Просьбы падали на благодатную почву. Козлов отвечал:
– Для нас ясно, что помощь Кубе нужно оказать. Если нужно снаряжением – поможем снаряжением. Нужны специалисты – поищем и специалистов. А направить их можно под любым наименованием. Советские военные специалисты в состоянии оказать помощь в составлении планов обороны.
После Залива Свиней слова перешли в действия.
Министерство обороны СССР подобрало в мае 1961 года восемь военных советников из числа бывших офицеров испанской республиканской армии: пять советских граждан, двух лиц без гражданства, проживавших в Чехословакии, и одного сотрудника Всемирного совета мира, работавшего в Вене. Вместе с ними на Кубу отправили 15 переводчиков-испанцев из числа советских граждан.
В сентябре 1961 года по просьбе начальника генерального штаба кубинской армии Серхио дель Валье была дополнительно командирована группа из 15 человек «для обучения кубинских военных специалистов»[729].
Наши военспецы вместе с кубинскими военнослужащими сооружали оборонные объекты, создали системы противовоздушной и противодесантной обороны. Возникли военно-учебные заведения, в частях и на кораблях заработали центры обучения солдат, сержантов, матросов и старшин.
Учебный центр по подготовке танкистов, артиллеристов, зенитчиков располагался на базе воинской части в Манагуа. Учебные группы танкистов возглавлял П. А. Чулков, артиллеристов – А. А. Вяткин. За короткое время было подготовлено свыше тысячи восьмисот кубинских офицеров, сержантов, солдат для танковых, артиллерийских частей и подразделений ПВО. Немало кубинцев училось в советских военно-учебных заведениях, в том числе в академии имени М. В. Фрунзе и Академии Генерального штаба. Военные кадры для Кубы готовили и в Чехословакии.
Революционные Вооруженные Силы состояли из трех управлений полевых армий и четырех армейских корпусов, включавших в себя 14 пехотных дивизий (в том числе 5 полного состава и 9 кадрированных) и 1 танковую бригаду. В ВВС и ПВО входили 4 авиационных эскадрильи и несколько подразделений зенитных пулеметов и орудий. Военно-морской флот находился в стадии формирования. Всего в составе РВС насчитывалось около 100 тысяч военнослужащих. 6 тысяч из них служили в войсках ПВО, включая авиацию, и 5 тысяч во флоте. Резерв вооруженных сил составлял свыше 170 тысяч подготовленных военнослужащих (запасной состав). Работал собственный Генеральный штаб.
Вся территория Кубы была разделена на три военные зоны, в каждой из которых были созданы свои пункты управления (штабы). Западная зона включала в себя провинции Гавана, Пинар-дель Рио и Матансас. Командование в ней взял на себя сам Фидель. Центральную – провинции Санта-Клара и Камагуэй – с пунктом управления в Санта-Кларе возглавил Х. Альмейда. Восточную зону – провинция Ориенте – Рауль Кастро с пунктом управления в Сантьяго-де-Куба. Че Гевара возглавил корпус, входивший в Западную зону со штабом в Пинар-дель-Рио. В случае вторжения и расчленения острова каждая зона должна была вести военные действия самостоятельно[730].
В марте 1962 года Кастро направил в Москву министра внутренних дел Рамиро Вальдеса с предложением, которое оказалось для советского руководства неожиданным: «кубинское руководство предложило Советскому Союзу открыть на Кубе советский разведцентр для оказания активной поддержки революционным движениям в странах Латинской Америки». Вальдес докладывал – не только от своего имени – что настал подходящий момент для осуществления серии революций в Латинской Америке, следуя призыву Фиделя: «Долг каждого революционера – организовать революцию». Кубинцы полагали, что советские разведки могут оказать в этом деле неоценимую помощь[731].
Фидель и Вальдес не знали, что в феврале 1962 года ЦК КПСС посчитал необходимым прекратить работу внешней разведки с представителями левых и прогрессивных движений, течений и организаций. Опасались, что разоблачение в их рядах агентов советской разведки скомпрометирует прогрессивные силы. Но одновременно такое решение привело к сокращению возможностей как внешней разведки, так и братских и дружественных партий, движений и организаций[732].
В КГБ поэтому весьма сухо восприняли идею Вальдеса: «Мы не оказываем помощи национально-освободительным движениям. Мы лишь собираем информацию». Кубинец был в отчаянии:
– Я не могу вообразить, что советская разведка занимается только сбором информации. Если это так, то кто же поможет международному революционному движению?
И даже наступил на больную советскую мозоль:
– В то время, когда китайцы стремятся создать центры своего влияния на каждом континенте, русские тоже должны это делать.
Когда Вальдес вернулся на родину, Алексеев поспешил его успокоить:
– Неосторожность в отношении революционных движений в настоящее время спровоцирует агрессию США.
Вальдес оставался непреклонным:
– Ваше объяснение, что такой центр стал бы поводом для США, чтобы обвинить кубинцев в экспорте революции, не меняет положения, поскольку Куба уже обвиняется во всех грехах, связанных с советским влиянием[733].
