Глава 2
Уинстон шел по пятнистой аллее, наступая в лужицы золота там, где кроны деревьев не соприкасались и свет проникал на землю. Под деревьями, слева от него, по земле растекался туман из голубых колокольчиков. Воздух словно целовал кожу. Было второе мая. Откуда-то из глубины леса слышалось монотонное пение вяхирей.
Он снова пришел немного раньше. Путешествие оказалось нетрудным, а девушка, очевидно, обладала опытом в таких делах, и потому он боялся меньше, чем обычно могло бы быть в такой ситуации. Наверняка он мог довериться ей в выборе надежного места. В целом не стоило предполагать, что за городом безопаснее, чем в Лондоне. Конечно, телеэкранов здесь нет, но всегда существует опасность нахождения поблизости спрятанного микрофона, который уловит твой голос и опознает его; кроме того, нелегко путешествовать одному, не привлекая при этом внимания. Для расстояний в пределах ста километров отметка в паспорте не требуется, но иногда у железнодорожных станций дежурят патрули, которые проверяют документы у каждого члена Партии, оказавшегося там, и задают неудобные вопросы. Однако ни одного патруля он не встретил, и по дороге от станции, бросив несколько беглых взглядов назад, убедился, что за ним никто не идет. Поезд был полон пролов, пребывавших в отличном настроении по причине хорошей летней погоды. Вагон с деревянными сиденьями, в котором он ехал, заняла одна огромная многообразная семья – от беззубой прабабушки до месячного ребенка; они собирались провести день в деревне у «свояков» и, как они без смущения объяснили Уинстону, прикупить немного сливочного масла на черном рынке.
Аллея стала шире, и через минуту он вышел на тропу, о которой она говорила ему, – обычную тропу для скота, плутавшую между кустами. Часов у него не было, но пятнадцать еще не пробило. Колокольчики под ногами росли так густо, что приходилось на них наступать. Он опустился на колени и начал рвать цветы – отчасти для того, чтобы убить время, но ему вдруг пришла в голову смутная идея сделать букет и отдать его девушке при встрече. Букет уже был довольно большим, он понюхал исходящий от него чуть сладковатый запах, и вдруг услышал какой-то звук за спиной: треск веток под чьими-то ступнями – ошибиться невозможно. Он продолжал собирать колокольчики. А что еще оставалось делать? Это могла быть девушка, а возможно, кто-то все-таки выследил его. Обернуться – значит, показать свою вину. Он рвал цветок за цветком. Чья-то рука легонько тронула его за плечо.
Он поднял голову. Это была девушка. Она покачала головой, как бы предупреждая его, что следует молчать, а затем раздвинула кусты и быстро пошла по узкой тропинке в лес. Она явно бывала здесь раньше, поскольку привычно обходила топкие места. Уинстон следовал за ней, сжимая в руках букет цветов. Сначала он испытал облегчение, но, глядя на стройную фигуру, движущуюся впереди, на алый пояс, который по-прежнему туго облегал ее крутые бедра, он начал ощущать свое ничтожество рядом с ней, и это чувство навалилось на него тяжелым грузом. Даже сейчас ему казалось, что, в очередной раз обернувшись и посмотрев на него, она может передумать. Сладость воздуха и зелень листьев еще больше сковывали его. Когда он шел от станции, то в лучах майского солнца он сам себе показался грязным и хилым городским затворником, в кожу которого въелись лондонская сажа и пыль. Он вдруг подумал, что она никогда не видела его на улице при свете дня. Они подошли к упавшему дереву, о котором она говорила. Девушка подскочила к нему и раздвинула кусты, которые казались очень густыми. Последовав за ней, он очутился на естественной полянке – крошечном, заросшем травой холмике, со всех сторон окруженном высокими молодыми деревьями, которые совершенно скрывали это место от чужих глаз. Девушка остановилась и повернулась к нему.
– Мы пришли, – сказала она.
Он смотрел на нее с расстояния в несколько шагов. Но не мог отважиться подойти поближе.
– Я не хотела ничего говорить на тропе, – продолжала она, – на случай, если там спрятаны микрофоны. Не думаю, что они там есть, но они могут быть. Всегда опасаешься, что кто-то из этих свиней узнает твой голос. Здесь мы в безопасности.
Он все еще не набрался смелости, чтобы к ней подойти.
– Здесь мы в безопасности? – тупо повторил он.
– Да, взгляните на эти деревья. Здесь росли молодые ясени, которые вырубили, а они снова дали побеги и превратились в целый лес поросли – деревца не толще запястья. Микрофон не спрячешь. Кроме того, я уже была здесь.
Они пока только разговаривали. Он сумел придвинуться к ней поближе. Она стояла перед ним прямо, как стрела, с улыбкой на лице, которая выглядела слегка иронично, будто она хотела спросить, почему он медлит. Колокольчики водопадом посыпались на землю. Казалось, они это сделали сами, по собственной воле. Он взял ее за руку.
– Верите, – произнес он, – до этой минуты я не знал, какого цвета ваши глаза? – Он заметил, что они карие – светло-карие, в обрамлении темных ресниц. – Теперь, когда вы видите, как я выгляжу на самом деле, вам не противно смотреть на меня?
– Нет, ничуть.
– Мне тридцать девять лет. У меня есть жена, от которой я не могу избавиться. У меня варикозное расширение вен. И еще пять вставных зубов.
– Меня это мало беспокоит, – ответила девушка.
