Одновременно Государственный департамент рекомендовал привлечь сверхпопулярного в Латинской Америке и в самих США лидера на сторону Вашингтона[244].
Кастро не только нарушил давнюю «антильскую традицию», совершив первую заграничную поездку не в Соединенные Штаты. В США он приехал не по официальной линии, а по приглашению Американской гильдии издателей[245].
Кубинская делегация вылетела в США вечером 15 апреля 1959 года. Первым пунктом назначения был Вашингтон. В полдень 16 апреля у Фиделя была намечена встреча в отеле «Статлер Хилтон» с госсекретарем США Кристианом Гертером. Под окнами гостиницы собралась восторженная толпа в несколько сот человек, не меньше, чем та, что скандировала имя Фиделя в аэропорту.
17 апреля состоялась встреча с членами комитета по международным делам Сената. В тот же день Кастро выступил перед «капитанами» североамериканской прессы, по приглашению которых прибыл в США.
Фидель Кастро прекрасно знал, что в глазах американцев любой латиноамериканский лидер приемлем или неприемлем в зависимости от отношения не к демократии, а к СССР и коммунизму. Конгрессмен-демократ Чарльз Портер поинтересовался, правда ли, что солдаты на Кубе изучают марксизм. Этот вопрос буквально завел Кастро:
– Неужели вы в это верите? Это моя армия. Я создал ее из ничего, я ею командую. Думаете, я не забил бы тревогу первым, если бы увидел, как другая сила отбирает ее у меня?[246]
В ходе встреч Кастро разными словами давал один и тот же по смыслу ответ:
– Мы против любых форм диктатуры. Вот почему мы – против коммунизма[247].
Кастро посетил мемориал Джорджа Вашингтона. Он назвал его «человеком, посвятившим жизнь работе и знаниям», чья «честность и разумная система жизни» заслуживают восхищения. Он возложил венки к памятникам президентам Аврааму Линкольну и Томасу Джефферсону и на могилу Неизвестного Солдата на Арлингтонском кладбище.
В студии канала Эн-би-си, куда Фиделя Кастро пригласили для участия в популярной передаче «Встреча с прессой», его ждал жесткий прием, но он без особых проблем отбился.
После этого Кастро в частном порядке направился к вице-президенту Ричарду Никсону. Подробности их встречи, которая длилась два с половиной часа, пресса так и не узнала. Кастро был доволен тем, как она прошла. Никсон позволил ему выговориться: «Я нарисовал ему социально-экономическую ситуацию на Кубе, рассказал о бедности, неравенстве, сотнях тысяч безработных, безземельных крестьянах, о тех мерах, которые нам приходится принимать, чтобы разрешить эту ситуацию, – и Никсон слушал, ничего не говоря и ничего не записывая на бумаге»[248]. Никсон охарактеризовал его как антикоммуниста, общавшегося с Социалистической народной партией только по наивности[249]. Но как человека опасного.
Эйзенхауэр последовал советам «не иметь дело с барбудос». Встрече с Фиделем президент предпочел турнир по гольфу в Джорджии.
После пресс-конференции в Вашингтонском пресс-клубе 20 апреля, когда он обещал не конфисковывать американскую собственность, Кастро начал путешествие по американским городам. В Нью-Йорке Фиделя принимал Колумбийский университет. Студенты были настолько очарованы этим «бородачом в оливковом френче», что подняли на плечи и пронесли вокруг всего университетского кампуса. Кастро пообщался с мэром города Робертом Вагнером, очаровал ассоциацию женщин-адвокатов Нью-Йорка, побывал в Совете по международным делам и выступил на многотысячном митинге в нью-йоркском Центральном парке. 24 апреля открыл торги на Нью-Йоркской бирже кофе и сахара. Встретился с членами ассоциации иностранных корреспондентов и с генсеком ООН Хаммершельдом.
Из Нью-Йорка Фидель на поезде отправился в Бостон, где его ждала еще одна встреча с профессорами и студентами – в Гарвардском университете. Фидель заявил, что до сих пор жалеет, что поступил не в Гарвард, а в Гаванский университет. На что Макджордж Банди, декан факультета наук и искусств, пригласивший Фиделя выступить в университете, с улыбкой заметил, что учиться никогда не поздно. Вскоре их судьбы пересекутся, когда Банди станет помощником президента Кеннеди по национальной безопасности.
Вождь индейцев племени криков раскурил с Фиделем трубку мира и от имени своих сородичей присвоил ему боевое звание «Великий вождь воинов». 27 апреля Фидель прибыл в последний пункт своего путешествия – в Хьюстон.
Вне всякого сомнения, он очаровал большинство собеседников, произведя настоящий фурор[250]. Он был звездой. Но не для официального Вашингтона.
