Увезти с Кубы удалось только 14 бойцов, а остававшиеся в живых 1189 человек сдались в плен войскам Кастро. Трофеи составили: 5 танков, десятки безоткатных орудий, 8 тяжелых минометов, 10 бронетранспортеров, большое количество пулеметов и другого стрелкового оружия. Защитники Кубы потопили 5 судов, сбили 10 самолетов В-26[471].
Среди погибших оказались четыре американских летчика, а среди попавших в плен – нескольких оперативников ЦРУ[472].
Стремительный провал операции стал результатом неумелого планирования, плохой разведки и явной недооценки кубинских сил. Заместитель госсекретаря по латиноамериканским делам Эдвин Мартин в мемуарах напишет о Заливе Свиней лишь эти скупые строки о заседании руководства дипломатического ведомства сразу после провала: «Раск открыл встречу признанием большой ответственности за результат на земле, поскольку по соображениям секретности (преувеличенным на фоне случившихся утечек в прессу) сотрудники Госдепартамента, наиболее информированные о кубинских делах, не были привлечены к консультациям, тогда как упор был сделан на мнения кубинских беженцев, которые были единственными участниками атаки. Поэтому было крайне неверное мнение о реакции кубинского народа на высадку, никакого кубинского восстания в поддержку высадившихся не случилось, как обещали планировщики из ЦРУ»[473].
Фидель Кастро скажет: «Битва на Плайя-Хирон помешала повернуть историю нашей страны вспять, к прежним временам, и спасла революцию»[474].
Кеннеди пытался преуменьшить серьезность случившегося и называл его «неприятным инцидентом, а не бедой»[475]. На самом же деле это был полный провал. Резко негативная реакция во всем мире, включая многие дружественные США государства. Настрой прессы был разгромным, провал в Заливе Свиней наложил отпечаток и на резко отрицательную оценку комментаторами завершившихся как раз тогда первых ста дней президентства.
«Лучшие и ярчайшие» были в шоке. Роберт Кеннеди предлагал брату немедленно предпринять новую попытку интервенции:
– Долгосрочные цели нашей внешней политики на Кубе гораздо более важны для нас, чем то, что происходит в Лаосе, в Конго или в каком-нибудь другом месте… Если мы не хотим, чтобы русские построили и на Кубе ракетные базы, нам лучше решить сейчас, что делать для того, чтобы остановить их.
Неудача в заливе Кочинос не должна помешать реализации цели устранения Кастро. В качестве предлога Роберт советовал брату устроить провокацию с якобы нападением кубинцев на американскую базу в Гуантанамо, чтобы создать предлог для использования американских сил и обеспечить себе поддержку со стороны латиноамериканских стран[476].
В 1967 году газета «Вашингтон пост» и другие печатные органы выступили с утверждениями, что планы покушения на Кастро разрабатывались под прямым руководством Роберта Кеннеди. Явно театрализованно играя на публику, Роберт проявил негодование, прочитав эти материалы. «Я этого не начинал, – заявил он. – Я остановил это. Я узнал, что какие-то люди собираются устроить покушение на жизнь Кастро. Я этому помешал». Он лгал…[477]
Яростной была реакция республиканцев. Кеннеди пригласил в Белый дом Ричарда Никсона, который был поражен тем, что президент запретил вводить американские войска, в то время как сражение уже началось, и умолял «найти легальное обоснование для начала интервенции силами Соединенных Штатов»[478]. Кеннеди отказался. После этого республиканская критика выплеснулась в СМИ. «На Кубе мы поставили на карту наш престиж и в критический момент оказались неспособными использовать нашу силу»[479], – сокрушался Никсон. Эйзенхауэр сожалел о «промахах» Кеннеди: «Всякий раз, когда Соединенные Штаты решают приложить к чему-то руку, это должно делаться с помощью превосходящей силы… Когда применена сила, страна, подобная нашей, обязана одержать победу»[480]. В палате представителей республиканцы посвятили полный рабочий день критике президента.
Но Кеннеди хватило одной операции. «Залив Свиней изменил курс администрации Кеннеди, – писал Клиффорд. – Он никогда больше не примет решений, основанных на том, что кажется общеизвестным или бюрократически обоснованным, без предварительного изучения вопроса. Он может совершать ошибки в будущем, но это будут его ошибки, а не чьи-то еще. Потребовалась катастрофа, чтобы превратить риторику о новом начале в суровую реальность, но это произошло…
– Позвольте мне вам кое-что сказать, – заметил он. – У меня было два полных дня ада – я не спал, это был самый мучительный период в моей жизни. Я сомневаюсь, что мое президентство сможет пережить еще одну подобную катастрофу»[481].
