— Нет! — завопила она, отползая от меня на заднице по коридору, растопырив руки и ноги. Ее деревенская юбка задралась вверх. — О господи, нет!
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — закричал я, бросаясь по коридору за ней вслед. Она с трудом поднялась на ноги, умоляя:
— Пожалуйста, пожалуйста, оставьте меня в покое.
— Подождите!
Она вбежала в комнату и захлопнула дверь перед моим носом, прищемив на секунду в петле пальцы моей левой руки.
— Старая сука! — заорал я, пиная и колотя закрытую дверь. — Чокнутая сука!
Я остановился, сунул ноющие пальцы в рот и начал сосать их.
В квартире воцарилась тишина.
Я прислонился головой к двери и тихо сказал:
— Мисс Уаймер, пожалуйста…
Из-за двери доносились испуганные рыдания.
— Пожалуйста, мисс Уаймер. Мне нужно с вами поговорить.
Я услышал звуки передвигаемой мебели — она пыталась забаррикадировать дверь шкафами и комодами.
— Мисс Уаймер?
И тут через множество слоев дерева до меня донесся слабый голос, голос ребенка, шепчущегося под одеялом со своим другом.
— Расскажи им о других…
— Простите?
— Пожалуйста, расскажи им и о других.
Я прислонился к дверям, почувствовал вкус лака на губах.
— О каких других?
— О других.
— Каких таких других, мать твою? — закричал я, дергая и выворачивая дверную ручку.
— О тех, кто лежит под этими красивыми новыми коврами.
— Заткнись!
— Под травой, которая проросла в трещинах и между камнями.
— Заткнись! — Кулаки — в дверь, руки — в кровь.
— Скажи им. Пожалуйста, скажи им, где они.
— Заткнись! Заткнись, мать твою!
Голова у двери. Волна шума откатилась. В квартире — тишина и темнота.
— Мисс Уаймер? — прошептал я.
Тишина, темная тишина.
Я вышел из квартиры, облизывая и обсасывая костяшки пальцев, и заметил, что дверь квартиры напротив чуть приоткрылась.
— Не суй свой чертов нос, куда не надо! — заорал я, побежав вниз по лестнице. — Если не хочешь, чтобы тебе его оттяпали к чертовой матери!
Девяносто миль в час — как будто за мной гонится привидение.
Газ в пол по шоссе М1, изгоняя Духов Прошлого и Настоящего города Уэйкфилда.
В зеркале заднего обзора — зеленый «ровер», плотно присевший мне на хвост. Я, сходя с ума от страха, вижу в нем «штатскую» полицейскую машину.
Глаза — высоко в небо, еду в жирном брюхе кита, небо — цвета его серой плоти, голые черные деревья — его мощные кости, сырая тюрьма.
Взгляд в зеркало — «ровер» нагоняет.
У обугленных останков цыганского табора сворачиваю с шоссе в сторону Лидса, черные остовы выгоревших фургонов — снова кости — стоят в языческом кругу над своими мертвецами.
Взгляд в зеркало — зеленый «ровер» поехал на север.
Паркую «виву» под вокзальными арками, две черные вороны едят из черных мусорных мешков, раскидывая выброшенное мясо; их вопли эхом отзываются из темноты. Эра чумы.
Через десять минут я сидел за своим рабочим столом.
Я набрал номер справочной, потом Джеймса Ашворта, потом Би-Джея. Никого. Все бегают по магазинам, покупают рождественские подарки.
— Ты ужасно выглядишь. — Стефани с папками в руках, жирная, как еж твою мать.
— Я в порядке.
Стефани стояла передо мной и ждала.
Я уставился на единственную рождественскую открытку на моем столе, пытаясь отделаться от видения Джека Уайтхеда, трахающего ее в задницу, чувствуя, что у меня самого начинает вставать.
— Я вчера вечером разговаривала с Кэтрин.
— Ну и?
— Тебе что, совсем плевать, мать твою? — Она уже разозлилась.
Как, впрочем, и я.
— Не твоего ума дело — плевать мне или нет.
Она не шевелилась, просто стояла, переступая с ноги на ногу, глаза ее наполнялись слезами.
Мне стало неловко, и я сказал:
— Извини, Стеф.
— Ты — свинья. Грубая свинья.
— Прости. Как она?
Она кивала своим жирным лицом, соглашаясь со своими собственными жирными мыслями.
— Это ведь уже не в первый раз?
— Что сказала Кэтрин?
— Уже ведь были и другие, да?
Другие, всегда эти чертовы другие.
— Я тебя знаю, Эдди Данфорд, — продолжала она, наклонившись через стол. Руки у нее были как ляжки. — Я тебя знаю.
— Заткнись, — тихо сказал я.
— Сколько их было, других, а?
— Не суй свой говняный нос не в свой вопрос, ты, жирная сука.
Волна аплодисментов и одобрительных возгласов прокатилась по офису, кулаки застучали по столам, каблуки затопали.
Я уставился на рождественскую открытку от Кэтрин.
— Ты — свинья, — бросила она.
Я оторвал взгляд от открытки, но ее уже не было — она рыдала за дверью.
С другого конца офиса Джордж Гривз и Гэз отдали мне честь, подняв вверх свои сигареты и большие пальцы.
Я тоже поднял палец. На моих костяшках выступила свежая кровь.
Пять часов.
