На следующий день мы прибыли в ООН еще до открытия заседания. Потом приехала кубинская делегация. От нас она располагалась довольно далеко. Я предложил подойти к ней и поздороваться. Мы демонстративно прошли почти через весь зал заседаний и там поприветствовали друг друга. Обнявшись с Кастро, вновь показали, что у нас складываются братские отношения и что мы как друзья относимся к Кубе»[329].
По итогам поездки на Генассамблею ООН Хрущев 15 октября отчитывался на Президиуме ЦК. Запись весьма лапидарна, но она дает некоторое представление о ходе мысли Хрущева. На первом плане для него были вопросы, связанные с созданием новых независимых государств Африки, Конго, разоружением, членством в ООН Китая. И краткая запись в конце: «О встрече с Фиделем Кастро»[330].
Полагаю, краткая не потому, что нечего было сказать. Наоборот. Сергей Хрущев утверждал: «После поездки в ООН у отца произошел окончательный перелом в отношении к Кубе. Теперь в его глазах она была не просто одной из стран, примерившихся к социализму. Куба представлялась отцу Давидом, противостоящим могущественному Голиафу. Он считал интернациональным долгом нашей страны, своим личным долгом сделать все, чтобы не дать погибнуть кубинской революции»[331].
На заседании Генассамблеи ООН 25 октября представители Советского Союза и Кубы выступили с разоблачением интервенционистских планов Вашингтона: внутри страны и на территории некоторых союзных им государств Центральной Америки США готовят отряды для вторжения на Кубу. Подобная агрессия может «раздуть пожар необычайных размеров». Кубинское правительство попросило международное сообщество о помощи.
29 октября ТАСС опубликовал текст интервью Хрущева, в котором глава советского правительства выражал надежду, что США не заставят его превратить «символическую» угрозу использовать ядерное оружие для защиты Кубы в реальную демонстрацию силы».
Опасаясь скорого нападения Соединенных Штатов и убедившись в наличии защиты со стороны СССР, руководство Кубы ускорило социалистические преобразования.
14 октября оно объявило об экспроприации 382 компаний, из них 20 американских, а также всех кубинских и иностранных банков, за исключением канадских. Объясняя необходимость этой меры, правительство заявило, что эти компании «проводили политику, противоречащую интересам революции и экономического развития страны». Всего же в ходе масштабной национализации пострадали 979 американских компаний, лишившиеся около миллиарда долларов. Помимо двух миллионов гектаров сельскохозяйственных угодий они потеряли три нефтеперерабатывающих и 36 сахарных заводов, значительное количество торгово-промышленных объектов и жилой недвижимости[332].
В ответ Соединенные Штаты ввели запрет на любой экспорт на Кубу, за исключением продовольствия и лекарств. В то время это были самые серьезные санкции, которые американцы вводили против какой-либо страны за исключением Китайской Народной Республики[333].
Тогда в Москву засобирался Че Гевара – министр финансов и директор Национального банка Кубы. 22 октября 1960 года во главе экономической делегации он отправился в путешествие по социалистическим странам. Он пробыл за границей два месяца, из них почти месяц – в Советском Союзе.
Сначала Че посетил Чехословакию, где на фабрике государственных знаков пришлось ввести десятичасовой рабочий день, чтобы напечатать для Кубы 150 млн новых банкнот.
В Москве его главной задачей было продать не менее 2 миллионов тонн кубинского сахара. Переводить Че предложили Леонову, который писал: «Я знал этого выдающегося человека с лета 1956 года, когда встречался с ним в Мексике. Мне навсегда запомнились необыкновенная лучистость его глаз, тихая, мягкая речь, в которую были отлиты четкость мысли и твердость убеждений. Я с радостью согласился»[334].
По сахару удалось договориться почти сразу. Алексеев назвал это «главным событием, укрепившим советско-кубинские отношения»[335].
Седьмого ноября, в день Великой Октябрьской социалистической революции, Че оказался в качестве почетного гостя на трибуне Мавзолея: чуть ли не первым иностранцем, удостоенным такой чести со дня похорон Сталина. Там он видел новейшие советские ракеты, и в голову ему могли прийти мысли о том, как гарантировать безопасность Кубы.
«Говорят, что во время своего визита Че порой пытался прощупать Хрущева на предмет возможности размещения советских ракет на Кубе. Если он и поднимал этот вопрос, то в 1960 г. это ни к чему не привело. В тот момент подобный шаг был еще преждевременным и шел вразрез со стратегией Хрущева, использовавшего кубинский вопрос в проводимой им политике мирного сосуществования»[336], – пишут Фурсенко и Нафтали.
