Был предпринят рывок в военном строительстве, позволивший США до конца 1960-х годов удерживать ядерное превосходство. На смену «массированному возмездию» пришла доктрина «гибкого реагирования», делавшая упор на расширение диапазона войн, к которым должны готовиться США. Об этой доктрине мы еще расскажем.
Уже первый военный бюджет Кеннеди оставил далеко позади военный бюджет Эйзенхауэра, превысив его на 5 млрд долларов. В 1961 году президент четыре раза повышал расходы на вооружения. Рекордный военный бюджет планировался правительством Кеннеди и на 1962 год. Кеннеди не остановил гонку вооружений, он ее форсировал.
Кеннеди принимались решения о значительном ускорении строительства стратегических подводных лодок «Поларис» и расширении программы развертывания (на 20 % по числу ракет) межконтинентальных баллистических ракет (МБР) «Минитмен-1». В соответствии с поправкой к бюджету число лодок «Поларис», запланированных к строительству, возрастало с 5 до 10, а затем и до 20. Программа «Минитмен-1» была увеличена с 540 до 600 МБР с заменой наземного базирования на шахтное. Число стратегических бомбардировщиков, способных взлететь в течение 15 минут после объявления тревоги, увеличилось на 50 %. Было также удвоено число готовых к военным действиям армейских дивизий стратегического резерва, увеличена численность американских войск в Западной Европе, усилен корпус морской пехоты[439].
К началу 1962 года правительство США держало за границей почти половину личного состава своей армии, более половины американских боевых армейских частей. На сотнях американских военных баз, разбросанных по всему свету, находилась большая часть ВВС и ВМС США.
Особой симпатией Кеннеди пользовались силы специального назначения, так называемые «зеленые береты» – отборные подразделения коммандос, которых специально готовили для ведения нетрадиционных войн. В том числе и партизанских на территории других государств. Кеннеди значительно увеличил численность такого спецназа[440].
Маркус Раскин, бывший аналитик администрации Кеннеди, справедливо подчеркивал: «В период правления Кеннеди Соединенные Штаты намеревались развивать свой военный потенциал на всех уровнях, начиная с термоядерной войны и заканчивая карательными операциями против повстанцев»[441].
Но активизм Кеннеди имел не только военный, но и реформистский аспект, призванный продемонстрировать заботу Соединенных Штатов о судьбах развивающихся стран. Представители администрации демократов немало говорили о необходимости ликвидировать острые социальные и экономические противоречия, повысить уровень жизни в развивающихся странах, ограничить господство земельной аристократии и военных диктатур. Через 9 месяцев после вступления в должность Кеннеди говорил:
– В нашей стране проживает всего 6 % населения мира, и мы не можем навязать нашу волю остальным 94 %, не можем исправить любую несправедливость, уничтожить любого противника, и потому мы не вправе решать по своему усмотрению любую мировую проблему[442].
Среди широко разрекламированных международных инициатив было создание Корпуса мира. Эта организация направляла молодых людей в развивающиеся страны для оказания им гуманитарной поддержки.
Расширение советского присутствия на Кубе и влияния в Западном полушарии, позволявшее и латиноамериканским странам расширить поле для политического маневрирования, заставило США уделить и большее внимание своему «заднему двору». Чтобы остановить дальнейшую эрозию американских позиций и дать ответ на революционный всплеск, порожденный кубинским опытом, Вашингтон организовал еще в 1960 году Банк межамериканского развития, а 13 марта 1961 года Кеннеди провозгласил создание «Союза ради прогресса». Это был аналог плана Маршалла для Латинской Америки. Кеннеди так определил цель «Союза»:
– Грандиозное совместное усилие, беспрецедентное по масштабам и благородству цели, призванное удовлетворить потребности людей в жилье, работе, земле, здравоохранении и школьном образовании.
«Латиноамериканцы, однако, встретили дерзновенные намерения президента со скептицизмом, усматривая в них еще одну попытку изолировать Кастро и другие режимы левого толка», – замечал Бринкли[443]. Действительно, предоставление помощи обусловливалось требованиями разорвать отношения с Кубой, отказаться от торговли с СССР и другими соцстранами, обеспечить благоприятные условия для деятельности американских корпораций.
Была здесь и еще одна загвоздка для Соединенных Штатов, на которую обращали внимание Печатнов и Маныкин: «Они готовы были инвестировать необходимые для модернизации латиноамериканских государств средства при условии, что они изберут либеральный сценарий осуществления этого процесса. Проблема заключалась в том, что олигархические кланы, занимавшие господствующие позиции в политической жизни многих латиноамериканских государств, явно не спешили проводить реформы – им и так жилось неплохо… В этом и заключалась сложнейшая дилемма новой версии латиноамериканской политики США. Кеннеди предстояло убедить в ценности и эффективности либеральных ценностей тех американских союзников, которые явно не желали их воспринимать»[444].
