– Нам надо сделать что-то решительное с Кубой.
И добавил, что с нетерпением ожидает представления ему плана военных действий в чрезвычайных обстоятельствах[1029].
Соединенные Штаты продолжали подготовку к операции против Кубы. 11 октября командование Атлантического флота ВМС США направило из Норфолка в море ударный авианосец «Индепенденс» с самолетами 7-го авиакрыла на борту и эсминцами сопровождения «Инглиш», «Хэнк», «О’Хара» и «Кори»[1030].
Как всегда по четвергам, Макнамара и Нитце проводили совещание со всеми начальниками штабов. Вначале был проведен брифинг армейской разведки. Советские корабли все более активно стремятся к берегам Кубы, докладывал молодой офицер. Французское посольство в Гаване (оно не прекращало свою работу) сообщало об огромных трейлерах, перевозящих глубокой ночью что-то, сильно напоминающее ракеты. «Я счел эти свидетельства убедительными не только потому, что это было возможно, но и потому, что было весьма вероятно: советские наступательные ракеты уже на Кубе»[1031], – напишет Нитце.
А что же Хрущев? Нет ни малейшего сомнения в том, что его мысли и после возвращения накануне в Москву по-прежнему были о Средней Азии. Содержание двух его огромных авторских записок подтверждает, что на другое у него просто не было времени.
Помимо чисто хозяйственных вопросов, Хрущева тогда занимали идеи очередной реорганизации совнархозов и разделения партийных организаций и комитетов на городские и сельские. «Должен сказать, что я доволен результатами своей поездки в Туркмению, Таджикистан и Узбекистан. Она явилась для меня как бы подготовкой к предстоящему Пленуму ЦК: в своих беседах с партийным активом я проверял, правильное ли мы наметили направление в перестройке руководства партийными организациями на местах. И всюду товарищи с одобрением отзывались о наших предложениях по перестройке, о решении Президиума ЦК созвать Пленум Центрального Комитета партии для обсуждения этого назревшего вопроса»[1032].
12 октября Президиум ЦК КПСС рассмотрел в качестве основного пункта повестки дня «Сообщение Н. С. Хрущева о поездке в республики Средней Азии и его записки от 29 сентября и 5 октября 1962 года».
В записках ни слова не было про Кубу. Зато там было про Европу. «Европейское сообщество, которое создано и которое развивается, так оно как раз преследует цель концентрации и централизации капитала, кооперирование производства. Они создают базу для борьбы против коммунизма, против нас. И вы посмотрите, они берут начало с экономического положения, а потом завершат это объединение и сделают политическое объединение европейских государств. Поэтому де Голль и говорит, что Европу надо создать до Урала»[1033].
13 октября 2-е авиакрыло корпуса морской пехоты ВМС США развернуло подразделения 14-й и 32-й авиационных групп на базе авиации флота в Ки-Уэсте. Сухопутные войска и военно-воздушные силы доставляли грузы на базы и в порты, расположенные в южных штатах США. ВВС перебросили несколько отборных эскадрилий, а также боеприпасы на базы во Флориде[1034].
Аналитический отдел ЦРУ (Bureau of Estimate) представил доклад, в котором делался вывод о том, что советское руководство не пойдет на размещение ракет среднего радиуса на Кубе из-за иррациональности этого шага, способного серьезно обострить международную обстановку. Руководство ЦРУ и самого Маккоуна доклад не убедил. Решено было подвергнуть его экспертному анализу, представив на суд 10‐12 крупнейших историков и политологов, которые несколько раз в год собирались в Принстоне для обсуждения стратегических вопросов.[1035]
13 октября был получен благоприятный метеорологический прогноз. Вылет U-2 назначили на 23.30 вечера. Самолет, за штурвалом которого сидел майор Ричард Хейзер, поднялся с авиабазы Эдвардс в Калифорнии и взял курс на Кубу. По намеченному графику полета он должен был оказаться над Сан-Кристобалем и Лос-Паласьосом солнечным утром 14 октября. С учетом времени, необходимого для проявки пленки и расшифровки снимков, результаты фотографирования можно было получить к вечеру понедельника 15 октября[1036].
Меж тем к Кубе приближались наши подводные лодки. План по их применению явно не был продуман до конца. Относительно современные дизельные подводные лодки проекта-641 были плохо приспособлены для длительных походов и тем более – для действий в тропиках[1037].
«Средняя скорость движения была явно завышена (9 узлов), и чтобы пройти заданные рубежи в назначенные сроки, подводные лодки вынуждены были идти на большой скорости, – жаловался Агафонов. – Подводным лодкам часто приходилось всплывать в надводное положение для подзарядки аккумуляторных батарей и переходить на движение под дизелями, демаскируя себя.
