Пол поднял меня за шиворот.
— А теперь вали отсюда!
Глиняный человечек бежит.
Обратно по Уэстгейт.
Черт, черт, черт.
Барри и Клер.
Маленькая мертвая Клер Кемплей поцеловала этого мальчика, и он заплакал.
Клер и Барри.
Грязный Барри, когда он вел себя хорошо, он вел себя очень-очень хорошо, но когда он вел себя плохо, он вел себя очень-очень плохо.
На пороге дома стоял полицейский, прячась от дождя. Мне вдруг страшно захотелось упасть на колени к его ногам, молясь, чтобы он оказался хорошим человеком, рассказать ему всю эту дикую печальную историю и укрыться от ненастья.
Но что я мог ему рассказать?
Что я увяз выше головы, измазался дерьмом и напился как сволочь.
Глиняный человечек — обратно в Лидс, чувствуя, как на мне трескается засохшая грязь.
Глиняный человечек — обратно в офисную трясину, покрытый толстым слоем дерьма.
В 15:00 в пятницу, 20 декабря 1974 года я сел за свой рабочий стол: чистое лицо и одна чистая рука, грязный костюм и черный бинт.
— Какой костюмчик, Эдди.
— Иди на хер, Джордж.
— И тебя с Рождеством.
Стол завален записками и открытками; сержант Фрейзер дважды звонил сегодня утром, Билл Хадден желает видеть меня как можно скорее.
Я откинулся на спинку стула. Джордж Гривз пердел под апплодисменты тех, кто уже успел вернуться с обеда.
Я улыбнулся и взял в руки открытки: три с юга плюс еще одна — мое имя и рабочий адрес выбиты на пластиковой ленте, наклеенной на конверт.
В другом конце офиса Гэз принимал ставки на матч «Ньюкасл — Лидс».
Я открыл конверт и вытащил открытку зубами и левой рукой.
— Эдди, ты участвуешь? — крикнул Гэз.
На открытке была изображена деревянная избушка в заснеженном лесу.
— Десятку на Лоримера, — сказал я, раскрывая открытку.
— Его уже Джек застолбил.
Внутри, над стандартными рождественскими пожеланиями, были приклеены еще два куска пластиковой ленты.
— Тогда давай на Йората, — тихо сказал я.
На верхнем куске было выбито: ПОСТУЧИ В ДВЕРЬ…
— Чего ты говоришь?
На нижнем: КВАРТИРЫ 405, СИТИ ХЕЙТС.
— На Йората, — повторил я, не отрывая взгляда от открытки.
— От кого это?
Я поднял глаза.
— Надеюсь, от какой-нибудь девушки, — сказал Джек Уайтхед.
— Что ты имеешь в виду?
— Я слышал, что ты затусовался с молоденькими мальчиками, — улыбнулся Джек. Я положил открытку в карман пиджака.
— Да ты что?
— Ага. С рыжеволосыми.
— И кто же тебе такое сказал, Джек?
— Слухами земля полнится.
— От тебя перегаром воняет.
— От тебя тоже.
— Рождество все-таки.
— Скоро уже кончится, — ухмыльнулся Джек. — Начальник хочет тебя видеть.
— Я знаю, — сказал я, не двигаясь с места.
— Он попросил, чтобы я разыскал тебя и проследил, чтобы ты больше не терялся.
— Будешь меня за руку держать?
— Ты не в моем вкусе.
— Фигня.
— Иди на хер, Джек. Слушай.
Я снова включил диктофон:
Я не мог поверить, что это она. Она выглядела совсем по-другому, прямо белая-белая.
— Фигня, — повторил Джек. — Он имеет в виду фотографии в газетах и по телику.
— Не думаю.
— Ее же везде показывали.
— Ашворт знает что-то еще.
— Мышкин сознался.
— Да это ни хрена не значит, и ты это прекрасно знаешь.
Билл Хадден молча сидел за столом и поглаживал свою бороду, его очки сползли на середину переносицы.
— Ты бы видел все то дерьмо, которое они нашли в комнате этого извращенца.
— Например?
— Фотографии маленьких девочек. Целые коробки.
Я посмотрел на Хаддена и сказал:
— Мышкин невиновен.
— Зачем тогда делать из него козла отпущения? — медленно спросил он.
— А вы как думаете? Традиция.
— Уже тридцать лет, — сказал Джек. — Тридцать лет живу на свете и знаю, что пожарники никогда не врут, а полицейские — очень часто. Но не в этот раз.
— Они знают, что он не виноват. И ты знаешь.
— Виноват. И он сознался.
— Ну так и что?
— Ты когда-нибудь слышал такие слова, как «судебная медицина»?
— Говно на постном масле. Ничего у них нет.
— Господа, господа, — сказал Хадден, наклонившись вперед. — Мне кажется, мы уже беседовали на эту тему.
— Вот именно, — пробормотал Джек.
— Нет, раньше я думал, что Мышкин виноват, но…
Хадден поднял руки.
— Эдвард, я тебя прошу.
— Извините, — сказал я и уставился на открытки на его столе.
— Когда его снова заберут в КПЗ? — спросил он.
— В понедельник утром, — ответил Джек.
— Новые обвинения?
— Он уже раскололся насчет Жанетт Гарланд и той девчонки из Рочдейла…
— Сьюзан Ридьярд, — сказал я.
— Я слышал, скоро еще что-то должно вылезти.
— Он не сказал, где их тела?
— Закопаны у тебя в саду.
