Только на секунду, а потом все пошло по-новой.
— У вас есть его адрес? — спросил я Хаддена.
— Джек?
— Ньюстед-Вью, пятьдесят четыре.
— Ньюстед-Вью! Та же самая улица, мать ее.
— Что? — переспросил Хадден, теряя терпение.
— Джеймс Ашворт, тот парень, который нашел ее тело, он живет на той же самой улице, что и этот ваш мужик.
— Ну и что? — улыбнулся Джек.
— Иди ты в жопу, Джек!
— Будь так любезен, следи за своими выражениями у меня в кабинете.
Джек Уайтхед поднял руки, шутливо изображая капитуляцию. У меня в глазах покраснело, голова снова налилась болью.
— Они живут в одном городе, на одной и той же улице, в десяти милях от того места, где был найден труп.
— Совпадение, — сказал Джек.
— Думаешь?
— Думаю.
Я откинулся на спинку стула. Правая рука отяжелела от застоявшейся крови. Я чувствовал, как этой тяжестью наливается все вокруг, как будто снег шел здесь, в кабинете, здесь, у меня в мозгу.
Джек Уайтхед сказал:
— Он же сам сознался. Чего ты еще хочешь?
— Правды, мать ее.
Джек засмеялся, громко, от души, низким грудным смехом. Я чувствовал, что мы довели Хаддена до предела.
— А как они его задержали? — тихо спросил я.
— Ехал с неисправными габаритами.
— Шутишь?
Джек перестал смеяться.
— Не остановился по требованию полицейских. Те — за ним. Его задержали, и он вдруг ни с того ни с сего во всем сознался.
— А что у него за машина?
— Грузовой фургон, — сказал Джек, стараясь не смотреть мне в глаза.
— Какого цвета?
— Белого, — улыбнулся Джек, предлагая мне сигарету. Я взял ее, думая о миссис Ридьярд с ее плакатами и аккуратной гостиной с испорченным видом.
— Сколько ему лет?
Джек закурил.
— Двадцать два.
— Двадцать два? Значит, в шестьдесят девятом ему было лет шестнадцать-семнадцать.
— Ну и что?
— Кончай, Джек.
— Где он работал? — спросил Хадден Джека, глядя на меня.
— В фотолаборатории. Проявлял пленки.
В голове у меня зашумело, перед глазами поплыли школьные фотопортреты маленьких девочек.
— У тебя такое ощущение, что тут что-то не так, да?
— Да, — прошептал я.
— Я понимаю: тебе просто не хочется, чтобы это был он.
— Да.
Джек наклонился вперед.
— Я тоже был таким. Работаешь-работаешь, столько всего накопаешь, а оно все никак не складывается.
— Да, — пробормотал я, плывя в белом грузовом фургоне, покрытом фотографиями маленьких улыбающихся светловолосых мертвецов.
— Это — горькая пилюля. Но его поймали.
— Да уж.
— Ничего, привыкнешь, — подмигнул Джек и встал пошатываясь. — До завтра.
— Да, Джек, спасибо, — сказал Хадден.
— Большой день, а? — сказал Джек, закрывая за собой дверь.
— Ага, — машинально сказал я.
В комнате воцарилась тишина; здесь все еще пахло Джеком и перегаром. Через несколько секунд я сказал:
— И что же теперь?
— Я хочу, чтобы ты собрал побочный материал по этому Мышкину. В принципе дело передано в суд, но раз уж он сознался и находится под арестом, то нам ничего не мешает.
— Когда вы собираетесь опубликовать его имя?
— Завтра.
— Кто будет писать о судебном процессе?
— Джек возьмет на себя и слушания и пресс-конференцию.
— Он будет заниматься и тем и другим?
— Ну, ты тоже можешь сходить, но я думал, что из-за похорон и всего остального…
— Похорон? Каких похорон?
Хадден посмотрел на меня поверх очков.
— Завтра похороны Барри.
Я пялился на рождественскую открытку, стоявшую на его столе. На ней был нарисован теплый освещенный коттедж в заснеженном лесу.
— Черт, я совсем забыл, — прошептал я.
— Во сколько похороны?
— В одиннадцать. Крематорий Дюйсбери.
Я встал, все мои конечности ослабли под тяжестью мертвой крови. Я пошел по морскому дну к двери. Хадден поднял глаза от леса поздравительных открыток и тихо спросил:
— А почему ты был так уверен в том, что это — Джеймс Ашворт?
— Я не был в этом уверен, — сказал я и закрыл за собой дверь.
Пол Келли сидел на краю моего стола.
— Наша Пола звонила тебе уже несколько раз.
— Да?
— Эдди, что происходит?
— Ничего.
— Ничего?
— Она позвонила мне. Мол, ты рассказал ей, что я ходил к этой женщине, Мэнди Уаймер.
— Оставь ее в покое, Эдди.
Два часа непрерывной черной работы помножить на нерабочую правую руку — итого четыре. Я расшифровывал свои записи по делу Сьюзан Ридьярд для большой статьи Джека Уайтхеда, умалчивая о своих встречах с Полой Гарланд.
Джек, миссис Гарланд не желает говорить об исчезновении своей дочери. Пол Келли (троюродный брат, и сотрудник этой газеты) попросил нас принять это во внимание и оставить ее в покое.
Яснял трубку и набрал номер.
На втором гудке:
— Алло, Эдвард?
— Да.
— Ты где?
— На работе.
— Когда ты вернешься?
— Меня снова предупредили, чтобы я держался от тебя подальше.
— Кто?
— Ваш Пол.
