.
Хрущев, как мы уже видели, делал упор на необходимости обеспечить безопасность Кубы. 20 апреля 1963 года он направит в ЦК записку о советско-американских отношениях, где вначале даст некоторый анализ по горячим следам: «Вспомним, как развивался Карибский кризис. Нам стало известно, что американцы активно готовили широкое вторжение на Кубу. Надо было использовать все возможные средства, чтобы предотвратить такое нападение, сохранить революционные завоевания кубинского народа. Этого можно было добиться, только поставив США перед угрозой страшной катастрофы, перед опасностью ядерной войны на территории самих Соединенных Штатов и превращения в руины американских промышленно-административных центров. Американцы должны были почувствовать, что средства возмездия находятся в непосредственной близости от них, у порога их дома. Именно это побудило нас разместить советские ракеты на Кубе. Защитить Кубу – было единственной целью, которую мы ставили перед собою»[797].
В мемуарах он придерживался той же линии, подчеркивая, что «цель установки ракет с ядерным оружием, как я уже говорил, заключалась не в нападении на США, а исключительно ради обороны Кубы. Мы хотели, чтобы США не напали на Кубу, вот и все»[798].
Некоторые соображения по вопросу о логике Хрущева оставили его соратники, занимавшие, правда, в то время не самые высокие должности в советской иерархии, но хорошо информированные.
Трояновский, неплохо разбиравшийся в мотивах своего шефа, утверждал: «Вряд ли есть основания сомневаться в том, что защита Кубы была действительно одной из главных причин размещения на острове ракет с ядерными боеголовками… Не раз он вспоминал слова, сказанные Сталиным незадолго до смерти: “Когда меня не будет, вас передушат, как котят”. В последние годы это чувство обострилось под влиянием постоянных нападок Пекина, обвинявшего советского лидера в капитулянтстве перед империализмом.
Но было и другое. Хрущев усмотрел возможность, разместив ракеты в непосредственной близости к США, скорректировать в пользу Советского Союза соотношение сил в области ракетно-ядерного оружия, где большой перевес в то время был на стороне Соединенных Штатов… Могу сослаться на состоявшуюся в тот период беседу между Хрущевым и Андроповым, на которой мне случилось присутствовать… В данном случае речь шла о предстоящей установке на острове советских ракет. Андропов сказал в этой связи:
– Тогда мы сможем держать под прицелом мягкое подбрюшье американцев»[799].
Добрынин, тоже не отрицая мотив Хрущева, связанный с защитой Кубы, писал: «Могу, однако, засвидетельствовать, что у него вызывал тревогу стратегический паритет с США, который в ту пору явно складывался в пользу американской стороны, ввиду ее большого преимущества в ракетно-ядерном потенциале… Установкой ядерных ракет на Кубе, которые могли бы поразить значительную часть территории США, Хрущев рассчитывал определенным образом выправить военно-стратегический паритет с США. При этом он, разумеется, думал не о ракетно-ядерной войне, а о получении дополнительного политического статуса в отношениях с США, дополнительного веса в переговорах с ними по разным сложным вопросам, в том числе и по Западному Берлину…
Надо сказать, что Хрущев сильно надеялся на то, что Кеннеди проглотит, как он говорил, „горькую пилюлю», когда узнает о советских ракетах. Ведь сами американцы уже разместили свои аналогичные по дальности ракеты в Турции, Италии и Англии. И Москве пришлось это стерпеть, так как с международно-правовой точки зрения ничто не препятствовало США сделать это с согласия правительств стран, где такие ракеты размещались. А теперь Куба давала такое же согласие Москве. Почему не поступить так же, как американцы? – так примерно рассуждал Хрущев… Хрущеву, судя по всему, очень хотелось, чтобы с ним во всем мире больше считались, может быть, даже так, как в свое время со Сталиным»[800].
Аджубей так рассказывал о мотивах своего тестя: «Когда в Крыму, на даче, Хрущеву приходилось принимать американских журналистов или если его посещали “гости из НАТО”, он старался посадить их за стол так, чтобы открывался вид на море. Через какое-то время спрашивал гостя, не видит ли тот противоположный, турецкий берег. Гость вглядывался в горизонт, не понимая, к чему клонит хозяин, и отвечал отрицательно. Хрущев разводил руками: “Ну, это у вас близорукость. Я прекрасно вижу не только турецкий берег, но даже наблюдаю за сменой караулов у ракетных установок, направленных в сторону СССР. Наверное, на карту нанесена и эта дача. Как вы думаете?”
