Больше всего Эйзенхауэра уже тогда беспокоило, как бы Куба не превратилась в плацдарм для размещения советского наступательного вооружения. Тем более что информация на этот счет уже появлялась. Помощник президента Кеннеди Теодор Соренсен подтвердит: «Донесения от беженцев о советских ракетах на острове начали на самом деле поступать задолго до того, как Куба в 1960 году стала получать какое-либо советское оружие»[319].
6 июля Эйзенхауэр подписал распоряжение о радикальном сокращении квоты на импорт сахара из Кубы и полную его отмену на 1961 год. Сам он признал, что «эта акция равносильна введению экономических санкций против Кубы».
Но, конечно, этим не ограничился. На заседании СНБ 7 июля министр обороны Гейтс доложил ему о возможных акциях уже по линии Пентагона, которые должны были начаться с эвакуации с Кубы американских граждан и закончиться широкомасштабным вторжением и оккупацией острова. А глава минфина Андерсон «произнес длинную и довольно кровожадную речь, призывая объявить чрезвычайное положение по всей стране… и утверждая: то, что происходит на Кубе, не что иное, как агрессивная акция СССР»[320].
Республиканцы, кандидатом которых на выборах 1960 года стал Ричард Никсон, настаивали на проведении военной операции против Кубы еще до ноябрьских выборов, что добавило бы партии дополнительных очков. Эйзенхауэр объяснял однопартийцам:
– Если мы попытаемся достичь нашей цели, применяя при этом силу, то мы увидим, как все латиноамериканские страны начнут отдаляться от нас, а некоторые станут коммунистическими через два года… Если Соединенные Штаты не будут вести себя должным образом по отношению к Кубе, то они могут потерять всю Южную Америку[321].
Предпочтение по-прежнему отдавалось тайным операциям. ЦРУ требовало «тщательно продумать устранение Фиделя Кастро». Официально рекомендуя убийство в качестве одного из основных вариантов, ЦРУ утверждало: «Ни один из людей, близких к Фиделю – таких, как его брат Рауль или его соратник Че Гевара, – не обладает таким же гипнотическим влиянием на массы. Многие осведомленные люди полагают, что устранение Фиделя значительно ускорит падение нынешнего правительства»[322].
Расследования специальной комиссии Конгресса США в 1970-е годы установит, что в сентябре 1960 года ЦРУ начало предметные переговоры с американской и кубинской мафией об организации покушения на Кастро.
В конце сентября ЦРУ осуществило первую поставку по воздуху вооружения для повстанцев в провинции Орьенте. Правда, груз приземлился в 10 км от установленный точки и оказались в руках не борцов с режимом Кастро, а его революционной милиции. Почти одновременно вооруженный отряд сторонников Батисты из числа родственников и приближенных бывшего сенатора Роландо Масферрера высадился в той же провинции, неся с собой большой американский флаг. Госдепартамент США назвал эту операцию «комической оперой», однако и кубинцы, и Москва были уверены, что имя режиссера этой «оперы» – Аллен Даллес[323].
В Гаване пришли к выводу, что Эйзенхауэр предпримет нападение уже в ходе избирательной кампании – до конца октября. К схожим выводам приходила и советская внешняя разведка. В сентябре она доложила наверх о переходе к активной практической подготовке наемников в ряде латиноамериканских стран. В октябре были получены данные о передаче американцами наемникам судов и самолетов, необходимых для десантирования на Кубу. Оценки были правильными, хотя пока и преувеличенными[324].
Второго сентября Фидель Кастро с трибуны на очередном миллионном митинге, который он назвал «Генеральной ассамблеей», в четырехчасовой речи открыто обосновал и новую внешнеполитическую линию – союз с СССР и соцлагерем против США. И новый внутриполитический курс, который Фидель попросил собравшихся одобрить по пунктам:
«Мы провозглашаем перед всей Америкой:
Права крестьян на землю,
Права рабочих на плоды своего труда,
Права детей на образование,
Права на медицинское обслуживание,
Право на труд,
Право на равенство рас,
Право на равенство женщин,
Права интеллигенции на свободу творчества,
Право государства на национализацию монополий,
Право на суверенитет,
Право превращения военных баз в школы,
Право вооружать народ для защиты своих прав и судьбы,
Право угнетенных наций бороться за независимость».
Каждый пункт вызывал рев одобрения[325].
Кастро, Че и Хрущев
Через три недели после принятия этой декларации Фидель Кастро впервые встретился с Хрущевым. И произошло это не в Москве и не в Гаване. В… Нью-Йорке.
Кастро стал на Генеральной Ассамблее ООН одной из главных звезд. Пользуясь отсутствием регламента для глав государств и правительств, Фидель произнес самую длинную речь в истории ООН, простояв на трибуне целых три часа[326].
