. Сумма кредитной задолженности Кубы была сокращена на 50 млн рублей. Советский Союз предоставил Кубе кредит в размере 363 млн рублей на 12 лет, чтобы компенсировать дефицит в ее товарообороте с Москвой. Решением Президиума ЦК (!) в Ташкенте Фиделю подарили ружье. Было решено «показать Кастро одну стартовую позицию для запуска межконтинентальной ракеты»[1656].
Советское военное присутствие на Кубе – в заметно сократившихся масштабах – сохранилось, что являлось одним из основных факторов сдерживания возможных американских агрессивных устремлений. Руководство ГСВК в мае 1963 года сменилось. Исса Александрович Плиев отбыл в Москву. «Отъезд Плиева вызывал разные толки, – сообщал Язов. – По его внешнему виду было заметно: он болен. Около 12 часов я зашел в кабинет теперь уже бывшего командующего. Плиев сожалел, что не успели доставить на Кубу ракеты Р-14, не прибыли и подводные лодки, хотя базы для них были подготовлены. Затем сказал:
– Стоит ли это обсуждать? Важнее другое – война предотвращена.
Перед убытием в Ольгин я представился новому командующему генерал-полковнику С. Н. Гречко»[1657].
На Президиуме ЦК 7 июня Хрущев доложил о беседах с Фиделем в Пицунде и во время их совместной поездки в Ярославль.
– Это очень хорошо, и хорошо тем, что с ним не было спора, и сам он не спорил, он больше старался слушать, задавал вопросы… Он молодой, думающий человек, видимо, он правильно понял нашу позицию.
Как я только кончал завтракать, он приходил и ожидал меня. Мы садимся и до 2 часов. Потом обедали, другой раз вместе. Не так-то много у нас дней было. Но он очень остался доволен…
Так что он поехал, получив большую зарядку.
Я ни одного кинофильма там не посмотрел. Когда я бываю в отпуске, я вечерами смотрю кино, а сейчас я не только кинофильма, я даже журнала не посмотрел ни одного. У меня не было времени. Я, как только закончу беседу, надо почту почитать. А иногда мы и вечерами беседовали.
Так что это очень интересно и это нам выгодно».
Хрущев получил приглашение приехать на празднование очередной годовщины Кубинской революции – 1 января.
«Я говорю:
– Верно, но Вы меня заставляете пожертвовать новогодним вечером, а потом у нас традиция…
– Но я же пожертвовал 1-м Мая».
– Ну, ладно, приеду к 1 января.
Так что придется там к 1 января быть. Надо будет месяц побыть, а понравится – и больше.
– Но как мы здорово запутали его отлет, – похвастался Хрущев. – Это же мы с ним разрабатывали стратегию отлета»[1658].
Возвращение Фиделя на Кубу – из соображений безопасности – было обставлено такой завесой секретности, что даже кубинские руководители узнали о возвращении Кастро, когда его нога уже вновь вступила на кубинскую землю.
Президиум ЦК постановил: «Одобрить деятельность т. Хрущева Н. С. во время пребывания с Ф. Кастро на юге страны и результаты проведенных с ним бесед считать вполне хорошими»[1659].
На деле, впрочем, Хрущев не полетит на Кубу. Напротив, через полгода Фидель вернется в СССР, чтобы ощутить всю прелесть русской зимы и поразить советское руководство меткостью своей стрельбы на охоте.[1660]
Проблема ядерной войны стала после Карибского кризиса главным предметом раздумий президента Кеннеди.
– Меня преследует мысль о том, – заявил он на пресс-конференции в марте 1963 года, – что к 1970 году в мире может быть уже десять ядерных держав вместо четырех, а к 1975 году – пятнадцать, если не двадцать.[1661]
Еще до визита Кастро в СССР от Кеннеди 16 апреля пришло послание, позволившее начать быстрое продвижение к заключению соглашения о запрещении испытаний ядерного оружия: «У нас с Вами есть, конечно, и другие вопросы, которые также имеют большое значение, но вопрос о ядерных испытаниях представляется таким вопросом, по которому в настоящее время возможно достижение договоренности…
Однако в данный момент нашему продвижению вперед мешает не только вопрос о числе инспекций, но нам надо также договориться об окончательном содержании проекта договора и, в частности, принять решение в отношении определенных важных вопросов, относительно того, как должны проводиться эти инспекции.
Нас интересовали бы Ваши предложения относительно того, как мы можем из него вырваться. Со своей стороны мы были бы совершенно готовы сейчас организовать закрытое трехстороннее обсуждение любым путем, который представится наиболее практичным. Например, наши главные представители в Женеве могли бы провести обсуждение по вопросам, которые еще нужно урегулировать»[1662].
Москва ответила согласием, и переговоры пошли.
