Телеэкран ненадолго смолк. Уинстон снова поднял голову. Сводка! Но нет, просто сменилась музыка. Он видел перед собой карту Африки. Движение армий представлялось ему в виде схемы: черная стрелка устремлялась вниз, на юг, а белая стрелка вбок, на восток, поверх хвоста черной. Словно в поисках поддержки он поднял взгляд на невозмутимое лицо на портрете. Мыслимо ли, чтобы второй стрелки вообще не существовало?
Интерес его опять увял. Хорошенько глотнув джина, он взял белого коня и сделал пробный ход. Шах. Но ход был явно неверный, поскольку…
Непрошеное воспоминание пришло на ум. Он увидел комнату в свете свечи, с огромной кроватью под белым покрывалом, и себя, мальчика лет девяти-десяти, сидящего на полу и трясущего коробочку с костяшками. Он заливисто смеялся. Перед ним сидела мама и тоже смеялась.
Должно быть, до ее исчезновения оставался где-то месяц. Момент примирения, когда он забыл гложущий голод и в нем снова всколыхнулась сыновняя любовь. Он хорошо помнил тот ненастный, дождливый день, когда по оконной раме струилась вода, и в комнате было слишком темно, чтобы читать. Два ребенка в темной тесной спальне сходили с ума от скуки. Уинстон ныл и капризничал, бестолково требовал еды, слонялся по комнате, стаскивал с места все вещи и пинал стенные панели, пока соседи не застучали в стену, а младшая сестренка то и дело хныкала. В итоге мама сказала: «Давай, будь умницей, и я куплю тебе игрушку. Прекрасную игрушку – ты обрадуешься»; она сбегала под дождем в ближайший магазинчик, который работал время от времени, и вернулась с картонной коробкой. В ней была игра «Змейки и лесенки». Он до сих пор помнил запах влажного картона. Игра имела жалкий вид. Доска вся в трещинах, а крохотные деревянные костяшки до того неровные, что с трудом лежали на одном боку. Уинстон смотрел на игру надувшись, без всякого интереса. Но затем мама зажгла свечу, и они уселись на пол играть. Вскоре его захватил азарт, и он заливисто смеялся, наблюдая, как фишки несмело карабкались по лесенкам, а затем съезжали по змейкам чуть ли не до самого старта. Они сыграли восемь конов, выиграв каждый по четыре. Младшая сестренка еще не понимала правил игры, но сидела у изголовья кровати и тоже смеялась вместе со всеми. До самого вечера они были счастливы, как когда-то в его раннем детстве.
Он отогнал воспоминание. Оно было ложным. Ложная память беспокоила его время от времени. Он знал, что это ничего не значит. Есть вещи реальные, есть – нереальные. Он вернулся к шахматам и снова взялся за белого коня. Почти сразу конь стукнулся о доску. Уинстон вздрогнул, словно его что-то пронзило.
Воздух прорезали фанфары. Это была сводка! Победа! Фанфары перед новостями всегда означали победу. Словно электрический разряд пронесся по кафе. Даже официанты встрепенулись, навострив уши.
Вслед за фанфарами поднялся невообразимый гвалт. С телеэкрана захлебывался возбужденный голос диктора, но слова его тонули в восторженном реве толпы. Новость как по волшебству уже облетела улицы. Уинстон достаточно расслышал диктора, чтобы понять – все произошло именно так, как он предполагал: тайно стянулась огромная морская армада и нанесла удар в тыл противнику. Белая стрелка перерезала хвост черной. Сквозь шум прорывались обрывки восторженных фраз: «Грандиозный стратегический маневр… безупречная координация… беспорядочное бегство… полмиллиона пленных… полностью деморализован… контроль над всей Африкой… приблизить завершение войны в обозримом будущем… величайшая победа в истории человечества… победа, победа, победа!»
Ноги Уинстона под столом судорожно дергались. Он не вскочил с места, но в воображении своем бежал, стремительно летел по улицам вместе с толпой, оглушая себя воплями восторга. Он снова поднял взгляд на портрет Большого Брата. Вот он, колосс, вознесшийся над миром! Скала, о которую разбивались азиатские орды! Он подумал, как всего десять минут назад – да, всего десять минут – у него в сердце еще были сомнения и он гадал, что принесут новости с фронта: победу или поражение. Но ныне пала не только Евразийская армия! Многое в нем переменилось с первого дня в Министерстве любви, но окончательная, обязательная, целительная перемена настала лишь сейчас.
Голос диктора продолжал восторженно рассказывать о пленных, трофеях и кровопролитии, но шум на улице понемногу стихал. Официанты вернулись к своим обязанностям. Один из них подошел к Уинстону с бутылкой джина. Но он сидел в блаженном забытьи и не видел, как ему наполняют стакан. Он уже никуда не бежал, не кричал с толпой. Он снова был в Министерстве любви: ему все простили, душа его бела, как снег. Он сидел на скамье подсудимых, признаваясь во всем и выдавая всех. Он шел по белому кафельному коридору, словно залитому солнцем, а за ним – вооруженный охранник. Мозг ему прошивала долгожданная пуля.