Шутки шутками, но ракеты стояли слишком близко. Отчего американцы узурпировали право ставить ракеты так близко к нашим границам? Эта мысль заставляла Хрущева искать ответное решение… Отчего США могут держать своего соперника, мир в постоянном страхе, а мы не можем?»[801]
А вот мнение председателя КГБ в тот период Владимира Семичастного: «Хотя и до этого боеголовки советских межконтинентальных баллистических ракет сориентированы были на американские цели, теперь американцам пришлось быть на прицеле ядерных ракет среднего радиуса действия, установленных к тому же на близких к США стартовых площадках, – а это совсем иное дело. Кроме военных выгод, такое положение вещей должно было усилить влияние на политическое сознание американцев, заставить их почувствовать, какими страшными последствиями грозила бы возможная война, и предотвратить вторжение США на Кубу»[802].
Наконец, Бурлацкий полагал: «Размещение ракет на Кубе преследовало, по меньшей мере, две цели. Об одной из них справедливо и настойчиво говорил Хрущев – это защита Кубы…
Думается, что, идя на такой риск, Хрущев одновременно преследовал и иную цель. А именно – изменить стратегический баланс сил между СССР и США. Дать Соединенным Штатам почувствовать то, что испытывали советские люди на протяжении многих лет “холодной войны”, будучи окруженными со всех сторон американскими базами; продемонстрировать советскую мощь и создать условия если не военного, то политического паритета. Конечно, Хрущев и в мыслях не имел нанести ядерный удар по Соединенным Штатам…
По моему мнению, у Хрущева было совсем другое на уме: добиться новых условий переговоров с Соединенными Штатами, создать возможность для достижения равноправного компромисса. Он хотел таким путем получить то, к чему стремился на протяжении 1960–1962 годов: признание ГДР, закрепление нового статуса Западного Берлина, послевоенных границ, а также серьезные изменения в советско-американских отношениях на основе разрядки и ограничения гонки вооружений.
Хрущев рассуждал точно так же, как американцы рассуждали по поводу Советского Союза. Известно, что на протяжении всего послевоенного периода и даже сейчас многие американцы верят в то, что с Советским Союзом можно вести переговоры только с позиции силы, что русские другого языка не понимают. То же самое думал Хрущев об американцах. Он считал, что они слишком сильны и слишком уверены в себе. С ними невозможно разговаривать на равных, не продемонстрировав до этого своей мощи»[803].
Так какова же была логика принятия решения Хрущевым? Уверен, здесь мы имеем дело с целым спектром мотивов.
Конечно, на первом месте стояло очевидное нежелание Хрущева сдавать только что обретенные и уже закрепленные позиции на единственном советском плацдарме в Западном полушарии. Потеря Кубы стала бы серьезным стратегическим поражением Москвы и всего социалистического содружества, подрывом престижа Советского Союза и коммунистического движения. Обеспечить гарантии предотвращения американской агрессии против Кубы было основным мотивом.
Безусловно, у Хрущева присутствовали еще и остаточные элементы революционного большевистского идеализма, которые уже испарялись в СССР, в том числе усилиями того же Хрущева. «Форма не имела значения, нас интересовала суть: чтобы Куба оставалась при своих революционных завоеваниях и чтобы стала флагманом социалистических стран на американском континенте, вела бы свое развитие под марксистско-ленинским знаменем. Вот наше желание»[804], – утверждал он.
Имели ли для Хрущева значение военно-стратегические соображения? Конечно. Советский лидер придавал повышенное значение обеспечению военного паритета, «равенства» с Соединенными Штатами. Ракеты на Кубе были решительным шагом к такому паритету. По оценке видного военного эксперта Раймонда Гартоффа, которую он представил в «Экском», размещение ракет, если бы оно было доведено до конца, увеличило бы потенциал советского ракетного-ядерного удара примерно на восемьдесят процентов.[805] Если бы все советские РСД были применены в первом ударе, уцелело бы не более 15 % американского потенциала сдерживания, размещенного на территории США. Установка ракет на острове сокращала подлетное время до Вашингтона до 10–15 минут и позволяла покрыть и основные базы, где размещалось ядерное оружие США[806].
Наконец, натуре Хрущева была весьма органична идея «подсунуть ежа» под американский тыл. Создать американцам имиджевые проблемы в мире, отомстить за размещение их ракет у советских границ, продемонстрировать размах и лихость. И укрепить переговорные позиции СССР по всем текущим международным вопросам. Недаром же американцы полагают: «Кольт и доброе слово более убедительны, чем просто доброе слово».
Волновали ли Хрущева при принятии решения вопросы морали? Если да, то не сильно. «Всякая мораль только тогда учитывается империалистической буржуазией, империалистическим лагерем и лишь тогда они придерживаются морали, если мораль подкрепляется силой, возможностью противостоять, – писал он. – Если такой силы нет, то мораль не принимается во внимание. Американцы опирались не на мораль и не искали аналогий в оправдание своих акций. Они это делали и продолжают делать сейчас, но сами никогда за свою историю не переживали подобного, страшно были взволнованы и напуганы»