Москве были известны противоречия внутри кубинского руководства – между Фиделем с одной стороны, и Раулем и Че – с другой. О них поведал, в частности, первый секретарь НСПК Блас Рока в ходе его визита в Москву в июне:
– Сегодня мы должны быть более солидарны, чем когда-либо. Фидель, конечно, повредил делу революции, сделав ряд антикоммунистических заявлений в США и на Кубе. Но ничто еще не потеряно. НСПК убедила Фиделя, что его антикоммунистическая риторика губительна для революции, так что изменения в его речах уже налицо[270].
Хрущев в этой связи вспоминал не очень смешной анекдот, ходивший тогда в цековских кругах: «Кубинское революционное руководство попало на небо. Вышел к ним апостол Петр и велел всем построиться, затем сказал: «Коммунисты, три шага вперед!» Вышел Гевара, вышел Рауль, еще кто-то, а все остальные стоят на месте. Тогда Петр крикнул Фиделю: «Эй, ты, большой, а ты не слышишь, что ли?» То есть считали, что Фидель – коммунист, а на небесах он себя вовсе не считал коммунистом и полагал, что услышанная команда к нему никакого отношения не имеет»[271].
В Кремле получали информацию и от Че Гевары. Он довольно много путешествовал по миру, и почти в каждой столице, которую посещал, находил возможность пообщаться с дипломатами из СССР и других социалистических стран. Он доказывал, что у соцлагеря появился союзник в развивающемся мире, которому требуется в первую очередь экономическая поддержка. При этом неизменно призывал: «Соблюдать осторожность».
– Сближение с социалистическими странами должно происходить постепенно. Враги революции постараются использовать любой шанс, чтобы осложнить внутреннюю ситуацию на Кубе под предлогом коммунистической угрозы, – объяснял Че в июле советскому атташе в Токио[272].
Осенью кубинское руководство остро почувствовало, что стране необходимо вооружаться. За помощью обратились к чехам, полякам и к странам Западной Европы. Какое-то время казалось, что даже Великобритания была готова обеспечить Кубу всем необходимым, вплоть до современных военных самолетов. Однако в октябре американцы заставили Лондон присоединиться к введенному ими жесткому эмбарго на продажу оружия на Кубу. Но ряд других натовских стран – Франция, Бельгия – продолжили военное сотрудничество с Гаваной.
В Москве мнения разделились. МИД выступил против военной помощи Кубе, опасаясь ответной американской реакции. На заседании Президиума ЦК 23 сентября 1959 года, проходившем без участия Хрущева, путешествовавшего тогда по Америке, было признано «нецелесообразным в настоящее время поставлять оружие на Кубу»[273].
Вернувшись из поездки, Хрущев заявил, что не разделяет опасений «робких американистов» из МИДа. Кубинская революция была слишком важным и необычным явлением, чтобы проявлять чрезмерную осторожность. Уже 30 сентября Президиум ЦК одобрил «решение Польши снабдить Кубу некоторыми видами стрелкового оружия, изготовленного на польских заводах по советским лицензиям»[274].
Это решение стало, пожалуй, первым шагом к Карибскому кризису. Санкционируя продажу оружия на Кубу, Хрущев дал понять, что готов рискнуть и впервые в истории обозначить зону советских интересов в Латинской Америке. За первым шагом последуют многие другие.
А через день после решения Президиума ЦК на Остров Свободы прибыл первый советский гражданин, получивший визу на Кубу после победы революции. Это был собкор ТАСС по фамилии… Алексеев. Тот самый опытный разведчик.
Он вспоминал: «Я прибыл в Гавану в качестве корреспондента ТАСС 1 октября 1959 года и был фактически первым советским человеком, оказавшимся на Кубе после победы Революции, что затем способствовало установлению дружеских контактов с кубинскими руководителями и развитию советско-кубинских связей на государственном уровне.
Командировка планировалась на 2–3 месяца, и в мою задачу входило выяснение характера кубинской революции, так как мы о ней знали только по материалам информационных агентств. Никакой “руки Москвы” в революционных событиях не было. Но когда стало ясно, что кубинские лидеры относятся к СССР с симпатией и заинтересованы в установлении дружеских связей с нами, моя командировка продлилась на 8 лет»[275].
Алексеев начал с анализа ситуации. Он внимательно слушал все речи Фиделя. Разговаривал с людьми. «В кафе, ресторанах, в мастерских и на фабриках, просто у окон на улицах перед телевизорами собирались толпы людей, которые жадно, с глубоким вниманием слушали доходчивые, всегда логичные и вместе с тем эмоциональные речи Фиделя»[276]. Алексеев читал все кубинские газеты, в которых антисоветчина перемежалась с выпадами против американского империализма. «Я не мог понять, – вспоминал он впоследствии, – что это за революция, куда она идет».
