На всех спорных территориях имеются и ценные минералы, а на некоторых производятся таких важные растительные продукты, как каучук, который в странах с холодным климатом приходится получать синтетическим способом, причем, с приличными затратами. Но прежде всего они располагают неисчерпаемым резервом дешевой рабочей силы. Держава, захватившая Экваториальную Африку, или страны Ближнего Востока, или южную Индию, или Индонезийский архипелаг, получала также неисчислимое количество – сотни миллионов – дешевых и трудолюбивых работников. Жители этих территорий, так или иначе низведенные до положения рабов и постоянно переходящие от одного завоевателя к другому, нещадно расходуются, как, например, уголь или нефть, в гонке за вооружение, за захват дополнительных земель, за контроль над еще большим количеством рабочей силы, которая в свою очередь позволит произвести больше вооружения, захватить больше земель и так далее, до бесконечности. Следует отметить, что сражения в действительности никогда не выходят за пределы окраин спорных территорий. Границы Евразии плавают между Конго и северным побережьем Средиземного моря; острова в Индийском и Тихом океанах постоянно захватываются и отвоевываются то Океанией, то Евразией; в Монголии разделительная линия между Евразией и Истазией никогда не остается стабильной; все три державы заявляют о своих претензиях на районы, лежащие вокруг Северного полюса, хотя последние на самом деле по большей части необитаемые и неисследованные; однако баланс сил всегда примерно одинаков, а центральные и самые важные части каждого из государств всегда остаются нерушимыми. Более того, мировой экономике в действительности не нужен труд эксплуатируемого населения, живущего у экватора. Он ничего не добавляет к всеобщему благосостоянию, так как производит все лишь в целях войны, а цель ведения войны – это всегда обеспечение лучшей позиции для развязывания новой войны. Труд порабощенного населения позволяет наращивать темп бесконечных военных действий. Если бы его не было, структура мирового сообщества и процессы, поддерживающие ее, существенно бы не изменились.
Первоочередная цель современных военных действий (в соответствии с принципами двоемыслия эта цель одновременно признается и не признается правящей элитой Внутренней партии) – израсходовать произведенный машинами продукт, не поднимая при этом уровень жизни. Еще в конце девятнадцатого века в индустриальном обществе начал назревать вопрос использования излишков потребительских товаров. Сейчас же, когда лишь очень немногие люди едят вдоволь, эта проблема явно не является насущной и, возможно, не стала бы таковой, даже если бы в мире не шли процессы искусственного уничтожения. Сегодня мир есть босое, голодное и обветшалое место по сравнению с тем, каким он был до 1914 года, не говоря уже о сопоставлении его с воображаемым будущим, которое рисовали себе люди того периода. В начале двадцатого столетия представление о будущем обществе как о невероятно богатом мире, где все отдыхают и живут долго и с пользой – о блистательном стерильном мире из стекла, стали и белоснежного бетона – было частью сознания почти любого грамотного человека. Наука и техника развивались с такой удивительной скоростью, что всем казалось вполне естественным: они и дальше продолжат так развиваться. Этого не случилось, отчасти из-за обнищания, вызванного длинной чередой войн и революций, отчасти из-за того, что научно-технический прогресс зависел от эмпирической привычки мышления, которой не удалось выжить в строго регламентированном обществе. В целом мир сегодня более примитивен, чем пятьдесят лет назад. Развились некоторые отсталые сферы и были разработаны различные устройства, всегда так или иначе связанные с военными нуждами и политическим шпионажем, а вот эксперименты и изобретения по большей части прекратились, да и с разрухой, к которой привела атомная война 1950-х годов, полностью не разобрались. Тем не менее, опасности роботизации мира не исчезли. С того момента, как впервые появились машины, всем мыслящим людям стало ясно, что отпала необходимость тяжелого труда, а следовательно, главная причина человеческого неравенства. Если довести использование машин до логического конца, то голод, изнурительный труд, грязь, неграмотность и заболевания были бы уничтожены на протяжении жизни нескольких поколений. На самом деле, даже не будучи предназначенными именно для этой цели, а просто за счет стихийного процесса производства благ, которые невозможно было бы полностью распределить, машины в любом случае значительно подняли бы уровень жизни среднего человека за период около пятидесяти лет в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков.
Но также было ясно и то, что рост всеобщего благосостояния угрожает иерархическому обществу разрушением, а в некотором смысле он и есть разрушение. В мире, где никто не работает подолгу, где у всех есть еда и где каждый живет в доме с ванной и холодильником, где личный автомобиль и даже самолет не являются привилегией, самая очевидная и, возможно, самая важная форма неравенства уже исчезла. Будучи всеобщим, благосостояние перестает быть причиной различий. Несомненно, можно представить общество, в котором богатство (в смысле личное благосостояние и предметы роскоши) распределено равным образом, в то время как власть остается в руках маленькой привилегированной касты. Но на практике такое общество долго бы не просуществовало. Поскольку, если бы все равным образом смогли наслаждаться досугом и безопасностью, огромные массы людей, обычно задавленных бедностью, стали бы грамотными и научились бы самостоятельно мыслить; и как только бы это произошло, они рано или поздно бы поняли, что привилегированное меньшинство в сущности ничего не делает, и тут же свергли бы его. В долговременной перспективе иерархическое общество способно существовать только на основе бедности и невежества. Возврат к аграрному прошлому, о котором мечтали мыслители начала двадцатого века, не представляет собой практического решения. Он входит в противоречие с тенденцией к механизации, которая почти во всем мире стала квазиинстинктом; кроме того, любая страна, отстающая в индустриальном отношении, беспомощна в военном смысле и попадает под власть – прямую или косвенную – более технически подкованных соперников.