Он поднял взгляд на огромное лицо. Сорок лет ушло на то, чтобы понять, какая улыбка скрывалась в темных усах. О жестокая, напрасная размолвка! О упрямый, своенравный блудный сын! Две слезы, сдобренные джином, скатились по его щекам. Но все хорошо, все хорошо, борьба кончена. Он одержал победу над собой. Он полюбил Большого Брата.
1949
КОНЕЦ
ПриложениеПринципы новояза
Новояз, официальный язык Океании, был разработан в соответствии с идеологическими нуждами Ангсоца, или английского социализма. В 1984 году никто еще не пользовался новоязом как единственным средством общения – устного или письменного. На нем писались передовицы «Таймс», но то был tour de force [11], под силу лишь специалистам. Ожидалось, что новояз окончательно заменит старояз (или обычный английский в нашем понимании) примерно к 2050 году. Пока же он укреплял свои позиции благодаря стремлению всех членов Партии как можно чаще использовать слова и грамматические конструкции новояза в повседневной речи. Вариант, имевший хождение в 1984 году и закрепленный в девятом и десятом изданиях «Словаря новояза», являлся переходным и содержал много лишних слов и устаревших форм, которые предполагалось постепенно упразднить. Здесь мы рассмотрим окончательный, усовершенствованный вариант, закрепленный в одиннадцатом издании словаря.
Назначение новояза состояло не только в том, чтобы обеспечить выразительными средствами мировоззрение и моральные установки, присущие приверженцам Ангсоца, но и чтобы сделать невозможными все другие способы мышления. Предполагалось, что окончательное утверждение новояза и забвение старояза сделают еретическое мышление – то есть мышление, отклоняющееся от принципов Ангсоца, – буквально немыслимым, во всяком случае в той мере, в какой мышление определяется словами. Словарный состав подобрали таким образом, чтобы придать точное и часто весьма тонкое выражение каждому понятию, которое могло понадобиться члену Партии, отсекая при этом другие значения вместе с возможностью их случайного возникновения. Частично это достигалось образованием новых слов, но главным образом – исключением нежелательных и избавлением оставшихся слов от неортодоксальных и по возможности всех прочих значений. Приведем один пример. В новоязе осталось слово «свободный», но употребить его можно было только в таких выражениях, как: «Свободный ошейник» или «Проезд свободен». Но не в старом значении, как то: «политическая свобода» или «свобода мысли», поскольку ни то, ни другое не существовало на уровне понятий и, следовательно, не требовало выражения. Помимо избавления от однозначно еретических слов, сокращение словарного запаса рассматривалось как самоцель, и никакое слово, без которого можно было обойтись, не имело права на существование. Новояз был призван не расширить, но сузить горизонт мышления, и этой цели способствовало урезание выбора слов до минимума.
За основу новояза был взят английский язык, известный нам сегодня, хотя многие предложения новояза, даже не содержащие новых словообразований, едва ли были бы понятны нашим современникам. Слова новояза подразделялись на три четко очерченных класса: Лексикон A, Лексикон B (также называемый сложносоставным) и Лексикон C. Для удобства лучше рассмотреть каждый из них по отдельности, но в разделе, посвященном Лексикону A, мы также разберем грамматические особенности новояза, поскольку их правила остаются в силе для всех трех категорий.
Лексикон A. Лексикон A состоял из слов, которые использовались в повседневной жизни в таких областях, как еда, питье, работа, одевание, подъем и спуск по лестнице, поездка в транспорте, садоводство, кулинария и т. п. Почти все эти слова известны нам сегодня – бить, бежать, собака, дерево, сахар, дом, поле, – но по сравнению с сегодняшним языком численность их была крайне мала, а значения гораздо конкретнее. Всякая двусмысленность и смысловые оттенки были вычищены. Новоязовские слова этого класса выражали по возможности одно общепринятое понятие, а самые распространенные сокращались до одного слога. Использовать Лексикон A в литературных целях, равно как и в политических или философских, не представлялось возможным. Он предназначался для выражения исключительно простых, целенаправленных мыслей, обычно связанных с конкретными объектами или физическими действиями.
Грамматика новояза имела две характерные особенности. Первая из них состояла в почти полной взаимозаменяемости различных частей речи. Любое слово в языке (это принципиально применялось даже к самым абстрактным словам, таким как если и когда) могло использоваться как глагол, существительное, прилагательное или наречие. Между однокоренными глаголами и существительными не допускались никакие вариации, что привело к избавлению от многих устаревших форм. Например, в новоязе не было слова думать. Его место заняло слово мысль, служившее как существительным, так и глаголом. Здесь не соблюдался никакой этимологический принцип: в одних случаях предпочтение отдавалось существительному, в других – глаголу. Даже при наличии близких по смыслу существительного и глагола, не связанных между собой этимологически, оставляли, как правило, что-то одно. Например, было выброшено такое слово, как резать, а его значение успешно выражалось существительным-глаголом нож. От таких сущеглагов путем добавления соответствующих суффиксов образовывались прилагательные и наречия. Так, синонимический ряд красивый, прекрасный, прелестный, миловидный, дивный, чудесный сужался до слова красый с набором суффиксов. Ряд знакомых нам прилагательных – хороший, сильный, большой, черный, мягкий – сохранился, но их общая численность резко сократилась. В них отпала почти всякая надобн