Приход Кеннеди к власти поначалу вызвал позитивный всплеск в советско-американских отношениях. Хрущев свидетельствовал: «Кеннеди был эластичным человеком. Он сам определял внешнюю политику США. Он взял к себе много молодых умных и образованных советников. В вопросах международной политики они тоже были гибки, поэтому и советы давали ему в этом же направлении…
Надежд на улучшение наших отношений прибавилось.
Общественное мнение США в пользу улучшения наших отношений звучало все громче и громче. Такие голоса раздавались и в демократических, и в деловых кругах. Кеннеди лучше, чем Эйзенхауэр, понимал необходимость и разумность таких шагов, и не только по деловым соображениям, а главным образом потому, что “холодная война”, которая в то время велась, могла привести к горячей. Он этого не хотел… Он умел анализировать события и не боялся называть вещи своими именами. Поэтому он и начал свою международную деятельность с установления более тесных контактов с СССР. Он тоже хотел договориться о разоружении, с тем чтобы прекратить дальнейший рост напряженности и получить уверенность в том, что никакая случайность не сможет вызвать военные столкновения.
Кеннеди сообщил нам, что хотел бы встретиться с главой правительства Советского Союза. Мы тоже стояли на близкой позиции. Когда он пришел в Белый дом, мы хотели установить с ним контакт и попытаться договориться о том же на разумной основе. Мы тоже боялись войны, потому что не боится войны только дурак. Я не страшусь этой фразы»[445].
Сразу же после инаугурации Кеннеди, 26 января 1961 года, советское правительство возвратило пленных американских летчиков РБ-47. Сообщая об этом событии, «Правда» отметила, что президент США, со своей стороны, отдал приказ о запрете американским самолетам нарушать воздушное пространство Советского Союза. После майской истории с U-2 в Вашингтоне точно поняли, что такие полеты стали смертельно опасны. Тем самым как бы переворачивалась страница в отношениях между двумя странами[446].
Кеннеди попросил сделать перерыв в шедших в Женеве переговорах о запрещении ядерных испытаний, чтобы провести анализ и пересмотр американской позиции. Этим занялся в первую очередь Пол Нитце, заместитель министра обороны по вопросам контроля над вооружениями. Он изучил стенограммы предшествовавших 250 туров переговоров, и 21 марта они возобновились. «Мы были готовы идти на уступки, необходимые для достижения соглашения, если они не представляли угрозы для нашей национальной безопасности, – писал Нитце. – Мы встречались с Советами в Женеве вновь и вновь в течение весны и лета 1961 года, не разрешая наших противоречий»[447].
В первые недели и месяцы своего президентства Кеннеди направил Хрущеву несколько дружеских посланий. Советский лидер отвечал ему столь же любезно, в надежде, что Кеннеди снизит напряженность в отношениях между двумя странами. Инаугурационную речь Кеннеди даже опубликовали в советских газетах.
Но вскоре Советский Союз доставил американскому президенту серьезные основания для огорчения. Хотя и огромную радость всему человечеству.
Кеннеди болезненно переживал по поводу советских успехов в космосе. После вступления в должность он немедленно обратился в Конгресс за выделением дополнительных 126 млн долларов на космическую программу сверх тех 111 млн, которые просила НАСА. Конгресс не только пошел навстречу президенту, но и увеличил запрошенную им сумму еще на 128 млн. И… Они опоздали.
Очередное шоковое для американцев известие: 12 февраля 1961 года Советский Союз вывел в космос автоматическую межпланетную станцию «Венера-1», которая помчалась к этой голубой планете.
А затем наступил день 12 апреля. Утром на Байконуре в казахстанской степи в кабине космического корабля «Восток-1» Юрий Алексеевич Гагарин услышал:
– Даешь зажигание.
Багровое пламя, перемешанное с черным дымом, завилось у основания ракеты.
– Подъем! – почти закричал в микрофон на подземном командном пункте Сергей Павлович Королев.
Ракета медленно, словно нехотя, а затем все быстрее и быстрее устремилась вверх.
– По-е-ха-ли! – донесся радостный голос Гагарина.
Это неожиданное и такое подходящее, удалое «поехали» в мгновение сняло напряжение у всех тех сотен и тысяч людей, которые обеспечивали полет первого человека в космос. Заулыбались все. И сам Королев. И не отрывавший глаз от секундной стрелки часов Валентин Петрович Глушко, чьи двигатели толкали в небо две первые ступени ракеты. И конструктор двигателей третьей ступени Семен Ариевич Косберг. И внешне невозмутимый Николай Алексеевич Пилюгин, чьи системы управления вели ракету-носитель в космос.