Но, конечно, кубинцы и не думали отказываться от поддержки революционных движений, а сотрудничество по линии спецслужб было достаточно активным.
Представительство советского КГБ при МВД Кубы действовало с начала 1960-х. Кубинскую контрразведку возглавлял Орландо Лаче Чавес, помощь ему оказывал Андрей Андреевич Комлев из Высшей школы КГБ.
Заместителем Вальдеса и руководителем Главного управления разведки был Мануэль Пиньейро, который взаимодействовал не только с нашей разведкой, но и с чехословацкой резидентурой, которую последовательно возглавляли Зденек Квита, Бедржих Кубеш, Зденек Врана. Они играли заметную роль в начатой в 1962 году операции «Мануэль» (в честь самого Пиньейро) – секретной программе поддержки революционного движения в Латинской Америке. Прага стала важным перевалочным пунктом, куда приезжали граждане Кубы, а оттуда они же через Западную Европу с новыми лицами и паспортами отбывали в страны назначения уже как «аргентинские бизнесмены» или «уругвайские врачи» [734].
Куба стала оказывать поддержку борцам за свободу и на африканском континенте, начав с Алжира, сражавшегося за независимость от Франции. В январе 1962 года судно «Баиа-де-Нипе» доставило 1500 единиц оружия и вернулось с ранеными алжирцами и детьми-сиротами[735].
В середине марта 1962 года в Вашингтоне появился новый советский посол. Им стал Анатолий Добрынин. Надолго. Ему предстояло взаимодействовать с шестью президентами США – вплоть до Рональда Рейгана.
Добрынин рассказывал: «Побывал я перед отъездом, конечно, и у Хрущева. Его наказ был энергичен: твердо защищать и продвигать интересы Советского Союза и не “поддаваться на провокации”. Вместе с тем я услышал… необычный для него совет: “Не зарываться без нужды”. Он прямо сказал, что война с США недопустима и что я всегда должен исходить из этого… Резко критиковал он стремление американцев развивать свое стратегическое ядерное превосходство, что делало их, по его словам, “особенно нахальными”. В качестве примера он сослался на размещение американских ядерных ракет в Турции, “под самым носом у Советского Союза”.
– Надо постепенно укорачивать им руки, – заявил он».
Уже в Вашингтоне перед вручением верительных грамот президенту Кеннеди Добрынина принял госсекретарь.
– К сожалению, – сказал Раск, – так получилось, что у меня не установились личные контакты с вашим предшественником, послом Меньшиковым, которые позволили бы в неофициальном порядке время от времени обмениваться соображениями по различным вопросам. Однако я надеюсь на установление такой практики с вами. Эти встречи можно будет провести и вне Госдепартамента – вечером у меня дома или в выходной день на яхте. Это было бы полезным дополнением к официальным беседам…
Так началось наше активное и тесное взаимодействие с Раском, как официальное, так и неофициальное, которое продолжалось около семи лет…
Свои верительные грамоты я вручал президенту Кеннеди 31 марта… Все происходит в рабочем кабинете президента в Белом доме… Из-за болезни спины он сидел в кресле-качалке рядом с диваном, на который меня пригласил сесть. Затем за чашкой кофе начался разговор один на один. Должен сказать, что я нарушил давнюю традицию советских послов в Вашингтоне, придя на беседу без переводчиков и без советников…
В начале разговора я передал президенту привет и добрые пожелания от Хрущева. Он ответил тем же. Затем он стал живо вспоминать «об интересной встрече», которую имел с советским премьером год назад в Вене, где я тоже присутствовал. Президент сказал, что надеется в будущем на новую встречу с ним… Он выразил надежду на такую встречу в течение еще 1962 года…
В конце встречи президент провел меня по кабинетам своих основных помощников (Банди, Соренсена, Сэлинджера) и познакомил с ними, давая им краткие шутливые характеристики…
Президент, если сравнивать его с прежним Кеннеди (на встрече в Вене), смотрелся уже как человек, уверенно держащий в руках бразды правления… Я чувствовал, что он неплохо владел материалом, касающимся советско-американских отношений»[736].
Но вечером того же дня было опубликовано интервью Кеннеди, которое сильно насторожило и возмутило Хрущева. Президент, в частности, сказал:
– Я не думаю, что многие действительно осознают происходящие изменения. В 1954 году перевес в области ВВС, ядерного оружия был на нашей стороне. Перемены начались в 1958–1959 годах с появлением ракетного оружия. И сегодня мы должны понимать, что обе стороны обладают оружием массового поражения. И это все меняет. Конечно, при определенных обстоятельствах мы должны быть готовы использовать ядерное оружие с самого начала, и будь что будет – например, открытое нападение на страны Западной Европы. Здесь важно следующее: если вы используете такое оружие, вы должны контролировать его применение. Необходимы контроль, гибкость, умение делать выбор