Микоян получил приглашение посетить и Белый дом, и 29 ноября он три с половиной часа разговаривал с Кеннеди.
– Куба все больше превращается в плацдарм советской политики, направленной на подрыв Латинской Америки, – жаловался президент. – Не Куба – что действительно она может сделать против нас? – а США, вот что имеет для нас значение. Мы сталкиваемся с вами почти повсюду, что в нынешний ракетно-ядерный век связано с большой опасностью для всеобщего мира. Как только где-либо вспыхивает искра революции, ваше присутствие становится заметным. Вы тут как тут. Надо взаимно избегать обострения обстановки в различных частях света.
Микоян парировал:
– Мы – за решение вопросов, а не подвешивание их. Искра революции? Но на Кубе мы сперва вообще не имели никаких связей.
Кеннеди согласился.
– Революции были и будут, – продолжал Микоян. – И в странах Америки они победят, и у вас, в США, она победит. Возможно, Вам самому придется оказаться в роли Фиделя Кастро, который, не будучи марксистом, повел Кубу к социализму.
Президент от души рассмеялся:
– Не я, но мой младший брат может оказаться в таком положении.
Кеннеди противился идее выработки единого документа по разрешению кризиса в рамках ООН, предлагая ограничиться заявлениями двух лидеров с взаимными обязательствами.
– США не нападут на Кубу сами и не дадут это сделать другим. Мы с Хрущевым понимаем друг друга, и я выполню взятые на себя обязательства. Ракетные базы в Турции и Италии не имеют большого значения, мы изучаем вопрос о целесообразности их сохранения.
Добрынин замечал: «Наши отношения с администрацией Кеннеди после Кубинского кризиса стали настраиваться на более реалистическую волну»[1603].
Микоян вылетел в кубинскую столицу, где ему предстояли крайне тяжелые объяснения с Кастро.
Миссия Микояна на Кубе началась с личной трагедии: скончалась его супруга Ашхен. В телеграмме с соболезнованиями Хрущев предлагал Микояну самому решить, продолжать ли визит на Кубу или вернуться в Москву. Эту телеграмму Фидель сам вручил Микояну. Тот встал из-за стола, подошел к окну, по его лицу катились слезы. Микоян решил остаться, отправив на похороны своего сына Серго, который сопровождал его в поездке. Просил только «сообщить ему о дне и часе похорон жены»[1604].
Посол Алексеев свидетельствовал: «Переговоры Микояна были трудными, и поэтому они затянулись на три недели. Только телеграмма Н. С. Хрущева о смерти жены Микояна, поступившая в Гавану 3 ноября в период первой беседы с Кастро, снизила жесткость позиции кубинцев, и переговоры на первом этапе проходили в щадящем режиме. Американцы требовали от нас все новых и новых уступок, которые прямо затрагивали суверенитет Кубы. Они настаивали на своем праве инспекции за демонтажем и вывозом ракет, потребовали вывода с Кубы советского воинского контингента, самолетов Ил-28, торпедных катеров типа “Комар”, которые не угрожали безопасности США. Так или иначе, но с большинством их требований пришлось согласиться.
После уступок американцам было достигнуто соглашение об оставлении на Кубе советской мотомеханизированной бригады в количестве 3000 человек»[1605].
Сам Микоян напишет коротко: «Мне пришлось три недели потом уговаривать Фиделя не саботировать соглашение Хрущев – Кеннеди. А он вполне в силах был это сделать, и тогда нам было бы еще труднее вылезать из этой истории. Но все кончилось без войны и без каких-либо серьезных конфронтаций в других районах мира. Пожалуй, никогда раньше мы не были так близки к Третьей мировой войне»[1606].
Завершив свою миссию на Кубе, Микоян 30 ноября вновь вернулся в Вашингтон, где у него состоялась встреча с Кеннеди, слегка сбившая напряжение, все еще царившее в Белом доме. В тот вечер Микоян ужинал дома у министра внутренних дел Юдалла в компании Джозефа Болла и экономического советника президента Уолтера Геллера с супругами, а также четы Добрыниных. «Это был странный и для меня чем-то тревожный вечер, – напишет Болл. – Еще только отходившим от интенсивного стресса Кубинского ракетного кризиса, Руфи и мне было трудно всем сердцем присоединиться к последовавшему песнопению и празднованию. Миссис Добрынина, агрессивная женщина, крайне уверенная в себе, настояла на том, чтобы стать душой вечера, наяривая американские песни на рояле весьма громко и механически и настаивая, чтобы все пели так же громко, как и она. Затем последовало множество тостов, экстравагантно выражавших вечную дружбу наших двух стран»[1607].
Когда кризис закончился, Кеннеди сказал:
– На этой неделе я, кажется, отработал свою заработную плату.