Тон выступлений Хрущева стал вполне примирительным. Кеннеди решил ответить взаимностью, использовав для этого выступление на выпускной церемонии в Американском университете в Вашингтоне 10 июня. Кеннеди не допустил ни Государственный департамент, ни министерство обороны к подготовке речи. Более того, до выступления президента никто из этих ведомств даже не видел ее текст. Артур Шлезингер записал тогда в дневнике: «Полагаю, что такой способ подготовки серьезного заявления по внешнеполитической проблеме плох с точки зрения традиционного управления. Но Госдепартамент не смог бы подготовить такую речь, даже если бы трудился над ней тысячу лет».
– Я выбрал это время и это место для того, – начал Кеннеди, – чтобы обсудить тему, по поводу которой очень часто проявляется невежество и очень редко преследуется цель добиться правды, хотя эта тема является наиболее важной в мире: мир во всем мире. Я говорю о мире, который делает жизнь на Земле достойной того, чтобы ее прожить, о том мире, который позволяет людям и государствам развиваться, надеяться и строить лучшую жизнь для своих детей, не о мире исключительно для американцев, а о мире для всех мужчин и женщин, не просто о мире в наше время, а о мире на все времена.
Кеннеди говорил об опасности ядерного оружия и о «мире как о необходимой рациональной цели рационально мыслящего человека».
– И каждый выпускник этого университета, каждый мыслящий гражданин, обеспокоенный опасностью войны и стремящийся к миру, должен начать с себя, пересмотреть свое собственное отношение к возможностям достижения мира, к Советскому Союзу, к холодной войне, к свободе и миру в нашей собственной стране. Ни одно правительство, ни одна общественная система не являются столь порочной, чтобы считать народ совершенно лишенным добродетели. Мы, американцы, считаем коммунизм глубоко отвратительным как систему, отрицающую личную свободу и самоуважение. Но мы можем по-прежнему уважать русский народ за его многочисленные достижения в науке и космосе, в экономическом и индустриальном развитии, в культуре, а также за его отважные подвиги.
Президент заявил, что стремится заключить договор об объявлении вне закона испытаний ядерного оружия, который «остановит раскручивающуюся по спирали гонку вооружений… Он увеличит нашу безопасность и сократит опасность возникновения войны».
Президент говорил о конце эпохи войн, о «мире во всем мире, где слабым ничего не будет угрожать, а сильные будут справедливыми. Мы не беспомощны перед лицом этой задачи и верим в ее успешное решение. Убежденные и бесстрашные, мы продолжаем работать – не над стратегией уничтожения, а над стратегией мира[1663].
Бросив взгляд на Карибский кризис, Кеннеди заметил, что «ядерные державы должны избегать конфронтации, которая ставит противника перед выбором между унизительным поражением и ядерной войной»[1664].
Алан Бринкли напишет в биографии Кеннеди: «Что делает эту речь особо значительной – и почему сегодня она вспоминается ярче, чем воспринималась в 1963 году – так это то, что в ней он отказался от обычных нападок на коммунизм и на Советский Союз. Кеннеди наметил пути создания мира, в котором с учетом реалий атомного века опасность возникновения войны либо значительно уменьшится, либо вообще исчезнет. И хотя речь не вызвала значительного общественного резонанса, она внесла существенный вклад в возобновление процесса переговоров по запрещению ядерных испытаний между Америкой и Кремлем – и что еще более важно, существенный вклад в сохранение мира во всем мире»[1665].
В Москве выступление Кеннеди вызвало прилив энтузиазма. «Не только в США, но и за рубежом общественное мнение расценило речь президента как смелый шаг и своеобразный вызов этому военно-промышленному чудовищу, которое в период Карибского кризиса заставило даже самого политически флегматичного американского обывателя несколько по-новому подойти к оценке международной обстановки и отношений с Советским Союзом, стряхнуть с себя в какой-то степени стереотипы холодной войны»[1666], – утверждал Громыко. Хрущев назвал эту речь Кеннеди «лучшей американской речью со времен Рузвельта». Впервые за многие годы текст выступления американского президента был целиком напечатан в советских газетах.
Трояновский и другие помощники советовали Хрущеву ответить любезностью на любезность. 20 июня в Женеве было подписано соглашение об установлении специальной линии связи между Кремлем и Белым домом, которую часто называли «горячей линией»[1667]. Добрынин писал: «Предусматривалось установление проводного телеграфного канала круглосуточного действия между столицами обеих стран по трассе Москва-Хельсинки-Стокгольм-Копенгаген-Лондон-Вашингтон, который должен был использоваться для передачи взаимных срочных сообщений. Одновременно устанавливался радиотелеграфный канал круглосуточного действия, организованный на трассе Москва-Танжер-Вашингтон, который должен был использоваться для служебной связи и координации эксплуатационной деятельности между конечными пунктами. Впоследствии была проведена вторая линия проводной связи, после того как финский фермер, вспахивая на тракторе свой участок земли, перерезал нечаянно первый и единственный проводной канал, что вызвало смятение в Москве и Вашингтоне. В конечном счете была установлена космическая радиотелефонная связь»