«Вечером в гостинице ”Советская”, где остановилась делегация, Че отогревался жидким кофе, рассыпая направо и налево шутки, остроты, – вспоминал Леонов. – Так, он обратился к официанту, принесшему кофе, с вопросом:
– Скажите, что это такое?
– Как что? Кофе, – удивился тот.
– А вы не расскажете, как его готовят? – лукаво улыбаясь, продолжал Че.
– Просто, – доверчиво лез в расставленную ловушку официант, – берем стакан воды, доводим ее до кипения и кладем в него чайную ложку кофе»[337].
А на Кубе в 4 часа утра 8 ноября, после приема в советском посольстве СССР в честь годовщины Октября, Фидель Кастро внезапно появился в редакции газеты НСПК «Ой». Он продержал редакторов, журналистов и наборщиков в течение пяти часов. За это время Фидель изложил им историю советско-кубинских отношений и рассказал о своем личном отношении к коммунистической идее. Именно тогда впервые и официально он назвал себя коммунистом. И заявил, что «для Кубы нет иного пути, как путь строительства социализма».
– Москва – это в конечном итоге наш мозг и главный руководитель, и к ее голосу надо прислушаться.
Такого не ожидали даже члены НСПК[338].
Ну а Че Гевара продолжал визит в СССР. Его биограф пишет: «Его как революционера очень раздражала пышность и роскошь кремлевских официальных приемов. С присущей ему открытостью Че иронизировал относительно советских пролетариев, вкушающих яства на приемах с мейсенского фарфора… Как бы то ни было, Че (человек очень искренний) был до слез поражен той теплотой и симпатией, которые проявляли к Кубе на улицах при встречах с ним обычные советские граждане. Такое срежиссировать было невозможно».
Он посещал заводы, фабрики, научные учреждения, знакомился с Кремлем, осмотрел музей-квартиру Ленина, совершил поездку в Ленинград и Волгоград. Побывал в Смольном, на крейсере «Аврора», на Мамаевом кургане.
Было подписано межправительственное соглашение о подготовке кадров, по которому советские вузы должны были принять 300 кубинских студентов для обучения по инженерным специальностям и еще 100 студентов – будущих научных работников. 400 кубинцев должны были получить на советских предприятиях специальности техников и квалифицированных рабочих.
Из Москвы Че Гевара отправился в Пекин, и за этой поездкой с особым вниманием следили и в Вашингтоне, и в Москве[339].
Его визит в Китай был хорошо подготовлен дипломатически: 28 сентября 1960 года Куба – первая страна Западного полушария – признала КНР и установила с ней дипломатические отношения.
Переводчиком Че Гевары в ходе его визита в Северную Корею и Китай выступал все тот же Леонов. «Он не был уверен, что там найдется переводчик с корейского на испанский, русский язык мог послужить ретранслятором… В разгоравшемся советско-китайском конфликте Че Гевара занимал очень тактичную позицию. Не поддаваясь попыткам тех и других склонить его на свою сторону, он сохранял свободу суждений и действий. Но в душе, как мне казалось, он был ближе к китайской точке зрения. В разговорах со мной он неизменно хорошо отзывался о Китае, говорил, что, только побывав в Китае, он понял, что для азиатских стран социализм – это единственный путь преодоления социально-экономической отсталости»[340].
Че встретился с Мао 19 ноября 1960 года и был поражен, когда революционер Мао стал советовать Кубе не трогать национальную буржуазию. КНР обязалась купить 1 млн тонн сахара, Кубе был предоставлен кредит на 60 млн долларов.
В Москве были обеспокоены возможным прокитайским креном Кубы, и когда Че в декабре возвращался домой через Советский Союз, Хрущев не только вновь окружил кубинскую делегацию радушием, но и подтвердил обязательство купить 2,7 млн тонн сахара урожая 1961 года[341].
11 декабря 1960 года общественность Москвы встретилась с Че в Колонном зале Дома Союзов. Он выступил с большой речью. Обращаясь к находившемуся в президиуме маршалу Константину Константиновичу Рокоссовскому, Че сказал, что имя маршала, как и других героев Великой Отечественной войны, навсегда останется в памяти кубинских революционеров. Че приветствовал документы московского Совещания коммунистических и рабочих партий, в которых Куба упоминалась четыре раза и ставилась в пример другим народам.
– Мы не принимали участия в выработке этой декларации, но мы всем сердцем поддерживаем ее…[342] К сожалению, Куба является одной из горячих точек планеты. Нет у нас стремления, как у империалистов, играть с огнем. Мы знаем, какие последствия будет иметь конфликт, если он вспыхнет на нашем побережь