Разделение мира на три сверхдержавы стало событием, которое предвидели и ожидали задолго до середины двадцатого века. Россия поглотила Европу, США – Британскую империю, что привело к созданию Евразии и Океании. Третья, Востазия, появилась позднее, после десяти лет беспорядочных боев. Границы между тремя сверхдержавами кое-где произвольны, кое-где меняются в зависимости от военных успехов той или иной стороны, но в общем определяются географическим положением. Евразия занимает север Европейской и Азиатской части континента, от Португалии до Берингова пролива. Океания включает в себя Северную и Южную Америку, острова Атлантики с Британскими островами, Австралию и юг Африки. Востазия, которая по размеру меньше двух других держав и с менее четкими границами на западе, состоит из Китая и стран к югу от него, Японских островов и большой, хотя и непостоянной территории Маньчжурии, Монголии и Тибета.
В той или иной комбинации три сверхдержавы находятся в состоянии перманентной войны, и так продолжается уже двадцать пять лет. Впрочем, война больше не является решительной борьбой по уничтожению друг друга, как было в начале двадцатого века. Боевые действия ведутся ограниченным числом участников, которые не способны друг друга уничтожить, не имеют материальных причин сражаться и не разделены непримиримыми идеологическими противоречиями, что вовсе не свидетельствует о том, что правила ведения войны или отношение общества к ней стало менее кровожадным или более благородным. Напротив, во всех трех странах не прекращается военная истерия, а такие зверства, как изнасилования, мародерство, массовое уничтожение детей и обращение в рабство, издевательства над военнопленными, которых даже варят в кипятке и хоронят живьем, считаются вполне приемлемыми и даже обоснованными, если их совершают свои, а не враг. Ощутимо война затрагивает очень немногих, в основном обученных специалистов, что приводит к сравнительно небольшому числу жертв. Сражения ведутся на отдаленных границах, о местонахождении которых обычные люди могут лишь догадываться, или на плавучих крепостях, которые охраняют стратегические точки на морских путях. В центрах государств война проявляется лишь в постоянной нехватке потребительских товаров и в падении баллистических ракет, губящих считаные десятки граждан. Фактически изменился сам характер войны. Точнее, изменения произошли в порядке значимости причин, по которым ведется война. Мотивы, так или иначе вызвавшие мировые войны первой половины двадцатого века, ныне превалируют, они давно общепризнаны и широко используются всеми участниками.
Для понимания природы нынешней войны (несмотря на перегруппировку сил, которая случается раз в несколько лет, ведется одна и та же война), в первую очередь следует осознать, что победа в ней невозможна. Ни одну из трех сверхдержав нельзя победить, даже если против нее объединятся две другие. Соперники равны по силам, специфика их географического положения служит им естественной защитой. Евразию оберегают обширные равнины, Океанию – Атлантический и Тихий океаны, Востазию – плодовитость и трудолюбие ее населения. Материальных причин для разногласий также нет. В контексте самодостаточных государственных экономик, в которых производство и потребление завязаны друг на друга, битва за рынки, основная причина войн прошлого, подошла к концу, а конкуренция за сырье потеряла актуальность, перестав быть вопросом жизни и смерти. В любом случае, территории трех сверхдержав настолько обширны, что у них есть практически любые необходимые ресурсы. И если уж говорить об экономической цели войны, то это битва за рабочую силу. Между сверхдержавами находится территория, представляющая собой неровный четырехугольник с вершинами в Танжере, Браззавиле, Дарвине и Гонконге, где проживает примерно пятая часть населения планеты. Собственно, за обладание этим густонаселенным регионом и за северную полярную шапку и борются наши три сверхдержавы. На самом деле всю спорную территорию не контролирует никто. Ее части постоянно переходят из рук в руки, и именно шанс захватить тот или иной участок благодаря внезапному вероломству обуславливает бесконечную смену союзников.
На всех спорных территориях имеются залежи полезных ископаемых, на некоторых добывают ценные продукты растениеводства вроде каучука, которые в холодном климате приходится синтезировать, что невыгодно с экономической точки зрения. Но самое главное – практически неисчерпаемый источник дешевой рабочей силы. Тот, кто контролирует экваториальную Африку, страны Ближнего Востока, Южную Индию или Индонезийский архипелаг, также получает десятки или сотни миллионов низкооплачиваемых и трудолюбивых работяг. Жители этих земель, низведенные практически до состояния рабов, постоянно переходят от захватчика к захватчику и расходуются как уголь или нефть в гонке вооружений, в захвате новых территорий, в контроле над большим количеством рабочей силы, в выпуске большего количества оружия, в захвате новых территорий, и так до бесконечности. Следует отметить, что военные действия редко выходят за пределы спорных территорий. Границы Евразии сдвигаются взад-вперед между бассейном Конго и северным берегом Средиземного моря; острова Индийского и Тихого океанов постоянно захватывает то Океания, то Востазия; линия раздела между Евразией и Востазией в Монголии не бывает стабильной никогда; вокруг Полюса все три сверхдержавы претендуют на огромные территории, которые почти не заселены и не исследованы, однако расстановка сил всегда остается более-менее неизменной, внутренние территории сверхдержав – неприкосновенными. Более того, для мировой экономики труд эксплуатируемых народов в зоне экватора не очень-то и необходим. На благосостоянии планеты их труд не сказывается: все, что они производят, используется в военных целях, а цель войны в том и состоит, чтобы как можно лучше подготовиться к новой войне. Своим трудом порабощенное население лишь способствует ускорению темпа непрекращающейся войны. Впрочем, если бы этих рабов не существовало вовсе, ни структура мирового общества, ни процесс, посредством которого оно себя поддерживает, радикально не изменились бы.