— Мне все еще нужно поговорить со вторым, с Джеймсом Ашвортом. Именно он и нашел тело.
Хадден оторвался от стопки рождественских открыток. Одну большую открытку он переложил в самый низ стопки и сказал:
— Все это как-то слабовато.
— С ней случился припадок, к черту.
— А ты не попытался взять прямую речь у полицейских?
— Нет.
— А может, и надо было, — вздохнул он, продолжая просматривать открытки.
Я устал так сильно, что не хотел спать, был так голоден, что не мог есть, в комнате стояла запредельная жара, и все это было слишком реально.
Хадден перевел взгляд с открыток на меня.
— Есть сегодня что-нибудь новое? — спросил я, мой рот внезапно наполнился желчной слюной.
— Ничего, что могло бы пойти в печать. Джек уехал на одно из своих…
Я сглотнул:
— Одно из своих?
— Он не торопится раскрывать свои карты, скажем так.
— Уверен, что он поступает как лучше.
Хадден вернул мой черновик. Я открыл папку на колене, убрал одну статью, достал другую.
— Вот еще кое-что.
Хадден взял у меня листок и поправил очки на переносице. Я уставился в окно за его спиной, на отражение желтого офисного света на поверхности мокрого ночного Лидса.
— Изуродованные лебеди, значит?
— Я уверен, вам известно о всплеске издевательств над животными.
Хадден вздохнул, щеки его покраснели.
— Я не дурак. Джек показывал мне отчет о вскрытии.
Из другого конца здания доносился чей-то смех.
— Извините, — сказал я.
Хадден снял очки и потер переносицу.
— Ты слишком стараешься.
— Извините, — снова сказал я.
— Ты как Барри. Он тоже был такой, вечно…
— Я не собирался упоминать о вскрытии или о Клер.
Хадден встал, начал ходить из угла в угол.
— Нельзя написать что-то и выдавать за правду только потому, что тебе это кажется правдой.
— Я так никогда не делаю.
— Я не знаю. — Он обращался к ночи. — Ты как будто обстреливаешь весь лес просто наобум, а вдруг там есть какая-нибудь дичь, которую стоит подстрелить.
— Мне жаль, что вы так думаете, — сказал я.
— Знаешь, есть много способов снять с кошки шкуру.
— Знаю.
Хадден повернулся.
— Арнольд Фаулер работал у нас много лет.
— Я знаю.
— Не стоит ходить к нему и пугать бедного старикана кошмарными историями.
— Я и не собирался.
Хадден снова сел и громко вздохнул.
— Набери несколько цитат. Придай статье отеческий тон и вообще не упоминай этого проклятого дела Клер Кемплей.
Я встал, комната вдруг потемнела, потом снова стало светло.
— Спасибо.
— Напечатаем в четверг. Издевательство над животными — просто и без затей.
— Разумеется. — Я открыл дверь в поисках воздуха, поддержки и выхода.
— В духе статей о пит-пони в рудниках.
Я побежал в сортир, кишки стояли у меня в глотке.
— Алло, Кэтрин дома?
— Нет.
В офисе было тихо, и я почти закончил с работой.
— А вы не знаете, когда она вернется?
— Нет.
Я рисовал крылья и розы на промокашке. Я положил ручку.
— А вы не могли бы ей передать, что Эдвард звонил?
На другом конце бросили трубку.
Сверху, над началом статьи, я нацарапал ручкой: «Медиум и послание», потом добавил знак вопроса и закурил.
После нескольких затяжек я вырвал из блокнота страницу, затушил сигарету и составил два списка. Внизу страницы я написал «Доусон» и подчеркнул.
Я был голодный, уставший и совершенно потерянный.
Я закрыл глаза, спасаясь от жесткого яркого офисного света и белого шума, которым были наполнены мои мысли.
Я не сразу услышал телефон.
— Эдвард Данфорд слушает.
— Это Пола Гарланд.
Я наклонился вперед, опираясь локтями на стол, поддерживая вес телефоной трубки и своей головы. — Да?
— Я слышала, что вы были сегодня у Мэнди Уаймер.
— Ну да, в некотором роде. А откуда вы знаете?
— Наш Пол сказал.
— Ясно. — Я понятия не имел, что говорить дальше.
Долгая пауза, затем:
— Мне нужно знать, что она вам сказала.
Я выпрямился на стуле, переложил трубку в другую руку и вытер пот о штанину.
— Мистер Данфорд?
— Ну, сказала она не так уж и много.
— Пожалуйста, мистер Данфорд. Ну хоть что-нибудь.
Я зажал трубку между ухом и подбородком, посмотрел на отцовские часы и запихал «Медиум и послание» в конверт.
— Я могу встретиться с вами в «Лебеде». Где-то через час. Устроит?
— Спасибо.
Прямо по коридору — в архив.
Папка за папкой, перекрестный индекс — сорвать, проверить.
На отцовских часах 20:05.
Время — назад.
Июль 1969 года: первый человек на Луне, маленькие шаги и огромные прыжки.
12 июля 1969 года: Жанетт Гарланд, 8 лет, пропала без вести.
13 июля: Эмоциональное обращение матери.
14 июля: выступление главного следователя Джорджа Олдмана.
15 июля: полиция восстанавливает последние маленькие шаги Жанетт.
16 июля: полиция расширяет поиски.
17 июля: полиция заходит в тупик.