Но в речи были и другие мысли, на которые в первую очередь и обратили внимание в Москве. К военному бюджету были добавлены еще 2 млрд долларов – на производство новых видов вооружения и подготовку отрядов для борьбы с прокоммунистическими движениями, на военную помощь иностранным государствам, строительство в США атомных бомбоубежищ и на расширение радиопередач “Голоса Америки”[504].
Как мы помним, Кеннеди строил свою политическую карьеру во многом на теме «военного отставания» США от Советского Союза. Думаю, настало время не томить читателя и рассказать о реальном соотношении стратегических сил двух сверхдержав.
«Следует отметить, что в тот период у советской и американской сторон не было сколько-нибудь отработанных общих представлений о стратегической стабильности, – замечал Андрей Афанасьевич Кокошин. – Более того, такого исключительно важного понятия вообще практически еще не существовало; оно появилось значительно позже. В военно-доктринальных установках обеих сторон преобладала ставка на победу в войне с применением всех видов вооружений, в том числе ядерных»[505].
А реальность заключалась в том, что Соединенные Штаты обладали огромным превосходством.
Президент Эйзенхауэр никогда не давал знать, что ему известно об этом. Он не хотел обижать Пентагон и военных подрядчиков, заинтересованных в занижении американских военных возможностей для получения все новых ассигнований. Или подталкивать Москву к еще более активной гонке вооружений. Кеннеди обвинял Эйзенхауэра за недостаточность военных усилий от неинформированности.
«Став президентом, Кеннеди быстро понял, – замечал Киссинджер, – что Советский Союз уступает в общей стратегической мощи»[506]. Но довольно долго не решался об этом сказать, чтобы, с одной стороны, ему самому не поставили в вину прежние панические заявления на тему «ракетного отставания». А с другой, как и его предшественник, опасался обидеть ВПК и спровоцировать интенсивное наращивание советских стратегических сил.
В тот момент установить точное соотношение ракетно-ядерных сил ни в Москве, ни в Вашингтоне было просто невозможно: это была самая закрытая из самой секретной информации. Оперировали оценками мощи друг друга. Да и сейчас, когда цифры обнародованы, можно встретить серьезные разночтения, связанные как с расхождениями в самих источниках, так и в методиках подсчета.
Начнем с ядерных боезарядов. Так, в истории нашей Службы внешней разведки сказано, что к 1962 году «атомный потенциал США насчитывал около 6 тыс. ядерных боеголовок. СССР – около 300»[507]. А вот в монографии «Холодная война», изданной Институтом всеобщей истории РАН, говорится, что «на конец 1963 г. в арсеналах трех ядерных держав было 34 326 ядерных боезарядов, в том числе в США – 29 808 боезарядов, СССР – 4238 боезарядов и Великобритании – 280 боезарядов[508]. Разница на порядок. Кто же прав?
Похоже, и те и другие. Просто в одном случае речь идет о боеголовках на стратегических носителях, а в другом – об общем количестве боезарядов, включая тактические. Так вот, общее количество ядерных боезарядов, находившихся на вооружении великих держав в начале 1960-х годов выглядело таким образом. В 1960 году США располагали 20 434 боезарядами, СССР – 1605, Великобритания – 30. В 1961 году США – 24173, СССР – 2471, Великобритания – 50. В 1962 году США – 27609, СССР – 3322, Великобритания – 205[509]. Как видим, ядерный арсенал стремительно рос, и Соединенные Штаты располагали огромным превосходством: в 1960 году – десятикратным, в 1962-м, к моменту Карибского кризиса, – более чем восьмикратным. «Наиболее мощными были 10-мегатонные бомбы на стратегических бомбардировщиках B-52. Наименее мощными были тактические заряды, которыми можно было выстреливать из восьмидюймовых пушек или даже мортир, установленных на джипах. Общая мощность этих зарядов, похоже, в миллион раз превосходила мощность бомбы, которая уничтожила Хиросиму, превратив в пыль 85 тысяч человек и заразив радиацией еще десятки тысяч»[510].
Ядерные боезаряды надо было еще доставлять до места назначения. Здесь соотношение сил было для нас гораздо более печальным, хотя точные цифры установить труднее.
Наша Служба внешней разведки считает так: «Американцы располагали примерно 200 межконтинентальными баллистическими ракетами, способными нести ядерное оружие. Советский Союз – 75. Стратегические бомбардировщики США, достигавшие территории СССР, насчитывали около 800 единиц. Советские – около 500. Соединенные Штаты имели 8 атомных подводных лодок и 11 ударных авианосцев, оснащенных ядерным оружием. Советский Союз – 5 атомных подводных лодок»[511]. Полагаю, эта картина чересчур для нас благостна.
