Однако в каждом варианте социализма, возникавшем примерно после 1900 года, конечная цель установления свободы и равенства отвергалась все более и более открыто. Новые движения, появлявшиеся в середине столетия, – ангсоц в Океании, необольшевизм в Евразии, так называемое почитание смерти в Востазии – сознательно ставили своей целью закрепление НЕсвободы и НЕравенства. Конечно же, эти новые движения вырастали на старых корнях и стремились пользоваться именами прежних теорий и на словах следовали их идеологии, однако все они имели своей целью остановку прогресса и замораживание истории в нужный момент. Знакомому уже маятнику было суждено качнуться еще один раз и остановиться. Как и всегда, средним назначено было выставить высших и стать ими, однако на сей раз согласно осознанной стратегии высшие получили возможность занимать эту позицию постоянно.
Новые доктрины возникли отчасти благодаря накоплению исторических знаний и росту понимания истории, еще не существовавшего до девятнадцатого века. Сделалось постижимым (или, во всяком случае, так казалось) циклическое течение истории, ну а раз оно сделалось постижимым – значит, стало и изменяемым. Однако основной определяющей причиной стало то, что уже в начале двадцатого века равенство общества сделалось технически возможным. Действительно, люди остались неравными в своих природных талантах, и исполняемые ими функции распределялись образом, невольно ставившим одних в предпочтительное положение перед другими. Однако реальной необходимости в классовом разделении общества или в больших различиях в личном доходе уже не существовало.
В прежние времена классовые различия были не только неизбежны, но и желательны. Неравенство было ценой цивилизации. Однако с развитием механического производства ситуация изменилась. Даже в том случае, когда людям приходилось заниматься различными видами работ, исчезла необходимость, заставлявшая их жить на различных социальных и общественных уровнях. Поэтому, с точки зрения новых стремившихся к власти групп, равенство между людьми теперь представляло собой не желанный для всех идеал, а опасность, которую следовало предотвратить. В более примитивные времена, когда справедливое и мирное общество было в принципе нереально, в его возможность было проще поверить. Идея земного рая, в котором все люди будут братьями друг другу, не нуждаясь в законах и принуждении к грубому труду, манила человеческое воображение много тысячелетий. И видение это обладало определенной властью даже над группами, на деле имевшими профит от каждой исторической перемены. Наследники Французской, Английской и Американской революций отчасти верили в свои красивые фразы о правах человека, свободе слова, равенстве перед законом и тому подобном и даже позволили этим словам оказать кое-какое влияние на образ своих действий. Однако к четвертому десятилетию двадцатого века все основные течения политической мысли обрели авторитарный характер. Земной рай был дискредитирован в тот самый момент, когда стало возможным его осуществление. Каждая новая политическая теория, каким бы именем она ни прикрывалась, вела в обратную сторону, к иерархии и территориальному дроблению. И при общем ожесточении нравов, установившемся в тридцатых годах двадцатого века, вновь стали использоваться методики, отвергнутые подчас столетия назад, – заключение без суда и следствия, использование военнопленных в качестве рабов, публичные казни, захват заложников, депортации целых народов – причем они не только вошли в обиход, но с ними смирялись и даже защищали люди, считавшие себя прогрессивными.
И только после десятилетия межнациональных и гражданских войн, революций и контрреволюций ангсоц и его политические конкуренты превратились в полностью развитые общественные теории. Однако они находились в тени различных систем, обыкновенно именуемых тоталитарными, появившихся несколько ранее в том же столетии, и общие характеристики мира, которому предстояло возникнуть из доминировавшего хаоса, стали очевидными уже достаточно рано.
Равным образом было очевидно и то, какого рода люди станут управлять миром. Новая аристократия состояла по большей части из бюрократов, ученых, инженеров, профсоюзных лидеров, политологов, социологов, преподавателей, журналистов и профессиональных политиканов. Эти люди, корнями своими уходящие в средний по доходам класс и в верхние слои рабочего класса, были созданы и сведены воедино бесплодным миром монопольной промышленности и централизованного правления. В прошлые века по сравнению со своими оппонентами они казались менее жадными, менее тяготевшими к роскоши, более рвущимися к чистой власти, но превыше всего – более осознающими дела рук своих и более заинтересованными в сокрушении всякой оппозиции. И этот последний фактор сделался определяющим. По сравнению с властями сегодняшнего дня все предшествующие тирании были трусливыми, нерешительными и неэффективными. Правящие группы всегда были в какой-то степени заражены либеральными идеями и не заканчивали любые дела, действовали исключительно в открытую и не интересовались тем, что думали их подданные. По современным стандартам толерантной была даже средневековая католическая церковь. Отчасти причиной этого являлся тот факт, что в прошлом никакое правительство не обладало властью, позволявшей держать своих подданных под постоянным надзором. Изобретение печати, однако, облегчило управление общественным мнением, а кино и радио продолжили процесс. Изобретение телевидения и дальнейшее его совершенствование, позволившее одновременно вести прием и передачу с одного телеаппарата, прикончило личную жизнь. Всякий гражданин – во всяком случае, гражданин достаточно важный для того, чтобы за ним наблюдали, – теперь все двадцать четыре часа в сутки мог находиться под надзором полиции и в сфере воздействия монопольной официальной пропаганды при полном отсутствии других каналов общения и информации. Впервые возникла возможность добиться не только всеобщего полного повиновения воле государства, но и полного единомыслия по любому вопросу.
