информации и главной батарейной площадкой, где распоряжался офицер по оружию, способный управлять оттуда огнем всех видов оружия – как противолодочного («Хеджехог», торпеды, глубинные бомбы), так и артиллерийского (главный калибр – пятидюймовые орудия, и вспомогательный калибр – трехдюймовые) … Именно тогда большинство из нас впервые краем глаза увидели снаряд «Хеджехог», настоящий, а не нарисованный на учебном плакате противолодочной войны в Ньюпорте».
Когда подлодка всплыла, вспоминал Хухтхаузен, «эсминец взорвался аплодисментами и одобрительным ревом. Экипаж американского эсминца не знал тогда, что всплывшая лодка имела поломки во всех трех дизельных двигателях и не могла опять погрузиться. И все-таки, насколько это касалось нас, то именно мы заставили ее всплыть, продержав под водой почти семнадцать часов, и никто не мог убедить нас в обратном»[1572].
С сигнального мостика эсминца заморгал семафор. Связисты подлодки расшифровали, подглядывая в справочник.
– Командир, они спрашивают, нужна ли нам помощь.
Шумков истерически расхохотался.
– Конечно, нужна. Как насчет парочки дизельных двигателей, тонны свежей воды и овощей? Этого не передавать. Принесите сюда государственный флаг.
И Шумков обозначил принадлежность территории вверенной ему подлодки.
С грехом пополам мотористы Шумкова наладили один дизель и медленно двинулись на норд-ост – на встречу с высланным спасательным судном СС-20. Эсминцы сопровождали лодку до точки встречи, пока не убедились, что подводную лодку взяли на буксир.