Сначала о межконтинентальных баллистических ракетах (МБР), то есть тех, которые способны были долететь до Соединенных Штатов. Советские ракетные комплексы разрабатывались в Днепропетровском ОКБ-586 Михаила Кузьмича Янгеля с середины 1950-х. Этим конструкторским бюро последовательно разрабатывалось, испытывалось и сдавалось на вооружение первое поколение стратегических ракетных комплексов Р-12, Р-14, Р-16 для пуска с наземных, а затем из шахтных стартовых установок.
Летные испытания ракет проводились с Государственного центрального полигона Капустин Яр в Астраханской области. Р-12, способная преодолеть 2 тысячи км, была принята на вооружение с открытым наземным стартом в 1959 году. Когда появилась информация о разработке в США защищенных шахтных пусковых устройств, для Р-12 и последующих ракетных комплексов НИИ-88 разработал схему шахтной стартовой установки.
Параллельно велись работы по созданию ракеты Р-14 с дальностью полета порядка 4500 км, аналогичной по конструктивной схеме ракете Р-12. Испытания проводились из Капустина Яра по полям падения в районе Братска. Р-14 приняли на вооружение в 1961 году. Двигатель для ракеты был разработан ОКБ-456 под руководством Глушко. Системы управления ракетами Р-12 и Р-14 были автономными и создавались НИИАП Пилюгина. Модернизированная ракета Р-14 с шахтным стартом будет принята на вооружение в 1963 году.
С Р-16 сильно не везло. 23 октября 1960 года в Тюра-Таме произошла трагедия: взорвалась готовившаяся к пуску ракета Р-16, в то время, когда возле нее находились и главнокомандующий ракетных войск СССР маршал Митрофан Иванович Неделин, и многие руководители космических программ, и обеспечивавший старт технический персонал. Погибло тогда 74 человека, было ранено 49. Погиб и Неделин. Нашли только половину обгоревшего маршальского погона и оплавившиеся ключи от служебного сейфа. Их и похоронили в урне на Красной площади у Кремлевской стены. Янгель по чистой случайности остался жив: в момент взрыва он отлучился в курилку. В газетах сообщили о гибели Неделина в авиационной катастрофе 24 октября.
Летно-конструкторские испытания ракеты Р-16 будут продолжены только в 1961 году. Она была принята в 1962 году на вооружение с открытым наземным стартом, а с одиночным шахтным стартом – в 1963-м[512].
Помимо конструкторов Янгеля, работали над ракетами и люди Королева. Борис Евсеевич Черток, ведущий помощник Королева и конструктор боевых ракет писал буквально следующее: «В начале 1961 года у нас было только четыре реальных старта для межконтинентальных Р-7А. Два в Тюра-Таме и два в Плесецке. Если все четыре ракеты после суточной подготовки долетят до Америки, на нее будет обрушено в общей сложности 12 мегатонн…
Мы в ОКБ-1, наши друзья и конкуренты в Днепропетровске прекрасно понимали, что только Р-9А, отличавшаяся от Р-9 более мощным зарядом и массой головной части, или Р-16 способны в ближайшие один-два года радикально изменить соотношение стратегических сил[513].
Хотя Р-16 стала базовой ракетой для формирования мощных соединений РВСН, но она даже 1965 году, так же как и Р-9А, по многим показателям уступала американским межконтинентальным ракетам. Р-9А и Р-16 следует отнести к первому поколению наших межконтинентальных ракет, находившихся длительное время на боевом дежурстве. Нашу “семерку” – первую межконтинентальную – я бы отнес к “нулевому” поколению, поскольку она быстро перешла в класс космических носителей и первые годы ее боевого дежурства были в значительной мере демонстрационными. Ко времени принятия на вооружение Р-16 и затем Р-9А эти ракеты морально устарели.
Чтобы преодолеть наше отставание, два завода: куйбышевский № 1 и днепропетровский № 586 – в три смены трудились над выпуском межконтинентальных ракет – носителей ядерного заряда – Р-7А, Р-9 и Р-16. К концу 1962 года изготовлено ракет было уже много. Но стартов Р-7А по-прежнему было всего четыре. Р-9 и Р-16 еще не были доработаны для пусков из шахтных пусковых установок. Первые десятки этих ракет срочно поставили на дежурство на не защищенных от ядерного удара наземных позициях»[514].
После всех сокращений и вычеркиваний в планах сохранились только три ракетные базы Р-7: собственно те объекты, к строительству которых уже приступили. Один достраивали в Тюра-Таме – на Байконуре, второй куст неподалеку от Архангельска, в районе железнодорожной станции Плесецк, а третий – в районе Красноярска.
Две первые ракеты предполагали нацелить на Нью-Йорк и Вашингтон, следующие две – на Чикаго и Лос-Анджелес, свидетельствовал Сергей Хрущев. «Я не видел карт, на которые наносились цели, но разговоров о первых городах-заложниках на территории Соединенных Штатов в то время в околоракетной среде ходило немало. Отец тоже упоминал о них. На моей памяти в боевое состояние эти ракеты приводились лишь однажды, в заключительные дни Карибского кризиса»