Решение держать массы в нищете посредством ограничения выпуска товаров тоже не оправдало себя. Именно это было широко распространено в последний период развития капитализма – примерно с 1920 по 1940 годы. Экономика многих стран пришла в упадок, земли не обрабатывались, средства производства не обновлялись, широкие слои населения страдали от безработицы и кое-как жили за счет государственной благотворительности. А еще это вело к ослаблению военной мощи и, так как лишения не были вызваны явной необходимостью, к возникновению неизбежной в таких случаях оппозиции. Вопрос заключался в том, как сохранить поступательное движение индустрии вперед, но при этом не увеличивать реальное благосостояние в мире. Товары должны производиться, но их нельзя распределять. И на практике единственным способом достижения этого являются бесконечные военные конфликты.
Важнейшей составной частью войны является разрушение – не обязательно человеческих жизней, но и продуктов человеческого труда. Война есть способ рвать на куски, распылять в стратосфере или топить в морских глубинах все то, что в ином случае могло было быть использовано для слишком комфортной жизни масс, и, следовательно, в перспективе – для развития у них излишнего разума. Даже когда военное оружие в действительности не уничтожается, его производство все равно является удобным способом использования рабочей силы таким образом, чтобы она не производила то, что может быть потреблено. Плавучая Крепость, например, требует такого огромного количества труда, что его хватило бы на строительство нескольких сотен грузовых судов. А она в конечном итоге утилизируется как устаревшая, так и не принеся никому пользы, и дальше опять нужны огромные трудовые затраты на возведение очередной Плавучей Крепости. С точки зрения теории военные усилия всегда планируются так, чтобы поглотить любые излишки, которые могут остаться после удовлетворения самых минимальных потребностей населения. На практике потребности населения всегда занижаются, в результате чего возникает хронический дефицит в удовлетворении половины первоочередных нужд; но это считается преимуществом. Это намеренная политика: держать даже привилегированные группы где-то на грани лишений, потому что общая скудость ресурсов в государстве увеличивает важность мелких привилегий и, следовательно, усиливает различия между слоями населения. По стандартам начала двадцатого века даже член Внутренней партии ведет аскетическую и трудную жизнь. Тем не менее, те немногие предметы роскоши, которые он имеет: большая, оборудованная всем необходимым квартира, лучшая по качеству еда, напитки и табак, два-три слуги, личный автомобиль или вертолет – все это совершенно отделяет его от члена Внешней партии; члены Внешней партии имеют такие же преимущества по сравнению с низшими массами, которые мы называем пролами. Социальная атмосфера подобна жизни осажденного города, где наличие куска конины обозначает разницу между бедностью и богатством. В то же время осознание того, что идет война, а значит, ты в опасности, приводит к восприятию передачи всей полноты власти маленькой касте как естественного и неизбежного условия выживания.
Война, как мы видим, не просто производит необходимые разрушения, но и делает их психологически приемлемым способом. В теории было бы довольно просто истратить излишки труда в мире на строительство храмов и пирамид, рытье ям с последующим закапыванием их или даже пустить их на производство больших количеств товаров, которые затем предавать огню. Но это обеспечило бы лишь экономическую, но не эмоциональную базу для иерархического общества. Дело здесь не в моральном состоянии масс, которое неважно до тех пор, пока они неустанно работают, а в морали самой Партии. И незначительный член Партии должен быть компетентным, трудолюбивым и даже умным в пределах узких рамок, а кроме того, нужно, чтобы он являлся доверчивым и невежественным фанатиком, превалирующие настроения которого страх, ненависть, преклонение и оргиастическая радость. Другими словами, нужно, чтобы он имел менталитет, одобряющий состояние войны. Не имеет значения, идет ли на самом деле война, так как все равно решительная победа невозможна, а также не имеет значения, ведется эта война хорошо или плохо. Все, что нужно – это само существование войны. Раскол в сознании, которого Партия требует от своих членов и который лучше всего достигается в обстановке войны, сейчас является почти повсеместным, но чем выше занимаемое положение, тем чаще люди склоны к двойному мышлению. Особенно это характерно для членов Внутренней партии, среди которых крайне сильны военная истерия и ненависть к врагу. Будучи управленцем, член Внутренней партии часто знает, что та или иная военная сводка недостоверна, и он, может быть, понимает, что война как таковая сомнительна и либо ее вообще нет, либо она ведется в совершенно иных целях, чем те, что объявлены; но такое знание легко нейтрализовать с помо