Но вскоре на контакт с ним вышло высшее кубинское руководство. Сначала это был Че Гевара.
Их первая беседа с ночь с 12 на 13 сентября чуть не провалилась из-за допущенного Алексеевым промаха. Он купил в подарок Че несколько пачек кубинских сигарет. Хоть и астматик, Че Гевара был заядлым курильщиком. Но Алексеев не заметил, что местом производства значился Техас. Че взглянул на сигареты и его перекосило:
– Вы знаете, что такое Техас? Это – бывшая республика Америки, которую захватили североамериканцы.
Но разговор все же продолжился. Че объяснил Алексееву:
– Другого пути к независимости нет – только через построение социалистического общества и дружбу с лагерем социализма.
Че предложил организовать встречу Алексеева с Фиделем Кастро.
Она состоялась 16 октября в 2 часа ночи. «Я надел темный костюм, серый галстук, одним словом, как на прием к премьер-министру», – рассказывал Алексеев. В гостиницу – сопроводить его – появились два бородача в кожанках и с автоматами. Алексеев захватил с собой подарки – икру, водку, любимые папиросы Сталина «Герцеговина Флор» и пластинку с записями русских народных песен.
Встреча началась с политического монолога Фиделя, который охарактеризовал революцию как восстание бедняков с целью построить общество, в котором больше не будет эксплуатации человека человеком.
После перешли к неофициальной части, обратившись к подаркам Алексеева. Открыли бутылку водки, налили, чокнулись. Пошло хорошо. Глядя на официальный костюм корреспондента ТАСС, Кастро подтрунил:
– Алехандро, сколько лет вашей революции?
Тот напомнил, что Октябрьская революция произошла в 1917 году. Фидель покачал головой:
– Стало быть, через сорок два года мы тоже будем выглядеть, как буржуи.
Это был последний раз, когда Алексеев надевал на Кубе галстук.
Понравилась Фиделю и икра:
– Какая вкусная… знаешь, Хименес, мы должны восстановить торговые отношения с Советским Союзом.
Но «Герцеговина Флор» вызвала у Фиделя острое отвращение, он заявил, что является последователем Черчилля, который курили только кубинские сигары[277].
Личный контакт был установлен. На годы вперед Алексеев стал основным связующим звеном между Москвой и Гаваной.
После этого в Кремле стали подумывать о возможности визита на Кубу кого-то из советских руководителей. Выбор пал на Микояна, как на самого опытного и авторитетного члена высшего руководства.
Однако от этих планов пришлось отказаться. Спецслужбы сразу заявили, что отсутствуют элементарные гарантии безопасности Микояна на острове и по пути к нему. Кроме того, были опасения, что визит Микояна будет использован США как повод для требований к другим латиноамериканским странам рвать отношения с Кубой. Источник, близкий к президенту Мексики Адольфо Лопесу Матеосу, в середине ноября сообщал, о непрекращавшихся попытках Вашингтона проявить жесткость в отношении Кубы[278].
Было решено, что Микоян поедет в Мексику, где как раз открывалась советская торговая выставка. И там можно было относительно безболезненно установить контакты с кубинскими товарищами.
Рассказывал Николай Леонов, который только начал второй год учебы в Высшей школе КГБ: «В один из октябрьских дней 1959 года меня пригласил начальник школы и сказал, что меня вызывают в Кремль к начальнику Девятого управления КГБ, который ведал охраной руководства партии и правительства и держал свою штаб-квартиру непосредственно в Кремле. Шеф “девятки” встретил меня покровительственно и сказал, что намечена поездка тогдашнего первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Анастаса Микояна в Мексику в качестве личного гостя посла СССР для открытия выставки достижений советской науки и техники. Столь необычный визит не предполагал никакой свиты, но и без охраны не положено было отпускать члена Политбюро, каковым был почти всю жизнь Микоян. Вот и возникла мысль послать меня в двух качествах: личного переводчика и личного охранника».
Леонов описывал Микояна так: «Это был невысокий угловатый человек, довольно сухой в общении, говоривший по-русски с плохой дикцией… Он был на редкость целеустремлен, при этом хитер и изворотлив, как истинный представитель Востока. За плечами имел сложнейший жизненный путь, умудрился благополучно обойти все головоломные и смертельно опасные повороты в течение 1917–1959 годов. Это о нем потом будет сочинен каламбур: “От Ильича до Ильича – без инфаркта и паралича”».
Мексиканцы, не избалованные визитами гостей столь высокого ранга, составили для Микояна предельно насыщенную программу, включавшую посещение Монтеррея на севере, нефтяных промыслов близ Поса-Рики, нефтеперерабатывающих предприятий в южном штате Табаско. «Микоян все выносил стоически, горстями ел огненный мексиканский перец, не меняя выражения лица, месил в полуботинках тропическую грязь, глотал сухую пыль северных пустынь».