В Москве это интерпретировали как признак наличия в США планов нанесения первого ядерного удара, хотя, может быть, Кеннеди имел в виду что-то другое. Вот только мы знаем, что планы-то были…
И у Хрущева была свежа в памяти информация, предоставленная ему военной разведкой 9 и 11 марта: Пентагон осуществлял серьезные приготовления к ядерному нападению на Советский Союз. Согласно сообщению, Соединенные Штаты собирались нанести ядерный удар по территории СССР еще в сентябре 1961 года, и только лишь проведение новой серии ядерных испытаний заставило Вашингтон отменить или отложить свое решение. Испытания убедили США: советский военный потенциал мощнее, чем полагали ранее.
Хрущев предельно насторожился.
А американский президент только подливал масло в огонь. «9 апреля “Нью-Йорк таймс” сообщила, что Кеннеди и шах Ирана посетят Норфолк, чтобы наблюдать за крупнейшими из когда-либо проводившихся военных учений в Карибском бассейне. Около 40 тысяч человек на 84 кораблях проведут учения “Лант-фибекс-62”, в ходе которых предусматривалась высадка десанта на Онслоу-бич, что в Северной Каролине, а также на пуэрто-риканском острове Векьес, находящемся менее чем в 50 милях от Кубы»[738].
Ответом Хрущева стало решение расширить и ускорить военные поставки Кубе. В письме Малиновского и Захарова, направленном на этот счет в ЦК, были названы цифры поставок, уже осуществленных с середины 1960 до начала апреля 1962 года: 394 танка и самоходных орудия, 888 полевых и зенитных пушек, 41 боевой самолет, 13 кораблей, 12 наземных радиолокаторов, 308 радиостанций, 3619 автомобилей и тягачей, другая техника[739].
12 апреля Президиум ЦК КПСС утвердил план поставки четырех дивизионов пусковых установок ПВО С-75 (SA-2 по классификации НАТО) и двух дивизионов технической поддержки, а также 180 ракет к ним. Кроме того, пересмотрев прежнее решение, Президиум постановил удовлетворить просьбу Гаваны об отправке ей самых современных крылатых ракет береговой охраны «Сопка». А плюс к этому – десять бомбардировщиков Ил-28 и четыре пусковые установки для крылатых ракет Р-15. Для охраны поставляемого вооружения и обучения кубинцев его применению на остров направлялись 650 советских военнослужащих.
Дополнительные потребности Кубы в вооружениях должна была установить направляемая туда военная делегация во главе с генерал-полковником Николаем Ивановичем Гусевым, который командовал армией в годы Великой Отечественной войны.
В конце апреля Алексеев в Гаване получил телеграмму: «Вы должны немедленно вернуться в Москву».
Недоумевающего Алексеева в Москве ждал немалый сюрприз. Уже в аэропорту начальник отдела КГБ, в котором он проходил службу, прошептал на ухо:
– Знаешь, зачем тебя вызвали?
– Если говорить честно, то я дрожал.
– Твою кандидатуру примеряют на должность посла. Но держи язык за зубами.
Так и оказалось. Алексеева пригласили 7 мая в Кремль на встречу с Хрущевым. «Я шел по коридору, который вел к кабинету Хрущева на втором этаже, – вспоминал Алексеев. – Это был длинный коридор, и из кабинета Хрущева вышли трое: Суслов, Микоян, Громыко. Я знал Суслова и Громыко по фотографиям, а Микояна – потому что он приезжал на Кубу. Увидев меня, Микоян обернулся к Громыко:
– Андрей Андреевич, а вот и наш новый посол на Кубе, Александр Иванович Алексеев»[740].
Громыко раньше в глаза не видел будущего посла.
Алексеев отправился к Хрущеву. «Он интересовался Кубой, Фиделем, кубинским правительством, их заботами, чем они занимаются. В ходе разговора я сказал ему, насколько меня захватило обаяние кубинской революции и лично Фиделя». Хрущев отмахнулся от слов Алексеева, что послом должен стать человек, разбирающийся в экономике.
– Нет, я больше не хочу двоевластия. Мы признаем одного посла, а кубинцы признают другого. А что касается экономики, то мы пошлем вам столько советников, сколько сочтете нужным.
Хрущев вспоминал причины отзыва Кудрявцева: «Такой человек не годился для революционной Кубы. Новым послом решили утвердить Алексеева, к которому кубинские товарищи уже привыкли, хорошо его узнали и которому доверяли. Он в их глазах был “своим”. Значит, выбор окажется удачным» [741].
Хрущев намеревался направить обширное личное послание Фиделю Кастро с делегацией генерал-полковника Гусева. Но она отбыла 6 мая, а письмо еще не было готово.
Кроме того, с Гусевым случилось несчастье. По прибытии на Кубу в первый же день он скончался: после встречи с кубинскими руководителями пошел купаться, и в воде у него случился сердечный приступ[742].
