– Передавайте ей привет от Дональда и Джойс.
– Обязательно.
В дверях мистер Джобсон сказал:
– Вы уж извините за фотографии, мы же просто…
– Не переживайте, я знаю. Уже то, что вы пустили меня в свой дом, было очень любезно с вашей стороны.
– Если это как-то поможет поймать…
Тут мистер Джобсон глянул на улицу и тихо сказал:
– Дайте мне десять минут наедине с этой падлой. Больше я ничего не прошу. Мне и молоток с отверткой, мать их, не понадобятся.
Я стоял на его крыльце и кивал.
Мы обменялись рукопожатиями.
– Еще раз спасибо, – сказал я.
– Пожалуйста. Позвоните нам, если что-то узнаете.
– Разумеется.
Я сел в «ровер» и поехал прочь.
Юбело…
Анита Берд жила в Клекхитоне, в точно таком же доме с верандой, как у Джобсонов, и оба дома стояли на вершине крутого холма.
Я постучал в дверь и стал ждать.
К двери подошла женщина с высветленными перекисью волосами и ярким макияжем.
– Джек Уайтхед. Мы говорили с вами по телефону.
– Входите, – сказала она, – и простите за беспорядок.
Мы прошли в мрачную гостиную. Она сдвинула с дивана стопку выстиранного белья, и я сел.
– Чайку?
– Я только что выпил целую чашку, спасибо. Дональд и Джойс просили передать привет.
– Ясно, спасибо. Как она?
– Я ее почти не знаю, поэтому мне трудно сказать. Она никуда не выходит.
– Со мной тоже так было. А потом я решила: пошел он на хер. Простите за грубое слово, но почему же после того, что он со мной сделал, я должна сидеть дома, как в тюрьме, а он будет свободен, блин, как ветер? Нет уж, спасибо. Так что в один прекрасный день я себе сказала: Анита, либо ты перестанешь сидеть тут, под замком, как последняя дура, либо накладывай на себя руки, и дело с концом, потому что иначе от тебя все равно никакого толка.
Я кивал, пристраивая диктофон на подлокотник дивана.
– Иногда мне кажется, что с тех пор прошла уже целая жизнь, а иногда – как будто это все случилось только вчера.
– Я так понял, тогда вы жили не здесь?
– Нет, я жила у Клайва, у парня, с которым я тогда встречалась. На Камберланд-авеню. Это была еще та проблемка, ну, что он черный, и все такое.
– В смысле?
– Ну, они все думали, что это он сделал.
– Потому что он был черный?
– Поэтому, и еще потому, что он избил меня пару раз до того. Тогда еще полицию вызывали.
– Ему были предъявлены какие-либо обвинения?
– Нет, он меня каждый раз отговаривал. Он такой обаяшка, Клайв.
– А где он сейчас?
– Клайв-то? В Армли, кажется. Сидит.
– Сидит?
– Ударил какого-то мужика на Интернациональной. Полиция его ненавидит, и давно. Дурачок сыграл им на руку.
– А когда он выйдет?
– Да никогда, блин, была бы моя воля. Вы уверены, что не хотите чаю?
– Ну, раз вы так настаиваете.
Она засмеялась и пошла в кухню.
Стоявший в углу телевизор работал без звука, дневные новости: кадры из Ольстера сменились репортажем о министре энергетики Веджвуд-Бенне.
– Сахар? – Анита Берд подала мне чашку.
– Пожалуйста.
Она принесла из кухни пакет.
– Вы уж извините, – сказала она.
– Спасибо.
Мы сидели, пили чай и смотрели беззвучный крикет из Олд-Трэффорда.
Вторая Попытка.
– Может, вы все-таки расскажете, как это случилось? – сказал я.
Она поставила чашку с блюдцем на стол.
– Да, конечно.
– Это было в августе 1974 года, так?
– Да, пятого числа. Я пошла в «Биббис» искать Клайва, но…
– В «Биббис»?
– Это клуб такой. Он уже закрылся. Но Клайва там не было. Типичная история. Короче, я выпила, но тут мне пришлось уйти, потому что один из его приятелей, Джо, он был бухой и хотел, чтобы я пошла к нему, а я знала, что если заявится Клайв, то будет атас, так что я просто решила вернуться на Камберланд-авеню и ждать его там. Короче, я вернулась, посидела дома, но потом мне стало как-то кисло, и я решила снова пойти в «Биббис». Вот тогда это и случилось.
В комнате стало темно, солнце скрылось.
– Вы его видели?
– Ну, они решили, что да. За пару минут до того как это произошло, меня обогнал какой-то мужик. Сказал что-то вроде «Погодка сегодня подкачала» и пошел дальше. Полицейские думали, что это он и был, потому что этого мужика потом типа так и не нашли.
– А вы ему что-нибудь ответили?
– Нет, я просто шла себе и шла.
– Но вы видели его лицо?
– Ага, видела.
Она сидела с закрытыми глазами, зажав руки между коленей.
Я молчал в ее гостиной, еще одно очко в мою пользу, как будто он был рядом со мной, на диване, широкая улыбка, рука на моем колене, последние раскаты смеха среди ее мебели.
Она смотрела куда-то мимо меня широко раскрытыми глазами.
– Все в порядке?
– Он был прилично одет, от него пахло мылом. У него была аккуратная борода и усы. Он был похож на грека или итальянца. Знаете, бывают такие симпатичные официанты?