В следующую минуту – трудно сказать, кто сделал первый шаг – она оказалась в его объятиях. Вначале, копна темных волос касалась его лица, и – да! – на самом деле повернулась к нему, и он целовал ее пухлые красные губы. Она обвила руками его шею, называла его дорогим, бесценным, любимым. Он потянул ее на землю, и она совершенно не сопротивлялась, он мог делать с ней все, что захочет. Но правда состояла в том, что у него не было никаких физических ощущений, за исключением того, что это просто контакт. Он не верил в происходящее и чувствовал лишь гордость. Он был рад тому, что происходит, но физического желания не возникало. Слишком все быстро, или ее молодость и привлекательность пугали его, или он так давно живет без женщины – он не знал настоящей причины. Она поднялась и вынула из волос колокольчик. Она села рядом, обняв его за талию.
– Ничего, дорогой. Нет смысла спешить. У нас еще почти целый день. Правда, отличное укрытие? Я нашла его во время одного из туристских походов. Если кто-то начнет приближаться, мы его за сто метров услышим.
– Как тебя зовут? – спросил Уинстон.
– Джулия. А я твое имя знаю. Уинстон. Уинстон Смит.
– Откуда тебе известно?
– Думаю, что я сильнее в разведке, чем ты, дорогой. Скажи мне, что ты думал обо мне до того дня, когда я передала тебе записку?
Он не чувствовал никакого желания лгать ей. Сказать самое худшее – это своего рода начало в любви.
– Один твой вид вызывал во мне ненависть, – произнес он. – Я хотел изнасиловать тебя, а затем убить. Две недели назад я серьезно подумывал о том, чтобы проломить тебе голову булыжником. Если ты и вправду хочешь знать, то мне казалось, что ты сотрудничаешь с полицией мыслей.
Девушка радостно рассмеялась, явно воспринимая его слова как доказательство ее умелой маскировки.
– Только не полиция мыслей! Не мог же ты на самом деле так думать?
– Ну, может, не совсем так. Но весь твой вид… Просто потому, что ты молода, свежа и красива, понимаешь… Я думал, вероятно…
– Ты думал, что я преданный член Партии. Чистый в помыслах и в делах. Флаги, процессии, лозунги, игры, туристские походы и все прочее. И ты думал, что имей я хоть малейший шанс, я донесу на тебя как на мыслепреступника, и тебя убьют?
– Да, что-то в этом роде. Ты же знаешь, огромное количество молодых девушек именно так бы и сделали.
– Все из-за этой проклятой вещицы, – сказала она, срывая алый пояс Молодежной Антисекс-Лиги и бросая его на какую-то ветку. Коснувшись талии, она будто вспомнила что-то, а потому залезла в карман комбинезона и достала оттуда маленькую плитку шоколада. Она разломила ее пополам и дала один кусочек Уинстону. Еще не попробовав угощенья, он понял по запаху, что это необычный шоколад. Он был темным и блестящим, завернут в серебристую бумагу. Обычный шоколад представлял собой крошащуюся массу тускло-коричневого цвета, которая на вкус была – как он мог это описать – словно дым горящего мусора. И все же когда-то он пробовал шоколад, вроде того, кусочек которого она дала ему. Как только до него донесся запах, в его памяти ожило неясное, но одновременно сильное и тревожное воспоминание.
– Где ты достала такой? – спросил он.
– На черном рынке, – беззаботно сказала она. – Знаешь, на вид я именно такая девушка. Я отлично играю. В Разведчиках командовала отрядом. Три вечера в неделю посвящаю добровольной работе в Молодежной Антисекс-Лиге. Часами хожу и расклеиваю их проклятые листки по всему Лондону. Я всегда держусь за один конец транспаранта во время шествий. Я всегда выгляжу бодрой и ни от чего никогда не увиливаю. Всегда кричи с толпой, вот что я скажу. И только так ты останешься в безопасности.
Первый квадратик шоколада растаял у Уинстона на языке. Вкус потрясающий. Но было еще что-то в его памяти, где-то на краю сознания, что-то очень сильное, но не принимающее определенную форму, как предмет, который ты видишь лишь краешком глаза. Он отогнал воспоминание, хотя понимал, что речь идет о каком-то поступке, который он предпочел бы не совершать.
– Ты очень молода, – произнес он. На десять-пятнадцать лет моложе меня. Что могло тебя привлечь в таком мужчине, как я?
– Было что-то в твоем лице. Я решила использовать шанс. Я хорошо распознаю людей, которые не похожи на других. Увидев тебя, я сразу же поняла: ты против НИХ.
Они – это, видимо, о Партии, причем о Внутренней партии, о которой она говорила с неприкрытой ненавистью, от чего Уинстону становилось неуютно. Хотя он знал: здесь они в большей безопасности, чем где-либо. А что еще его удивляло в ней, так это грубость ее речи. Члены Партии не должны сквернословить, и сам Уинстон, как бы то ни было, редко бранился, особенно вслух. Между тем Джулия, казалось, не могла упоминать Партию, прежде всего, Внутреннюю партию, не употребив слов, которые пишут мелом на заборах в глухих переулках. Его это не раздражало. Просто форма протеста против Партии во всех ее проявлениях, которая казалась естественной и здоровой, как чихание лошади, понюхавшей плохо высушенного сена. Они ушли с полянки и, обняв друг друга за талию, бродили по пятнистой аллее, достаточно широкой, чтобы идти вместе.