Руководство делегацией перешло к генерал-лейтенанту авиации Сергею Федоровичу Ушакову. Фидель Кастро выскажет ему 18 мая просьбу о дополнительных поставках. Кубе необходимы три береговые батареи «Сопка», а не одна. Батареи «Сопка» нужны для уничтожения американских самолетов, поддерживающих с воздуха высадку десанта, а таких основных мест возможной высадки на острове было три. Куба нуждалась также в десяти тысячах советских солдат для поддержки кубинской армии, тогда как по плану от 11 мая предусматривалась отправка только одного моторизованного полка в 2500 человек.
Фидель даже не мог подозревать, насколько его запрос будет перевыполнен. Но это будет чуть позже. А пока Алексеева попросили принять участие в подготовке письма Фиделю.
Хрущев направил Алексеева к Козлову, чтобы обсудить детали планов помощи Кастро и направления советников по экономике. Козлов был полон идей.
– Скажите им, – говорил он Алексееву, – что мы пошлем им специалиста по лесному хозяйству, по рыболовству, по металлургии, по любой отрасли. И даже по выращиванию сахарного тростника!
На недоуменный взгляд Алексеева второй человек в стране ответил:
– Вы не понимаете – возможно, вам интересно будет узнать, но в Узбекистане мы можем это делать. Пусть кубинцы попробуют нашего сахара.
Президиум ЦК 11 мая одобрил отредактированное Хрущевым письмо, адресованное Кастро, где говорилось: «К сожалению, в прошлом году международная обстановка не позволила Вам приехать в СССР. Надеюсь, что для Вас окажется возможным осуществить эту поездку в нынешнем году в удобное для Вас время». Помимо приглашения письмо содержало план помощи Кубе: «В пределах наших возможностей ЦК КПСС и Советское правительство решили: “Принять за счет нашего государства и полностью списать все кубинские долги. Поставлять в течение двух лет безвозмездно за счет Советского Союза вооружение и боеприпасы для кубинской армии, включая ракетное и другое вооружение, о поставках которого в настоящее время ведет обсуждение наша делегация в Гаване”.
По просьбе кубинского правительства нами рассмотрен вопрос об оказании помощи в осуществлении ирригации в Республике Куба… Принято решение направить к вам группу ирригаторов и мелиораторов. Эту группу возглавит кандидат в члены Президиума ЦК, первый секретарь КП Узбекистана Ш. Р. Рашидов»[743]. Понятно, что никаких ирригаторов и мелиораторов никто посылать на Кубу не собирался.
Президиум ЦК в тот день принял и решения о расширении программы создания межконтинентальных баллистических ракет, в первую очередь – шахтного базирования, как можно судить по краткой и понятной, вероятно, только ее авторам протокольной записи: «По ракетам – пересмотреть программу. Поручить т. Малиновскому более глубоко изучить и обсудить. Взвесить соотношение. Разумно подойти и подсчитать. Экономнее расходовать средства. О количестве целей: 10, 25, 250 – а если будет вопрос – Малиновск [ому]. Крен взять на ст [роительст] во подземных стартов, под 200 приспосабливать 36‐16 один старт»[744].
Полагаю, это была реакция на возобновление Соединенными Штатами наземных ядерных испытаний.
25 апреля Роберт Кеннеди передал через Большакова очередное доверительное сообщение президента Хрущеву: США начинают ядерные испытания в атмосфере. Чтобы сгладить остроту восприятия этой новости, Кеннеди уверил, что как только США и СССР закончат программу испытаний, он будет готов подписать договор о запрещении ядерных испытаний в атмосфере без каких-либо инспекций, контроль будет осуществляться национальными средствами обнаружения. Впрочем, союзники США – Англия и Франция – об этом предложении еще не были осведомлены[745]. В тот же день Соединенные Штаты начали первую серию из 24 ядерных испытаний в южной части Тихого океана[746].
Одновременно Белый дом поставил вопрос о визите в Москву кого-то из приближенных к президенту лиц. Выбор пал на пресс-секретаря Кеннеди тридцатилетнего Пьера Сэлинджера, чтобы придать визиту максимально неофициальный характер.
Добрынин вспоминал: «Я помог организовать эту поездку в начале мая. Сэлинджер перечислил мне тех лиц в ближайшем окружении президента, с которыми полезно установить деловые связи. Он, в частности, рекомендовал мне встречаться с помощником президента Банди, единственным человеком в Белом доме, который читал основные телеграммы всех послов и ежедневно обсуждал вдвоем с президентом важнейшие вопросы внешней политики США. Раск также имел неограниченный доступ к президенту, но большой объем работы в Госдепартаменте не позволял ему, в отличие от Банди, так часто встречаться с президентом. Человеком номер 2 по близости к президенту Сэлинджер назвал Соренсена…
3 мая президент устроил в Белом доме большой прием в честь дипломатического корпуса… На этом приеме президент подвел ко мне своего брата Роберта, представив его в шутку как “специалиста по конфиденциальным контактам с Советским Союзом”, с которым мне “следует поближе позн