— Ну ладно, — по-отечески сказал Хадден. — Ты, Эдвард, подготовишь к понедельнику фоновый материал по Мышкину. А ты, Джек, будешь заниматься следствием.
— Будет сделано, шеф, — сказал Джек, вставая.
— Хорошая статья получилась про тех двух полицейских, — кивнул Хадден, как гордый папаша.
— Спасибо. Хорошие ребята, я их давно знаю, — ответил Джек, стоя в дверях.
— До завтрашнего вечера, Джек, — сказал Хадден.
— Ага. До встречи, Акула Пера, — со смехом сказал Джек и вышел из кабинета.
— Пока. — Я встал, не отрывая взгляда от открыток на хадденовском столе.
— Присядь-ка на минуточку, — сказал Хадден, поднимаясь со стула. Я сел.
— Эдвард, я хочу, чтобы ты взял отгул до конца месяца.
— Что?
Хадден стоял ко мне спиной и глядел из окна на темный город.
— Я не понимаю, — сказал я, прекрасно понимая. Мой взгляд остановился на одной маленькой открытке, спрятавшейся под другими.
— Я не хочу, чтобы ты приходил на работу в таком состоянии.
— В каком состоянии?
— Вот в таком состоянии, — сказал он, повернувшись и указывая на меня.
— Сегодня утром я был на стройплощадке, собирал материал.
— Какой материал?
— По Клер Кемплей.
— Все, хватит.
Я не мог оторвать глаз от его стола, от той открытки, от очередной деревянной избушки среди очередного заснеженного леса.
— Возьми отгул до конца месяца. Подлечи руку, — сказал Хадден, садясь за стол.
Я встал.
— Так вам все-таки нужен материал по Мышкину или нет?
— Да, конечно. Отпечатай его и отдай Джеку.
Я открыл дверь, заряжая последний патрон, думая — да пошли вы все на хер.
— Вы знакомы с Фостерами?
Хадден сидел, не поднимая глаз от стола.
— А с советником Уильямом Шоу?
Он посмотрел на меня.
— Мне очень жаль, Эдвард. Честное слово.
— Не стоит. Вы правы, — сказал я. — Мне нужна помощь.
В последний раз за своим письменным столом, прикидывая: а не двинуть ли все это в национальную прессу, одним махом сгребая все чертово барахло со столешницы в старый пакет «Ко-оп», и мне наплевать, кто знает, что я ухожу, а кто — нет.
Джек, мать его, Уайтхед шлепнул выпуск «Ивнинг ньюс» на пустой стол. Он весь прямо светился.
— Вот, на память о нас.
Я смотрел на Джека, считая про себя.
В офисе тишина, все глаза — на меня.
Джек Уайтхед смотрел мне в лицо не моргая.
Я глянул на свернутую газету, на крупный заголовок:
ЧЕСТЬ И ХВАЛА.
— Переверни.
В другом конце офиса звонил телефон, но никто не снимал трубку.
Я перевернул газету и увидел в нижней части страницы фотографию двух легавых в форме, пожимающих руки старшему констеблю Ангусу.
Двое полицейских: высокий с бородой, маленький — без.
Я пялился на газету, на фотографию, на подпись под фотографией:
Старший констебль Ангус поздравляет сержанта Боба Крейвена и констебля Боба Дугласа с отличной работой. Они — выдающиеся сотрудники полиции, которые заслужили нашу самую искреннюю благодарность.
Явзял газету, сложил ее вдвое и сунул в пакет, подмигнув:
— Спасибо, Джек.
Джек Уайтхед ничего не ответил.
Я взял мешок и пошел через весь притихший офис.
Джордж Гривз смотрел в окно, Гэз из спортивного пялился на конец карандаша.
На моем столе зазвонил телефон.
Джек Уайтхед снял трубку.
В дверях стояла Жирная Стеф с охапкой папок. Она улыбнулась и сказала:
— Мне очень жаль, дорогой.
— Тебя сержант Фрейзер, — закричал Джек из-за моего стола.
— Скажи ему, пусть идет на хер. Меня уволили.
— Его уволили, — сказал Джек и повесил трубку.
Раз, два, три, четыре, пять — вышел мальчик погулять.
Пресс-клуб, только для своих, почти пять часов.
Я — у стойки, пока еще «свой», в одной руке — виски, в другой — телефон.
— Здравствуйте. Кэтрин дома?
В музыкальном автомате играет «Как вчера», за мой счет.
— А вы не знаете, когда она вернется?
К черту «Капентерс», мне дым ест глаза.
— А вы не могли бы передать ей, что звонил Эдди Данфорд?
Я положил трубку, допил виски, закурил новую сигарету.
— Давай еще один, дорогуша.
— И мне, Бет.
Я обернулся.
Джек, мать его, Уайтхед сел на соседний стул.
— Ты что за мной бегаешь, что ли?
— Нет.
— Тогда какого хрена тебе нужно?
— Нам надо поговорить.
— Зачем?
Барменша поставила перед нами два виски.
— Тебя хотят подставить.
— Да ты что? Вот это новость, Джек.
Он предложил мне сигарету.
— А может, ты даже знаешь кто?
— Ну, давай начнем с твоих приятелей, с тех двух полицейских молодцов.
Джек прикурил и спросил шепотом:
— То есть?
Я замахал правой рукой, пихая свои бинты ему в нос, кренясь вперед и крича:
— То есть? А вот это, на хер, что такое, как ты думаешь?
Джек увернулся и поймал мой перевязанный кулак.
— Это они сделали? — спросил он, толкая меня обратно на стул, не сводя глаз с черного клубка на конце моей руки.