– Я не собираюсь возвращаться к печальной истории с U-2. Провал саммита был подготовлен не полетом Пауэрса, а тем, что мы не сумели в последние восемь лет создать позиции силы, необходимые для успешного ведения переговоров…
У республиканцев нет политики. В качестве замены ее Эйзенхауэр попытался улыбаться русским, Госдепартамент хмурился им, а Никсон делал то и другое. Ничто не помогло… Задача заключается в восстановлении нашей мощи и мощи свободного мира с тем, чтобы доказать Советам – время и ход истории не на их стороне, баланс сил в мире меняется не в их пользу.
Необходимо иметь превосходящие ракетно-ядерные силы, решительным образом расширить обычные вооруженные силы, укрепить НАТО, увеличить помощь развивающимся странам, решительнее проводить политику в германском вопросе, включая Берлин, вносить раскол в социалистический лагерь, а главное – строить «более сильную Америку»[387].
С этой программой Кеннеди и опередил всех своих соперников внутри Демократической партии.
16 июля 1960 года в заключительной речи на съезде демократов в Лос-Анджелесе Кеннеди заявил программу «новых рубежей»:
– Семь долгих лет засухи и голода истощили поле идей. Густая мгла опустилась на наши руководящие органы, и гниль, берущая свое начало в Вашингтоне, просачивается во все уголки Америки… Пора новому поколению руководителей, новым людям приступить к решению новых проблем, использовать новые возможности… Сегодня некоторые скажут, что все горизонты изведаны, что все битвы выиграны, что американского рубежа больше нет. Нет, не все проблемы решены, не все битвы выиграны, мы стоим сегодня на новом рубеже – рубеже 60-х годов, неизведанных возможностей и опасностей, неосуществленных надежд и угроз… Новый рубеж здесь, независимо от того, ищем мы его или нет. За этим рубежом находятся еще не раскрытые области науки и космоса, нерешенные проблемы мира и войны, непобежденные очаги невежества и предрассудков, неразрешенные проблемы нищеты и излишка… Суровые факты таковы, что мы стоим на этом рубеже, являющемся поворотным пунктом в истории[388].
Отец кандидата Джозеф Кеннеди наблюдал за его выступлением из зала в компании сына Роберта, а также Фрэнка Синатры, который произнес:
– Мы на пути в Белый дом![389]
Соперником Кеннеди на выборах был республиканец Никсон, в отношении которого он не жалел эпитетов:
– Господин Никсон не понимает, что президент Соединенных Штатов, господин Эйзенхауэр, не является кандидатом. Вы видели слонов в цирке, вы знаете, как они двигаются по арене, ухватившись хоботом за хвост впереди идущего слона. Это могло сойти в 1952 и 1956 годах. Тогда Никсон ухватился очень крепко. Но в настоящее время Никсон предстал перед народом. Выбирают не Эйзенхауэра. Вопрос состоит в том, хочет ли народ этой страны видеть своим лидером Никсона и республиканскую партию – партию, которая никогда не стояла за прогресс[390].
В области внешней и оборонной политики ключевым оставался тезис об обеспечении безусловного превосходства Америки. 26 августа в Детройте он заявил:
– Наша оборонная политика может быть суммирована одним словом: «первые». Я не имею в виду «первые, но». Я не имею в виду «первые, когда». Я не имею в виду «первые, если». Я имею в виду «первые, точка».
Он вспомнит эти слова и в своей последней речи, которую произнесет 22 ноября 1963 года, когда его настигнут пули убийц[391].
Хрущев тоже считал себя участником американской президентской гонки, причем на стороне Кеннеди.
СССР на американских выборах 1960 года выступал не только как объект беспощадной критики и угроз, но и как субъект. Хрущев писал в мемуарах: «Для Советского Союза все кандидатуры были одинаковы, все они стояли на капиталистических позициях. Ясно, что любой из них будет проводить ту же политику, что и Эйзенхауэр. Но имелись оттенки, и существенные. Эйзенхауэр и Никсон – кандидаты одной республиканской партии, однако тоже разные люди. Первый для нас был более приемлем. А Джон Кеннеди вообще у нас был мало известен. В печати, впрочем, отмечалось, что он отличался умом… Впрочем, мы знали, что Кеннеди отличается от других конгрессменов остротой реакции, образованностью и тактом»[392].
Сергей Хрущев писал, что «отец с лета начал “болеть” за Кеннеди»[393].
Бурлацкий подтверждал: «Прежде всего советские руководители и общественное мнение страны всегда больше симпатизировали демократам, чем республиканцам. Эта традиция шла еще от неизжитых симпатий к Франклину Рузвельту, который не только первым осуществил дипломатическое признание Советского Союза в 1933 году, но и выступил как самый надежный союзник в великой “тройке” во время Второй мировой войны. Было известно также, что за демократов обычно голосуют негры и другие низкооплачиваемые слои населения, а это рассматривалось как положительный фактор с точки зрения традиционного “классового подхода” к оценке зарубежных событий. И наконец, Джон Кеннеди лично вызывал больше симпатий у Хрущева, чем Никсон, особенно после известной дискуссии с последним, которая получила хлесткое название “кухонных дебатов”»[394].