Слово для рассказа о том, как произошла встреча советского и кубинского лидеров, лучше всего предоставить самому Никите Сергеевичу: «Не помню, на какой день нашего пребывания в США мы узнали, что приехала делегация Кубы, возглавляемая Фиделем Кастро. Американцы отнеслись к этой делегации оскорбительно. А сделано это было так, как умеют делать в Америке. Кубинскую делегацию выселили из гостиницы. Выселил, конечно, якобы ее владелец. Вроде бы дело частное. Так что правительство не несет никакой ответственности, не вмешивается. Мне передали, что Кастро мечет гром и молнии, угрожая: если не найдет пристанище для своей делегации, то, как бывший партизан, разобьет палатку на площади ООН и будет там жить. Потом владелец какой-то гостиницы в Гарлеме разместил делегацию Кубы у себя. Узнав о таком свинстве, проявленном в отношении кубинской делегации, мы возмутились. Посоветовавшись с членами нашей делегации, я предложил поехать в новую гостиницу с визитом, пожать руку Фиделю, выразить ему свое уважение и сочувствие, нет, не сочувствие, а возмущение…
Я попросил нашего представителя связаться с Кастро по телефону и передать ему, что Хрущев хочет немедленно нанести ему визит. Так практиковалось, многие делегации приезжали друг к другу с визитами. Мне сказали, что Фидель благодарит за внимание, но хочет приехать сам. Он, видимо, считал, что Советский Союз – великая страна, а Куба – молодое революционное государство, поэтому он должен приехать первым, а уж потом с ответным визитом может приехать и представитель СССР. Тогда я попросил передать, что Хрущев уже выезжает, ибо считал, что именно мы первыми должны нанести визит…
Наши товарищи передали мне, что начальник охраны, которого я знал лично (он охранял меня, еще когда я был гостем президента Эйзенхауэра), просит меня туда не ездить, потому что в таком районе могут быть неприятности, и всячески отговаривает. Это еще больше убедило меня в необходимости поехать, иначе журналисты сразу же раззвонили бы на всю Америку, что Хрущев побоялся негров или того, что там будет демонстрация, а может быть, нанесут ему какое-то физическое оскорбление…
Сразу же мне подали машину, и мы отправились к гостинице, в которой располагался Кастро. Народу там собралась масса, прежде всего журналистов. Уж и не знаю, какими способами они обо всем всегда узнавали, но скрыться от них никуда было нельзя. Они дежурили около нашей резиденции и следили за полицейскими. И когда я приехал в Гарлем, там все было забито машинами. А раз приехало столько фоторепортеров, кинооператоров и журналистов, то и иной народ потянулся туда же, собралось огромное количество негритянского населения. Не буду здесь говорить о внешнем виде этой части Нью-Йорка, он достаточно хорошо описан, и люди, которые интересовались Америкой, имеют о том представление»[327].
Подхватывает рассказ при сем присутствовавший зять Хрущева Аджубей: «Хрущев отправился к Фиделю Кастро, созвонившись с ним по телефону. Он не предупредил полицию и другие службы безопасности о своем намерении, так как считал, что любой член делегации, работающий на Ассамблее ООН, имеет право свободно перемещаться по городу в районе Манхэттена. Поначалу автомобиль Хрущева спокойно двигался в общем ряду. Но на полдороге полиция перехватила его машину и одним своим присутствием, воем сирен, неуклюжими маневрами привела в смятение весь поток транспорта. Возникла грандиозная сумятица. Известно, как разгораются страсти во время пробок. Многие водители поняли, из-за чего это столпотворение. Добавилась и политическая злость. В машину Хрущева полетели помидоры и яблоки, раздались ругательства… Спасло только мастерство и хладнокровие нашего шофера. Возле гостиницы бурлила толпа. Негры, пуэрториканцы, бежавшие с Кубы контрас. Одни выкрикивали приветствия, другие – проклятия.
Охрана Хрущева “пробила” узкий проход в толпе и протолкнула Никиту Сергеевича в холл. Лифт поднял его на этаж к Фиделю Кастро. В небольшой комнате не то, что сесть, стоять было негде»[328].
Хрущев продолжал: «Когда мы подъехали к гостинице, у подъезда нас ожидал Кастро с товарищами. Я впервые увидел его лично, и он произвел на меня сильное впечатление: человек большого роста с черной бородой, приятное строгое лицо, в котором светилась какая-то доброта. Она просто искрилась на его лице и в глазах. Мы заключили друг друга в объятия (заключили – условное понятие, принимая во внимание мой рост и рост Кастро). Он нагнулся надо мной, как бы прикрыв меня своим телом. Хотя мой объем в ширину несколько больше, все поглощал его рост. К тому же он человек, плотный для своего возраста. Затем мы сразу же поднялись к нему в номер. Войдя в гостиницу, я тотчас почувствовал, что там, кроме негров, никто не живет. Бедное старое здание, воздух спертый, тяжелый. Видимо, мебель и постельные принадлежности проветриваются недостаточно, может быть, они не первой или даже не второй свежести… Мы зашли в его номер и перебросились несколькими фразами. Он выразил удовольствие моим посещением, а я высказал слова солидарности и одобрения его политики. Наша встреча была краткой, на этом, собственно, она и закончилась, и я вернулся в свою резиденцию. Можете себе представить, какой поднялся шум в американской печати!