Основная цель современной войны (согласно принципам двоемыслия, эта цель одновременно признается и не признается руководством в лице Центра Партии) – расходовать выпускаемую промышленностью продукцию без улучшения уровня жизни населения. В развитых странах проблема избытка товаров широкого потребления возникла уже в конце девятнадцатого века. В наши дни, когда мало кто ест досыта, эта проблема стоит не столь остро и могла бы не возникнуть вовсе даже в том случае, если не были бы искусственно запущены процессы разрушения материальных благ. Мир сегодняшний – весьма убогое, голодное, разоренное место по сравнению с миром, существовавшим до 1914 года, не говоря уже о будущем, которое грезилось людям того времени. В начале двадцатого века практически любой грамотный человек мечтал об обществе невероятно богатом, вольном, добропорядочном и плодотворном, которое обитает в сверкающем стерильном мире из стекла, стали и белоснежного бетона. Наука и техника развивались с поразительной быстротой, и всем казалось, что так будет продолжаться вечно. Однако вышло совсем иначе. Отчасти тому виной обнищание, вызванное длинной чередой войн и революций, отчасти причина в том, что научно-технический прогресс зависит от эмпирического образа мыслей, поэтому стал невозможен в обществе, жизнь которого строго регламентирована. В целом мир теперь гораздо примитивнее, чем пятьдесят лет назад. Некоторые – в свое время отсталые – сферы человеческой деятельности развились, появилась новая техника, так или иначе связанная с вооружением и полицейским надзором, однако эксперименты и изобретения по большей части прекратились, разрушительные последствия атомной войны пятидесятых годов так и не устранили. Тем не менее опасности, которые таит в себе машина, никуда не делись. С момента появления первых станков всем мыслящим людям стало ясно, что отпала необходимость в тяжелом физическом труде, значит, должно исчезнуть и неравенство. Если машины использовать в этих целях, то голод, перенапряжение, грязь, неграмотность и болезни удастся уничтожить буквально через пару поколений. Фактически в конце девятнадцатого и в начале двадцатого века пришедшая на смену ручному труду автоматизация значительно повысила уровень жизни среднего человека всего за каких-нибудь пятьдесят лет.
При этом стало ясно, что увеличение благосостояния грозит разрушением (более того, в каком-то смысле оно и есть разрушение) иерархического общества. В мире, где все работают неполный рабочий день, едят досыта, живут в доме с ванной и холодильником, имеют свой автомобиль или даже самолет, исчезает самая очевидная и, пожалуй, самая важная форма неравенства. Становясь всеобщим, богатство перестает порождать неравенство социальное. Несомненно, можно представить общество, в котором богатство в смысле личного имущества и предметов роскоши распределено равномерно, в то время как власть сосредоточена в руках маленькой привилегированной касты. Однако на практике такое общество оставалось бы стабильным недолго. Если бы отдых, досуг и безопасность были доступны в равной мере всем, то огромные массы людей, чье сознание обычно задурманено нищетой, стали бы грамотными, научились думать своей головой и рано или поздно осознали бы, что привилегированное меньшинство не выполняет никаких функций и от него следует избавиться. В общем, иерархическое общество возможно построить лишь на основе нищеты и невежества. Возвращение к аграрному прошлому, которое грезилось мечтателям начала двадцатого века, проблемы не решило бы, поскольку противоречило тенденции к механизации, охватившей почти весь мир; любой индустриально отсталой стране грозили бы военная немощь и подчинение, прямое или косвенное, более развитому противнику.
Как показал опыт конечной стадии капитализма в 1920–1940 годы, держать массы в нищете с помощью искусственного ограничения производства товаров широкого потребления – тоже не выход. Экономике многих стран позволили впасть в стагнацию, земли перестали возделывать, производство простаивало, огромная часть населения лишилась работы и жила лишь на государственные пособия. Это повлекло за собой военную немощь, и поскольку лишения, которые обрушились на народ, были явно ненужными, противостояние власти стало неизбежным. Проблема состояла в том, как заставить шестеренки промышленности крутиться без увеличения реального богатства мира. Товары должны производиться, но не доходить до потребителя. Единственный способ добиться этого на практике – вести непрерывную войну.