| A thousand rocket bombs would not batter it down. | Ее не разрушит и тысяча ракет. |
| He wondered again for whom he was writing the diary. | Он снова спросил себя, для кого пишет дневник. |
| For the future, for the past--for an age that might be imaginary. | Для будущего, для прошлого... для века, быть может, просто воображаемого. |
| And in front of him there lay not death but annihilation. | И ждет его не смерть, а уничтожение. |
| The diary would be reduced to ashes and himself to vapour. | Дневник превратят в пепел, а его -- в пыль. |
| Only the Thought Police would read what he had written, before they wiped it out of existence and out of memory. | Написанное им прочтет только полиция мыслей -- чтобы стереть с лица земли и из памяти. |
| How could you make appeal to the future when not a trace of you, not even an anonymous word scribbled on a piece of paper, could physically survive? | Как обратишься к будущему, если следа твоего и даже безымянного слова на земле не сохранится? |
| The telescreen struck fourteen. | Телекран пробил четырнадцать. |
| He must leave in ten minutes. | Через десять минут ему уходить. |
| He had to be back at work by fourteen-thirty. | В 14.30 он должен быть на службе. |
| Curiously, the chiming of the hour seemed to have put new heart into him. | Как ни странно, бой часов словно вернул ему мужество. |
| He was a lonely ghost uttering a truth that nobody would ever hear. | Одинокий призрак, он возвещает правду, которой никто никогда не расслышит. |
| But so long as he uttered it, in some obscure way the continuity was not broken. | Но пока он говорит ее, что-то в мире не прервется. |
| It was not by making yourself heard but by staying sane that you carried on the human heritage. | Не тем, что заставишь себя услышать, а тем, что остался нормальным, хранишь ты наследие человека. |
| He went back to the table, dipped his pen, and wrote: | Он вернулся за стол, обмакнул перо и написал. |
| To the future or to the past, to a time when thought is free, when men are different from one another and do not live alone--to a time when truth exists and what is done cannot be undone: From the age of uniformity, from the age of solitude, from the age of Big Brother, from the age of doublethink--greetings! | Будущему или прошлому -- времени, когда мысль свободна, люди отличаются друг от друга и живут не в одиночку, времени, где правда есть правда и былое не превращается в небыль. От эпохи одинаковых, эпохи одиноких, от эпохи Старшего Брата, от эпохи двоемыслия -- привет! |
| He was already dead, he reflected. | Я уже мертв, подумал он. |
| It seemed to him that it was only now, when he had begun to be able to formulate his thoughts, that he had taken the decisive step. | Ему казалось, что только теперь, вернув себе способность выражать мысли, сделал он бесповоротный шаг. |
| The consequences of every act are included in the act itself. | Последствия любого поступка содержатся в самом поступке. |
| He wrote: | Он написал: |
| Thoughtcrime does not entail death: thoughtcrime IS death. | Мыслепреступление не влечет за собой смерть: мыслепреступление ЕСТЬ смерть. |
| Now he had recognized himself as a dead man it became important to stay alive as long as possible. | Теперь, когда он понял, что он мертвец, важно прожить как можно дольше. |
| Two fingers of his right hand were inkstained. | Два пальца на правой руке были в чернилах. |
| It was exactly the kind of detail that might betray you. | Вот такая мелочь тебя и выдаст. |
| Some nosing zealot in the Ministry (a woman, probably: someone like the little sandy-haired woman or the dark-haired girl from the Fiction Department) might start wondering why he had been writing during the lunch interval, why he had used an old-fashioned pen, WHAT he had been writing--and then drop a hint in the appropriate quarter. | Какой-нибудь востроносый ретивец в министерстве (скорее, женщина -- хотя бы та маленькая с рыжеватыми волосами, или темноволосая из отдела литературы) задумается, почему это он писал в обеденный перерыв, и почему писал старинной ручкой, и что писал, а потом сообщит куда следует. |
| He went to the bathroom and carefully scrubbed the ink away with the gritty dark-brown soap which rasped your skin like sandpaper and was therefore well adapted for this purpose. | Он отправился в ванную и тщательно отмыл пальцы зернистым коричневым мылом, которое скребло, как наждак, и отлично годилось для этой цели. |
| He put the diary away in the drawer. | Дневник он положил в ящик стола. |
| It was quite useless to think of hiding it, but he could at least make sure whether or not its existence had been discovered. | Прячь, не прячь -- его все равно найдут; но можно хотя бы проверить, узнали о нем или нет. |
| A hair laid across the page-ends was too obvious. | Волос поперек обреза слишком заметен. |
| With the tip of his finger he picked up an identifiable grain of whitish dust and deposited it on the corner of the cover, where it was bound to be shaken off if the book was moved. | Кончиком пальца Уинстон подобрал крупинку белесой пыли и положил на угол переплета: если книгу тронут, крупинка свалится. |
| Chapter 3 | III |
| Winston was dreaming of his mother. | Уинстону снилась мать. |
| He must, he thought, have been ten or eleven years old when his mother had disappeared. | Насколько он помнил, мать исчезла, когда ему было лет десять-одиннадцать. |
| She was a tall, statuesque, rather silent woman with slow movements and magnificent fair hair. | Это была высокая женщина с роскошными светлыми волосами, величавая, неразговорчивая, медлительная в движениях. |
| His father he remembered more vaguely as dark and thin, dressed always in neat dark clothes (Winston remembered especially the very thin soles of his father's shoes) and wearing spectacles. | Отец запомнился ему хуже: темноволосый, худой, всегда в опрятном темном костюме (почему-то запомнились очень тонкие подошвы его туфель) и в очках. |
| The two of them must evidently have been swallowed up in one of the first great purges of the fifties. | Судя по всему, обоих смела одна из первых больших чисток в 50-е годы. |
| At this moment his mother was sitting in some place deep down beneath him, with his young sister in her arms. | И вот мать сидела где-то под ним, в глубине, с его сестренкой на руках. |
| He did not remember his sister at all, except as a tiny, feeble baby, always silent, with large, watchful eyes. | Сестру он совсем не помнил -- только маленьким хилым грудным ребенком, всегда тихим, с большими внимательными глазами. |
| Both of them were looking up at him. | Обе они смотрели на него снизу. |
| They were down in some subterranean place--the bottom of a well, for instance, or a very deep grave--but it was a place which, already far below him, was itself moving downwards. | Они находились где-то под землей -- то ли на дне колодца, то ли в очень глубокой могиле -- и опускались все глубже. |
| They were in the saloon of a sinking ship, looking up at him through the darkening water. | Они сидели в салоне тонущего корабля и смотрели на Уинстона сквозь темную воду. |