Никита Сергеевич этого не скрывал. «Когда от республиканцев был выдвинут Никсон, а от демократов – Кеннеди, мы больше надеялись на улучшение отношений между нашими странами, если в Белый дом придет именно последний. На Никсона мы не рассчитывали. Его агрессивность по отношению к СССР, антикоммунизм, который он проповедовал, и его былые связи с мракобесом сенатором Маккарти ничего хорошего не предвещали».
Никсон командировал в Москву своего напарника по избирательному списку, кандидату на пост вице-президента Лоджа. Он должен был добиться от Москвы ряда шагов, которые могли бы помочь республиканцам на выборах. Хрущев менее всего готов был их сделать, о чем писал в воспоминаниях: «Лодж был заинтересован в том, чтобы мы в печати не делали выпадов против Никсона, так как именно Лодж выставлял свою кандидатуру в вице-президенты… “Нам не нужно ваше выступление в чью-то пользу, это пойдет наоборот во вред. Просьба держать строгий нейтралитет. Не вмешивайтесь в наши внутренние дела во время выборов президента”. А мы так и собирались поступать. Это вообще разумная линия. Но все-таки внутренне мы больше ориентировались на кандидатуру Джона Кеннеди.
На завершающем этапе выборов, непосредственно перед голосованием, к нам официально обратились власти США с просьбой отпустить домой Пауэрса и тех летчиков, которые были пленены со сбитого нами самолета над Баренцевым морем… Получив обращение из Вашингтона, я высказал свои соображения, с которыми согласились все члены Политбюро: “… Если мы сейчас отпустим пленных, это пойдет на пользу Никсону. Даже малейший перевес в его сторону нам невыгоден. Давайте не делать такого шага, потому что я не ожидаю, что, если Никсон станет президентом, наши отношения улучшатся”.
Мы не сделали этого и правильно поступили, потому что большинство голосов получил Кеннеди… Должен сказать, что я не пожалел о занятой нами позиции»[395].
Джил Лепоре, известный современный гарвардский историк, писала: «Перед осенью президентские перспективы для Кеннеди, ярко выраженного ирландского католика из Бостона, выглядели не слишком хорошо. Либералы не доверяли ему из-за его молчания о маккартизме – и, в принципе, мало кто был в нем уверен. Кеннеди, которому было 43 года, был и молодым, и неопытным. Линдон Джонсон называл его “мальчиком”. Кеннеди победил во многом потому, что стал первым кандидатом в “продающейся” упаковке, сделанной по маркетинговым технологиям. Он был либерализмом для массового потребления»[396].
Он победил в «войне личностей», выиграв и в серии телевизионных дебатов, которые были опробованы в американской политике впервые. 43 % смотревших дебаты сочли победителем Кеннеди и 30 % – Никсона. Кеннеди умел нравиться публике, выглядеть обаятельным, вызывать симпатии людей.
Победа не была впечатляющей, перевес составил всего 112 тысяч голосов. За Джона Кеннеди 4 ноября было подано 49,7 % общего числа голосов избирателей, за Никсона – 49,6 %. Но по голосам выборщиков перевес был ощутимым – 303:220.
Никсон попытался было оспорить результаты выборов в ряде штатов, где, как ему казалось, партийные машины демократов фальсифицировали результаты выборов, особенно в Иллинойсе (для подобных подозрений были все основания), но результата это не принесло. Демократы получили и твердое большинство в Конгрессе: 174 республиканцам в палате представителей противостояли 263 демократа, в Сенате заседали 35 республиканцев и 65 демократов.
Мать избранного президента Роуз Кеннеди написала в дневнике: «Я сомневаюсь, что отец когда-либо получит благодарность за постоянный, непрерывный труд, который он посвятил тому, чтобы сделать сына президентом»[397].
А Джанкана сказал Экстер:
– Твой приятель никогда не стал бы президентом без меня[398].
Когда Кеннеди одержал победу, свидетельствовал Сергей Хрущев, «отец сиял от удовольствия. Он в шутку говорил о победе Кеннеди как о своеобразном подарке к празднику годовщины Октябрьской революции, а себя ощущал до некоторой степени участником выборов»[399].
А что же Куба? Кубинский вопрос тоже был в центре внимания в избирательной кампании. Еще 12 февраля 1960 года, выступая в Стэнфордском университете, Кеннеди критиковал администрацию Эйзенхауэра за отсутствие должного интереса к делам Латинской Америки, недостаточность программ помощи континенту и поддержку диктаторов. В июне сенатор заявил о необходимости своего рода «плана Маршалла» для Латинской Америки