— Прости. Он хочет как лучше.
— Я знаю, и он прав.
— Эдвард, я…
— Я позвоню тебе завтра.
— Ты пойдешь в суд?
В офисе никого, кроме меня, не было, и я ответил:
— Да.
— Это он, да?
— Да, похоже, что он.
— Пожалуйста, приезжай.
— Я не могу.
— Ну пожалуйста.
— Я позвоню завтра, я обещаю. Мне надо идти.
Связь прервалась, мой желудок свело судорогой.
Я держал свою голову руками — здоровой и больной. Обе пахли Полой и больницей.
Я лежал в темноте на полу комнаты 27 и думал о женщинах.
На стоянке — приезжали и уезжали грузовики, от света их фар по комнате танцевали тени-скелеты.
Я лежал на животе, спиной к стене, закрыв глаза, зажав руками уши и думал о девушках.
Снаружи в ночи хлопнула дверь машины.
Я вскочил, едва не выпрыгнув из собственной кожи, с воплем.
Глава седьмая
6:00
Четверг, 19 декабря 1974 года. Мать сидела в дальней комнате в кресле-качалке и смотрела на сад и серый утренний снег с дождем.
Я подал ей чашку чая и сказал:
— Я пришел за черным костюмом.
— Я тебе чистую рубашку на кровать положила, — сказала она, не отрываясь от окна и не притрагиваясь к чаю.
— Спасибо, — ответил я.
— Что за фигня у тебя с рукой? — спросил Джилман из «Манчестер ивнинг ньюс».
— Прищемил. — Я улыбнулся и сел в первом ряду.
— И похоже, не только руку, — подмигнул Том из Брэдфорда.
Штаб-квартира городской полиции Западного Йоркшира, Вуд-стрит, Уэйкфилд.
— Эй, а как там твоя девушка поживает? — со смехом спросил Джилман.
— Закройся, — прошептал я, краснея, глядя на отцовские часы: 20:30.
— А что, кто-то умер? — спросил новичок, садясь за тремя черными костюмами.
— Ага, — ответил я, не оборачиваясь.
— Черт. Прошу прощения, — пробормотал он.
— Мудило с юга, — буркнул Джилман себе под нос.
Я обернулся на телевизионные софиты:
— Жарко.
— Ты как сюда вошел? — спросил Том из Брэдфорда.
— Через главный, — ответил новичок.
— Народу много на улице?
— Да сотни, мать их.
— Вот бля.
— Имя знаете? — шепотом спросил Джилман.
— Ага, — улыбнулся я.
— А адрес? — снова спросил Джилман, довольный собой.
— Ага, — ответили мы хором.
— Черт.
— С добрым утром, дамы, — сказал Джек Уайтхед, садясь прямо сзади меня, от души меся кулаками мои плечи.
— Доброе утро, Джек, — сказал Том из Брэдфорда.
— Что, Акула Пера, держишь руку на пульсе? — засмеялся он.
— На всякий пожарный, Джек: не дай бог ты что-нибудь прослушаешь.
— Не ссорьтесь, девочки, — подмигнул Джилман.
Боковая дверь открылась.
Три широкие улыбки в трех широких безвкусных костюмах.
Старший констебль Рональд Ангус, главный следователь Джордж Олдман, старший полицейский инспектор Питер Ноубл.
Три жирных кота, нажравшиеся сливок.
Со стуком и свистом включились микрофоны.
Старший констебль Ангус взял в руки стандартный белый лист бумаги и усмехнулся.
— Господа, доброе утро. Вчера рано утром в Уэйкфилде на Донкастер-роуд после непродолжительной погони был арестован мужчина. Сержант Боб Крейвен и констебль Боб Дуглас приказали водителю белого транспортного фургона «форд» остановиться по причине неисправности габаритных огней. Когда водитель фургона не выполнил указаний сотрудников полиции, они стали преследовать его и в конце концов заставили съехать с проезжей части.
У старшего констебля Ангуса была седая шевелюра, похожая на ореховый мусс. Он выдержал паузу, сияя как медный грош, и словно ожидая аплодисментов.
— Этот человек был доставлен сюда, на Вуд-стрит, и допрошен. В ходе предварительного допроса он дал понять, что владеет информацией о более серьезных вещах. После этого старший полицейский инспектор Ноубл допросил арестованного в связи с похищением и убийством Клер Кемплей. Вчера в восемь часов вечера этот человек признал свою вину в совершении данного преступления. Ему было предъявлено официальное обвинение. Сегодня утром он предстанет перед гражданским судом Уэйкфилда.
Ангус откинулся на стуле с видом человека, объевшегося рождественским пуддингом.
Зал взорвался шквалом вопросов и имен.
Три толстяка прикусили языки и расплылись в еще более широких улыбках.
Я смотрел на Олдмана, пялился прямо в его черные глаза.
А ты, сволочь, думаешь, что ты один до этого додумался?
Олдман смотрел на меня.
Моя дряхлая мамаша и то бы догадалась, черт ее побери.
Главный следователь посмотрел на своего старшего констебля, они подмигнули друг другу и обменялись ухмылками.
Олдман поднял руки.
— Господа, господа. Да, арестованного также допрашивают по другим, нераскрытым преступлениям сходного характера. Однако в настоящий момент я не могу поделиться с вами никакой другой информацией. Но от имени старшего констебля и старшего инспектора Ноубла и всех полицейских, которые участвовали в этом расследовании, я хочу поблагодарить сержанта Крейвена и констебля Дугласа. Они — выдающиеся сотрудники полиции, которые заслужили нашей самой искренней благодарности.