20 апреля Кеннеди созвал пресс-конференцию и взял на себя всю ответственность за происшедшее:
– Есть старая пословица, что у победы сотня отцов, в то время как поражение всегда оказывается сиротой. Я отвечаю за все действия правительства.
Но при этом подчеркнул, что не оставит своих замыслов в отношении Кубы.
– Мы намерены и впредь прилагать энергичные усилия в борьбе гораздо более сложной, чем война… Если государства этого полушария не выполнят своих обязательств в отношении коммунистического проникновения извне, тогда я хочу быть ясно понятым в том, что правительство США не поколеблется в выполнении своих обязательств[482].
Большинству американцев признание президентом своей вины показалось правильным шагом. Опросы общественного мнения зафиксировали, что 83 % американцев одобряли его действия, что оказалось самой высокой оценкой за время его президентства[483].
После недели бурных дискуссий в Белом доме был одобрен доклад «О действиях в отношении Кубы», где говорилось: «В настоящее время Соединенным Штатам не следует предпринимать военной интервенции на Кубе, но в то же время мы не должны предпринимать ничего такого, что препятствовало бы возможности военного вторжения в будущем»[484].
«Кубинские события, – писал Шлезингер в своем дневнике – создали… глубокое предубеждение против каких-либо рискованных действий… Сейчас ощущается общее стремление избегать смелых решений во всех сферах деятельности». При этом Кеннеди пришел к убеждению, что его «подставили». Селинджеру он сказал:
– Как могла вся эта толпа из ЦРУ и Пентагона так ошибиться?[485]
Спецслужбы и военные теряли доверие со стороны президента. Кеннеди все реже приглашал Даллеса и его заместителей для консультаций по внешнеполитическим вопросам. Более того, президент почти прекратил созывать заседания Совета национальной безопасности, предпочитая пользоваться рекомендациями своих доверенных соратников[486].
Весьма неблагоприятной для США была международная реакция. «Кеннеди потерял свое обаяние», – заявил один из европейских лидеров. Английская «Файнэншл таймс» писала о «невообразимой нелепости» кубинской авантюры[487].
Кеннеди пожелал провести расследование причин провала. В Белый дом был приглашен отставной четырехзвездный генерал Максвелл Тейлор, которому предстояло сыграть немалую роль в событиях Карибского кризиса. Блестящая военная карьера, солдат, государственный деятель, интеллектуал. Офицер-десантник, который к тому же владел французским, китайским, японским, испанским, немецким и итальянским языками. Участник войны с Японией, высадки в Нормандии, после войны он был комендантом американского сектора Берлина, участвовал в боевых действиях в Корее, а затем возглавлял штаб сухопутных войск США. Среди прочего генералитета особой любовью не пользовался: слишком умный. В 1959 году вышел в отставку. Но вот Кеннеди вновь позвал его на службу, предложив возглавить комиссию по расследованию причин провала, в состав которой также вошли Роберт Кеннеди, Аллен Даллес от ЦРУ и адмирал Арли Берк – от Пентагона[488].
С 1 июля 1961 года Тейлор стал военным советником президента. А с 1 октября 1962 года он возглавит Объединенный комитет начальников штабов (ОКНШ).
Хальберстам объяснял логику появления Тейлора в окружении президента: «Кеннеди быстро стало понятно, что ему нужен больший контроль над военными. Поскольку Тейлор как гражданский советник президента не обладал настоящими рычагами влияния, он вновь одел военную форму как председатель Объединенного комитата начальников штабов. Это была не простая роль, поскольку он был зажат между двумя противоположными группами давления: начальниками штабов с их тотальной приверженностью к ранним урокам “холодной войны” – с врагами-коммунистами, силой как единственным значимым фактором и ее максимальным применением; и администрацией Кеннеди, которая нервно, робко и медленно начинала отходить от некоторых правил “холодной войны”»[489].
В свою очередь Даллес попытался начать контригру, образовав свою комиссию по расследованию под руководством генерального инспектора ЦРУ Лаймана Киркпатрика. Но фактически ведущую роль в расследовании обстоятельств провала сыграл Роберт Кеннеди. Как свидетельствуют рассекреченные в 2012 году документы архива Кеннеди, министр юстиции присутствовал на заседаниях обеих комиссий, направлял их деятельность.