Он поглаживал свою бороду, улыбаясь.
– У него был акцент?
– Местный.
– Он был высокий?
– Да нет, не особенно. Да, он был в каких-то сапогах, таких высоких, с каблуками.
Он качал головой.
– Значит, он прошел мимо вас и…
Она снова закрыла глаза и медленно сказала:
– И потом через пару минут он меня ударил, вот и все.
Он подмигнул и исчез.
Она наклонилась и разгладила свои светлые волосы на макушке.
– Вот, потрогайте, – сказала она.
Я протянул руку, чтобы потрогать очередную макушку, очередные поврежденные краской корни волос, очередной огромный и пустой кратер.
Я прощупал контуры вмятины, ощутил мягкость под волосами.
– Хотите, я вам шрамы покажу?
– Давайте.
Она встала и задрала тонкий свитер, обнажив широкие красные полосы, тянувшиеся через дряблый белый живот.
Они были похожи на гигантских средневековых пиявок, сосущих ее кровь.
– Можете потрогать, если хотите, – сказала она, подходя поближе и беря меня за руку.
Она провела моим пальцем по самому глубокому шраму. У меня напрягся член и пересохло в горле.
Она задержала мой палец в самой глубокой точке.
Через минуту она сказала:
– Если хочешь, мы можем подняться наверх.
Я кашлянул и отстранился.
– Я не думаю…
– Женат?
– Нет. Больше…
Она опустила свитер.
– Я тебе просто не нравлюсь, да?
– Да нет, дело не в этом.
– Не волнуйся, дорогой. Я мало кому нравлюсь в последнее время. Жертва маньяка, известная по всей округе тем, что якшается с черномазыми – это я. Сейчас мне только и удается потрахаться что с неграми да придурками всякими.
– Поэтому вы меня и спросили?
– Да нет, – улыбнулась она. – Ты мне просто понравился.
В машине – без сил, ковыряясь в порции рыбы с картошкой… те, которые остались в живых.
Я посмотрел на часы.
Мне пора было ехать.
Под арками, под темными-претемными арками: Свайнгейт.
Мы договорились встретиться в пять – в пять, потому что будет еще светло.
Я поставил машину в начале улицы и сразу же увидел его в противоположном конце, там, у гостиницы «Скарборо», в том же плаще и шляпе, несмотря на погоду, назло погоде, с тем же чемоданчиком, как и в прошлый раз:
Воскресенье, 26 января 1975 года.
– Отец Лоуз, – сказал я, держа руку в кармане.
– Джек, – улыбнулся он. – Сколько лет, сколько зим!
– Их все равно не хватит.
– Джек, Джек. Все тот же, все та же печаль.
Я думал: не здесь, не на улице.
– Может, зайдем куда-нибудь, в какое-нибудь тихое место? – предложил я.
Он кивнул на большое черное здание, нависшее над «Скарборо»:
– «Гриффин»?
– Почему бы и нет.
Святой отец Мартин Лоуз повел меня за собой, он шел, сгорбившись, на шаг впереди – великан, слишком крупный для этого мира, равно как и для следующего, его седые волосы торчали из-под шляпы, облизывая воротник его плаща. Он обернулся, чтобы подогнать меня, между прохожими, мимо магазинов, между машин, под строительными лесами – в темное фойе «Гриффина».
Он махнул рукой в сторону пустых стульев в дальнем углу зала, двух стульев с высокими спинками, под незажженной лампой. Я кивнул.
Мы сели, он снял шляпу, положил ее на колени, поставил чемоданчик к ноге.
Он снова улыбнулся мне сквозь длинную седую щетину и грязную желтую кожу, похожую на старую газету, похожую на мою.
От него пахло рыбой.
К нам подошел официант-турок.
– Махмет, – сказал отец Лоуз. – Как у вас дела?
– Отец, я так рад вас видеть. У нас все хорошо, у нас всех. Спасибо.
– А как школа? Малыши привыкли?
– Да, отец. Спасибо. Все вышло точно так, как вы говорили.
– Ну, если я когда-нибудь чем-то еще смогу вам помочь, пожалуйста…
– Вы слишком добры, честное слово.
– Не стоит. Мне самому было приятно.
Я закашлялся, заерзал в своем пиджаке.
– Вы уже готовы заказать, отец?
– Да, по-моему, готовы. Джек?
– Брэнди, будьте любезны. И кофе. Целый кофейник.
– Очень хорошо, сэр. Отец?
– Чайник чаю.
– Ваш обычный сорт?
– Да, спасибо, Махмет.
Он быстро поклонился и ушел.
– Очень милый человек. Он здесь не так давно, с тех пор как у них там начались проблемы.
– Хороший английский.
– Да, превосходный. Ты скажи ему об этом – будет тебе другом на всю жизнь.
– Я ему такого удовольствия не пожелаю.
Отец Лоуз снова улыбнулся той же загадочной улыбкой легкого недоверия, от которой его собеседника бросало то в жар, то в холод.
– Да ладно уж, – сказал он. – Ты слишком строго к себе относишься. Мне приятно быть твоим другом.
– Вряд ли это чувство можно назвать взаимным.
– Палки и камни, Джек. Палки и камни.
– Она вернулась, – сказал я.
Он опустил глаза на шляпу, которую держал в руках.
– Я знаю.
– Как ты мог?
– Твой звонок прошлой ночью. Я почувствовал…