После его отъезда заместитель госсекретаря Руботтом проанализировал итоги визита. Да, Фидель очень старался рассеять подозрения в своей просоветской ориентации, отрицал свою связь с коммунизмом и коммунистами. Но Руботтом ему не верил. В его голове курс на независимость был несовместим с возможным сотрудничеством с коммунистами – сторонниками ориентации на СССР[251].
«Тогда, в апреле 1959 года, Фидель на самом американском верху так и не был услышан, – замечает его биограф Максим Макарычев. – Именно после этого визита, когда Фидель лично убедился в высокомерии тамошнего истеблишмента, в нежелании Белого дома даже не сотрудничать, а просто общаться с ним, Северная Америка начала “окончательно терять Кубу”»[252].
Турне Фиделя по США не понравилось и его ближайшим сподвижникам. Рауль Кастро и Че Гевара ясно сказали Фиделю, что им не по душе его реверансы в сторону Вашингтона и антикоммунистическая риторика. Конечно, Фидель не был марксистом, он был скорее первым фиделистом, который считал себя воплощением народа Кубы и наследником Симона Боливара, лидера войны за независимость латиноамериканских стран в начале XIX века. Рауль какое-то время даже подумывал о расколе движения, добиваясь включения коммунистов в правительство. Че Гевара грозил уехать с Кубы, если Фидель не изменит своих взглядов[253].
Впрочем, опасения соратников были напрасными. Соединенные Штаты своей реакцией на политику Фиделя сделали все, чтобы он встал на коммунистические позиции.
Важнейшим шагом правительства Фиделя Кастро стал Закон об аграрной реформе, принятый 17 мая 1959 года. Большинство латифундий было национализировано, а земля передана крестьянам в бессрочное и безвозмездное пользование. Каждая крестьянская семья обрела «жизненный минимум» земли в размере около 27 гектаров. Полностью запрещалось владение земли иностранцами, прежним собственникам выплачивалась компенсация – облигациями государственного казначейства со сроком погашения в течение 20 лет с 4,5 % годовых. Всего были экспроприированы два миллиона акров земли, принадлежавших американцам[254]. Реакция Соединенных Штатов была яростной.
В июне в США бежал Педро Луис Диас Ланс, командующий военно-воздушными силами Кубы. Он первым уведомил американцев, что Рауль Кастро хочет набрать испанских коммунистов для работы в армии.[255] Это подлило масла в огонь антикубинских настроений в США едва ли не больше, чем аграрная реформа.
Аллен Даллес объяснял «главную ошибку» Фиделя: «Кастро, когда захватил власть на Кубе, не обращался к нам за помощью, чтобы не допустить на остров коммунистов: он сам привел их туда. Подобные кризисы доказывают опасность медленной инфильтрации коммунистов и их сторонников в правительство какой-либо страны, поскольку такой инфицированный кабинет министров, конечно же, сделает все возможное, чтобы воспрепятствовать внешним силам вмешаться во внутренние дела государства с целью устранить влияние коммунистов»[256].
На самом деле все обстояло еще проще. Как справедливо замечали Печатнов и Маныкин, «для политической элиты США был абсолютно неприемлем сам факт существования в бывшей “банановой республике” правительства, проводящего независимый от Америки политический курс»[257].
В Вашингтоне решили, что настало время действовать.
«Классический американский ответ на радикализм в Латинской Америке всегда заключался в направлении на место событий морских пехотинцев – вариант, который Эйзенхауэр не стал даже рассматривать, так как, во‐первых, Кастро пользовался большой популярностью не только на Кубе, но и во всей Латинской Америке и даже в самих Соединенных Штатах, и во‐вторых, опасаясь нежелательного воздействия такой акции на мировое общественное мнение. В любом случае ЦРУ предоставило ему альтернативный вариант без использования морских пехотинцев»[258], – писал Амброз.
Солдат по натуре, Эйзенхауэр недолюбливал методы спецслужб, но прибегал к ним, как в Иране или Гватемале. Заботясь только, чтобы они не компрометировали его лично. Эйзенхауэр дал «добро» на реализацию операции «Плутон»[259].
Американцы с лета стали также оказывать давление на Кубу через региональные организации. Президент Никарагуа Сомоса потребовал созыва сессии ОАГ для обсуждения кубинского вопроса под предлогом того, что правительство Кастро сочло себя не связанным договором Рио-де-Жанейро. Ряд латиноамериканских стран охотно представил свою территорию для подготовки сил вторжения на Кубу – Никарагуа, Доминиканская Республика, Сальвадор, Парагвай. Из числа осевших в США кубинских эмигрантов под руководством инструкторов из ЦРУ стали готовиться боевые и диверсионные отряды.