В прошлые века война едва ли не по определению представляла собой событие, которое рано или поздно должно было прийти к концу, завершиться решительной победой или столь же неоспоримым поражением. В прошлом война также представляла собой один из основных инструментов, связывавших человеческое общество с физической реальностью. Все правители всех веков пытались заставить своих последователей воспринимать мир в ложной перспективе, однако они не могли изобразить поражение в войне как победу. Так что, пока поражение означало утрату независимости или могло привести к другому не менее нежелательному результату, приходилось принимать серьезные меры, чтобы его избежать. Игнорировать физические факты невозможно. В философии, или даже религии, или этике, или политике два плюс два может равняться и пяти, но когда ты проектируешь винтовку или аэроплан, два плюс два всегда равно четырем. Неэффективные нации рано или поздно завоевываются сильными, и борьба за эффективность не допускает иллюзий. Более того, чтобы быть эффективным, необходимо учиться на прошлом, что требует достаточно точной картины того, что происходило в былые времена. Газетные статьи и учебники истории всегда были тенденциозны и приукрашивали действительность, однако фальсификации того уровня, который практикуется в наши дни, в прошлом были невозможны. Война являлась предохранительным клапаном с точки зрения здравого смысла и, пока таковой интересовал правящие классы, считалась наиболее надежным из всех предохранителей. Пока войну можно выиграть или проиграть, никакой правящий класс не может избежать определенной меры ответственности.
Но когда война становится непрерывной в буквальном смысле этого слова, она перестает быть опасной. Когда война непрерывна, не существует такой вещи, как военная необходимость. Технический прогресс может прекратиться, а наиболее осязаемыми фактами можно пренебречь или вообще не обратить на них внимания. Как мы уже видели, исследования, способные удостоиться звания научных, ведутся теперь исключительно в военных целях, однако обычно они ограничены областью мечтаний, и отсутствие результатов более не имеет значения. Эффективность потеряла прежнее значение даже в военных вопросах. В Океании более нет ничего эффективного, кроме органов Госмысленадзора. Каждая из трех мировых держав, по сути дела, представляет собой отдельную вселенную, в рамках которой позволительно практиковать любое мыслимое духовное извращение. Реальность проявляет себя только в повседневных потребностях – необходимости пить и есть, иметь одежду и крышу над головой… ну, и не отравиться чем-либо, не выпасть из окна верхнего этажа и так далее. Грань между жизнью и смертью, между физическим удовольствием и отсутствием его по-прежнему существует, но это все. Отрезанный от контактов с внешним миром житель Океании подобен человеку в межзвездном корабле, не способному определить, где у него верх, а где низ.
Власть правителей такого государства имеет абсолютный характер, недоступный никаким прошлым фараонам и цезарям. Они обязаны не допустить того, чтобы последователи их умирали от голода в неприличном количестве, еще они обязаны поддерживать столь же невысокий уровень военной техники, что их соседи; но как только этот минимум достигнут, они могут придать реальности любой выгодный для них вид.
Посему современная война, если судить ее по нормам предшествующих войн, является откровенным жульничеством. Он подобна дракам самцов некоторых копытных, чьи рога поставлены так, что они неспособны нанести друг другу увечья. Однако, не являясь реальной, она тем не менее не становится бессмысленной. Она съедает излишки потребительских товаров и позволяет сохранить ту особую ментальную атмосферу, в которой нуждается иерархическое общество. Война, как можно будет увидеть, представляет собой чисто внутреннее дело державы.
В прошлом правящие группировки всех стран мира, умея распознать общий интерес и потому имея возможность ограничить разрушительность войны, тем не менее сражались друг с другом, и победитель всегда грабил побежденного. В наши дни они не сражаются друг с другом. Их война, война каждой правящей группировки, ведется против собственных подданных, и цель войны заключается не в том, чтобы приобрести или не утратить какие-либо территории, но в том, чтобы сохранить в целости собственное государственное устройство. Поэтому само слово «война» вводит теперь в заблуждение. По всей видимости, можно утверждать, что, сделавшись непрерывной, война как таковая перестала существовать. То особое давление, которое она оказывала на человечество начиная с неолита и заканчивая началом двадцатого столетия, исчезло, уступив место чему-то совершенно другому. С тем же самым результатом три супердержавы вместо непрекращающейся войны могли бы заключить между собой вечный мир и жить в покое в своих нерушимых границах, ибо в таком случае каждая из них осталась бы самодостаточной вселенной, навсегда освободившейся от отрезвляющего страха перед внешней угрозой. Постоянный мир был бы точно таким, как постоянная война. Хотя огромное большинство членов Партии воспринимают его в более узком плане, таков внутренний смысл партийного лозунга: ВОЙНА – ЭТО МИР.
Уинстон на мгновение перестал читать. Где-то вдалеке прогрохотал взрыв ракетной бомбы. Блаженное ощущение одиночества в обществе запретной книги, в комнате, лишенной телескана, еще не выветрилось из его души. Он ощущал одиночество и безопасность, ощущал физическую усталость, и мягкое кресло, и легкое прикосновение к щеке ветерка, дышавшего из окна. Книга завораживала его, а точнее, заново убеждала. В известном смысле она не говорила ничего нового, но именно это и привлекало. Она говорила то, что сказал бы он сам, если бы имел возможность привести в порядок рассеянные мысли. Она была рождена родственным ему разумом, однако немыслимо более могучим, более системно мыслящим, менее поддавшимся страху. Самыми лучшими книгами, полагал Уинстон, являются те, которые рассказывают то, что ты уже знаешь. Он только что перелистал страницы обратно к первой главе, когда услышал на лестнице шаги Юлии и поднялся из кресла навстречу ей. Бросив на пол свою коричневую сумку для инструментов, она упала в его объятия; они не встречались уже больше недели.