Общественное мнение в Америке было почти целиком на его стороне, и Демократической партии не составило большого труда выиграть ноябрьские промежуточные выборы в Конгресс.
Соединенные Штаты продолжали демонстрировать готовность к немедленной интервенции на Кубе. «Мы собрали силы вторжения общей сложностью в четверть миллиона человек в период с 17 по 31 октября, держали их в полной боевой готовности к высадке на Кубе до 31 ноября, а затем сохраняли состояние готовности до 20 декабря, – писал Тейлор. – После этой даты силы вторжения вернулись в места постоянной дислокации». 26 ноября Кеннеди инспектировал военные части, размещенные во Флориде и Джорджии[1608].
Кеннеди после Карибского кризиса старался не обострять ситуацию вокруг Кубы. Однако далеко не все в США были в восторге от действий Кеннеди. Он верно предсказал Шлезингеру:
– Республиканцы будут нападать на нас за то, что мы, имея возможность разделаться с Кастро, вместо этого дали ему гарантию против вторжения[1609].
«В короткой перспективе основная критика от американцев состояла в том, что кризис не был использован для достижения более масштабного результата, чем просто вывод ракет»[1610], – подтверждал Макджордж Банди.
Недовольны были кубинские иммигранты в США. «Более трехсот соперничавших и перегрызшихся друг с другом организаций кубинских беженцев завалили Конгресс и прессу безумными сообщениями о ракетах в пещерах, о секретных базах подводных лодок, о потенциальном использовании МиГов и торпедных катеров для целей нападения, а также о якобы данных Кеннеди обещаниях в отношении повторного вторжения», – рассказывал Соренсен.
Но Кеннеди проявлял сдержанность. «Он попросил принять меры предосторожности, чтобы кубинские эмигрантские формирования не подорвали соглашения каким-либо рейдом в попытках привлечь к себе внимание. Он определил линию, которой мы все должны были следовать – никакого хвастовства, никакого злорадства, даже никаких заявлений о победе. Мы победили, позволив Хрущеву избежать полного унижения – мы не должны унижать его теперь. Если Хрущев хотел хвастаться, что он добился большой уступки и доказал свое миролюбие, то это была его прерогатива проигравшего»[1611].
Конечно, многие, как Тейлор, были крайне недовольны «нежеланием жестко прессовать коммунистического оппонента в опасении, что он потеряет лицо», и считали недопустимым оставлять Кастро в покое[1612].
– Я не думаю, что мистер Кастро удержится у власти в течение пяти лет, – успокаивал своих критиков президент. – Я не могу указать путь, которым пойдут перемены, но я вижу достаточно признаков перемен, чтобы верить, что со временем Куба снова станет свободной.[1613]
Надо сказать, что Куба до сих пор свободна. От американской оккупации и гегемонии.
Вместе с тем Кеннеди, когда непосредственная угроза военной конфронтации спала, не упускал возможности додавить Хрущева.
Президент ответил на письмо Хрущева от 30 октября только через пять дней: «Что касается карантина на перевозки на Кубу, я надеюсь, что через ООН смогут быть быстро разработаны мероприятия, которые позволили бы отменить его. Мы были рады согласиться с Вашим предложением о том, чтобы ответственность за инспекцию взял на себя Международный Комитет Красного Креста. Вы, конечно, знаете, что премьер Кастро заявил о своей оппозиции мерам по проверке на территории Кубы. Если он будет придерживаться этой позиции, то это создаст очень серьезные проблемы. Что касается перевозок, идущих на Кубу, то я понимаю, что в настоящее время предпринимаются усилия к тому, чтобы Международный Красный Крест выполнял необходимые меры на море, и я надеюсь, что они будут успешными. Тем временем существование карантина, возможно, может оказать содействие г-ну Микояну в его переговорах с премьером Кастро. Я хотел бы указать также, что в стремлении продвинуть дела вперед я дал указание нашей делегации в Нью-Йорке информировать Вашего представителя там, г-на Кузнецова, о том, что в течение нескольких следующих дней любые советские суда в зоне карантина будут пропускаться без досмотра и что к ним будет применяться только процедура оклика, которая была применена в случае с вашим судном “Бухарест”.
Я надеюсь, что мы сможем быстро покончить с этим давящим на нас делом, с тем чтобы мы смогли перейти в лучшей атмосфере к более широким вопросам. Мы оба должны приложить все наши усилия к достижению этой цели»[1614].
Одновременно Кеннеди добавил к требованиям американской стороны вывод с Кубы бомбардировщиков Ил-28. Причем ОКНШ предлагал президенту избавиться от этих самолетов ударом с воздуха, а Нитце с коллегами советовали для этой цели ужесточить блокаду, добавив запрет на поставку топлива, «чтобы заставить Советы и кубинцев капитулировать»