Согласно распоряжению по связи, всем подводным лодкам назначался так называемый “собирательный” сеанс радиосвязи, в ходе которого дублировались все радиограммы, переданные в их адрес за прошедшие сутки. Сеанс назначался на 0.00 часов по московскому времени. Однако в районе нахождения подводных лодок (Западная Атлантика) это время соответствовало 16 часам, т. е. приходилось на светлое время суток. Такое неудачное распоряжение оставалось неизменным в течение всего похода. И это также не способствовало скрытности подводных лодок: всплыть незамеченным в тех условиях было невозможно»[1038].
Уже затяжной шторм делал каждое всплытие серьезным испытанием. Лодки швыряло так, что в аккумуляторных ямах выплескивался электролит, спящих выбрасывало из коек, ломало ребра вахтенным офицерам о планширь, а сигнальщикам выбивало биноклями зубы, если они вовремя не уворачивались от удара волны. Верхняя вахта стояла в резиновых гидрокомбинезонах, прикованная цепями к перископным тумбам, чтобы не смыло за борт. Но поначалу все установленные сроки выдерживались[1039].
Агафонов свидетельствовал: «Наши подводные лодки прошли через несколько противолодочных рубежей и районов, где активно действовали противолодочные силы стран НАТО: это районы о. Медвежий – мыс Нордкап; о. Исландия – Фарерские острова; Азорские острова; Бермудские острова и подходы к Багамским островам»[1040].
Вот записи из походного дневника штурмана подводной лодки Б-36 капитан-лейтенанта Владлена Наумова: «Противодействие противолодочных сил НАТО было слабым, в пределах нормы мирного времени, без признаков особой активности.
Вероятность обнаружения одновременного выхода 4 подводных лодок силами разведки НАТО вполне допустима, но, видимо, ничего странного в таком выходе наш противник не увидел. Правда, деятельность противолодочных сил в Норвежском море и на Фареро-Исландском рубеже заметно усилилась лишь после выхода нашей бригады в Атлантику.
С выходом в Атлантику по кораблю было объявлено, что мы идем на остров Куба, в порт Мариэль, расположенный в 30–40 милях к северо-западу от Гаваны. Порт будет местом нашего постоянного базирования, и на подходе нас встретит торпедный катер ВМС Кубы. Проход в порт назначения предполагался не кратчайшим путем, через Флоридский пролив, а через пролив Кайкос в Багамских островах, по старому Багамскому каналу. Скрытный безаварийный проход по длинным и довольно крутым пеленгам казался проблематичным, но было решено, что разберемся с этим вопросом на месте по обстоятельствам»[1041].
Пока все шло лучше, чем можно было рассчитывать. Командир штурманской боевой части лодки Б-4 капитан-лейтенант Евгений Шеховец писал: «Чем ниже (южнее) мы спускались, тем спокойнее становился океан, выше температура, “чище” визуальный и радиотехнический горизонт – ни самолеты, ни корабли (вообще надводные цели) по несколько суток не загоняли нас под воду.
Наступили дни, когда ходовая вахта на мостике (с разрешения командира!) неслась по форме одежды “ноль”, то есть в трусах. Океан чуть-чуть дышал, поверхность его, изумительной синевы, гладкая как не знаю что, вспарывалась форштевнем лодки так аккуратно, что надстройка ПЛ, имеющая в самой высокой части не более двух метров, оставалась сухой»[1042].
Но по мере выхода в южные широты обнаружился новый главный враг – жара.
Несмотря на октябрь, погода стояла тропическая. Даже глубина не охлаждала перегретые корпуса лодок. В отсеках плавились пайковый шоколад и пластилиновые печати, механизмы исходили маслом, люди – потом, сосновые переборки в жилых отсеках – смолой.
«В тропиках плавание было особенно тяжелым, – писал Агафонов. – Температура забортной воды даже на глубине 100–200 метров достигала +30 °C. В отсеках подводной лодки температура повышалась до +50 ° – +60 °C при 100-процентной влажности. Дышать было тяжело. Люди обливались потом, организм обезвоживался. В дизельном отсеке из-за высокой температуры и испарений дизельного топлива и масла люди падали в обморок.
Возможности по расходованию пресной воды были крайне ограничены. Она расходовалась экономно – только для приготовления пищи и по одному стакану чая утром и вечером. На обед и ужин выдавалось по одному стакану компота из консервированных фруктов»[1043].
Капитан Алексей Дубивко вспоминал: «От жары вырубались целыми сменами. Приказал вахты по полчаса нести. А ведь никакой кондиции. Опреснители слабые. Воды – по стакану в сутки.