По завершении революционных пятидесятых и шестидесятых годов общество, как всегда, снова разделилось на высших, средних и низших, однако в отличие от своих предшественников высшие на сей раз не руководствовались инстинктом, а твердо знали, что нужно делать для того, чтобы на сей раз обезопасить свое положение. Давно уже было осознано, что единственно надежной основой для существования олигархии является коллективизм. Богатство и привилегии проще всего защищать тогда, когда они находятся в совместной собственности. Так называемая «отмена частной собственности», происшедшая в середине столетия, на самом деле означала концентрацию собственности в куда меньшем числе рук, чем прежде, с той разницей, что новые собственники представляли собой группу, а не некоторое количество отдельных личностей. Члену Партии как личности не принадлежит ничего, кроме скромных личных пожитков. Партия же как коллектив владеет всем в Океании, поскольку контролирует все и распределяет продукцию по своему усмотрению. В послереволюционные годы она сумела занять это командное положение почти без сопротивления, так как весь процесс был подан обществу как акт коллективизации. Уже было принято считать, что если экспроприировать класс капиталистов, то сам собой возникнет социализм; и капиталистов экспроприировали самым естественным образом. У них отобрали фабрики, шахты, земли, дома, транспорт и все прочее, а поскольку частная собственность не должна более существовать, все эти объекты должны были перейти в общественную собственность. Ангсоц, выросший из раннего социалистического движения и унаследовавший его фразеологию, по сути дела, выполнил важный пункт программы социалистов, в результате чего, согласно всем предвидениям, экономическое неравенство, как и намечалось, было сделано постоянным.
Однако проблемы возведения в постоянство иерархического общества уходят куда глубже. Существуют всего четыре варианта потери власти правящей группой. Она либо подчиняется внешнему завоевателю, либо управляет настолько неэффективно, что народ восстает, либо позволяет возникнуть сильной и энергичной группе среднего класса, либо теряет уверенность в себе и желание управлять. Факторы эти действуют не по одиночке, и, как правило, в той или иной степени все четыре присутствуют в обществе. Правящий класс, способный справляться со всеми четырьмя угрозами, правил бы постоянно. В конечном счете, определяющим фактором является умственный настрой самого правящего класса.
Во второй половине нынешнего столетия первая опасность на самом деле исчезла. Каждая их трех держав, ныне владеющих миром, на деле непобедима и может утратить этот статус только посредством медленных демографических изменений, которые обладающее широкими полномочиями правительство может легко предотвратить.
Вторая опасность также является чисто теоретической. Массы никогда не восстают по собственной воле. И не восстают они именно потому, что являются угнетенными. В самом деле, пока им не позволяют иметь критерии сравнения, они даже не ощущают своего угнетения. Повторяющиеся экономические кризисы прежних времен являлись совершенно излишними, и ныне им не позволено происходить, однако другие крупные возмущения могут совершаться и происходят на самом деле, не имея политических результатов, поскольку не существует такого способа, коим недовольные могли бы получить возможность высказаться; что касается проблемы перепроизводства, присущей нашему обществу после возникновения машинного производства, она разрешается посредством непрерывных военных действий (см. в Главе III), которые также полезны для придания обществу определенного морального настроя. Поэтому с точки зрения наших современных правителей единственную опасность представляет возникновение новой группы способных, обладающих свободным временем, жаждущих власти людей, а также рост либерализма и скептицизма в их собственных рядах. Проблема эта, кстати сказать, имеет чисто образовательный характер. Решение ее требует непрерывного модулирования сознания как собственно правящей группы, так и находящейся непосредственно под ней – исполнительной. На сознание масс следует оказывать только чисто негативное воздействие.