– Я получил КНИГУ, – сказал он, как только разжались объятья.
– О! Хорошо, – отозвалась Юлия без особого интереса и немедленно склонилась к керосинке, чтобы сварить на ней кофе. К теме они вернулись только после того, как провели полчаса в постели. Вечер оказался прохладным, так что пришлось укрыться стеганым одеялом. Снизу доносились уже знакомый голос и шарканье ног по мостовой. Объемистая краснорукая женщина, которую Уинстон увидел во время своего первого визита, казалась неотъемлемой частью этого двора. Похоже, что в течение дня не было минутки, когда она не сновала бы между корытом и веревкой то с полным прищепок ртом, тo распевая страстную песню. Уютно устроившаяся на боку Юлия явно собиралась уснуть. Выудив с пола оставленную там книгу, он сел, привалившись спиной к изголовью кровати, и сказал:
– Мы должны прочитать ее. И ты тоже. Как и все члены Братства.
– Читай ты, – проговорила Юлия уже с закрытыми глазами. – Читай вслух. Так будет лучше всего. А потом можешь объяснить мне то, что прочел.
Стрелки часов показывали на шесть, то есть на восемнадцать. Впереди у них оставалось еще три или четыре часа. Положив книгу на колени, он начал читать:
Глава I. Невежество – это Сила
Во все известные нам времена – возможно, с конца неолита – в мире существовало три группы людей: высшая, средняя и низшая. Они подразделялись на подгруппы различными способами, в разные времена называли себя разными именами, существовали в различных количественных соотношениях и различных взаимоотношениях друг с другом, однако базовая структура общества никогда не менялась. Даже после колоссальных потрясений и как будто бы необратимых перемен всегда восстанавливалась одна и та же структура, подобно тому, как всегда возвращается гироскоп в равновесное положение, в какую бы сторону ни отклоняли его. Интересы этих групп полностью несовместимы…
– Юлия, ты не спишь? – спросил Уинстон.
– Не сплю, любимый, и слушаю тебя. Продолжай. Это великолепно.
Он продолжил:
– Цели этих групп полностью несовместимы. Цель высшей группы – сохранить свое положение. Цель средней – обменяться положением с высшей. Цель низшей (когда у них бывает таковая, так как они настолько раздавлены эксплуатацией, что не всегда ощущают то, что находится за пределами своих жизненных потребностей) – отменить все сословные различия и создать такое общество, в котором все люди будут равны. Таким образом, во всей истории так или иначе повторяется одинаковая в общих очертаниях борьба. Высший класс достаточно долго благополучно пребывает у власти, однако рано или поздно наступает такой момент, когда его представители теряют или веру в себя, или способность эффективно править, или одновременно и то и другое. Тогда средний класс низлагает высший, воспользовавшись услугами низшего, который привлекает на свою сторону обещанием бороться за свободу и справедливость. Добившись своей цели, средний класс отправляет низший обратно в рабское положение, а сам становится высшим. Наконец образуется новый средний класс, вычленившийся из одной из остальных групп или из обеих сразу, и борьба начинается снова. Из всех трех групп только низшая никогда не добивается своих целей.
Будет преувеличением сказать, что по ходу истории не имел места материальный прогресс. Даже в наше время, в период упадка, средний человек обеспечен необходимым больше, чем несколько веков назад. Однако никакой рост благосостояния, никакое смягчение нравов, никакие революционные реформы ни на миллиметр не приблизили его к равенству. С точки зрения низшего класса, любые исторические перемены оканчивались для него лишь переходом от одного господина к другому.
К концу девятнадцатого столетия воспроизводимость этой схемы стала очевидна для многих наблюдателей. Возникли школы мыслителей, интерпретировавших историю как циклический процесс и утверждавших, что таким образом доказывается неизменность неравенства как непреложного закона существования человечества. Эта доктрина, конечно, всегда имела своих сторонников, однако манера, в которой она теперь излагается, претерпела значительные изменения. В прошлом необходимость иерархической формы общества в первую очередь оправдывалась высшим общественным слоем. Она проповедовалась королями, аристократами, а также священниками, адвокатами – всеми теми, кто паразитировал на потребностях высшего слоя, – и обыкновенно смягчалась обещаниями компенсации в воображаемом потустороннем мире. Средний класс на стадии борьбы за власть всегда пользовался такими словами, как свобода, справедливость и равенство. Далее, однако, концепция общечеловеческого братства начинала размываться теми, кто еще не прорвался к власти, однако надеялся скоро прийти к ней. В прошлом средний класс устраивал революции под знаменем равенства, однако, низложив старый порядок, устанавливал еще худшую тиранию. Новый средний класс, по сути дела, провозглашал свою тиранию заранее. Социализм – теория, появившаяся в начале девятнадцатого века, ставшая последним звеном в цепи философских течений, восходящих к восстаниям рабов античного времени, – с самого начала был заражен утопизмом прежних веков.