Короткий документ составляется: достоин выехать за рубеж или по таким-то причинам — выпивает, морально нечистоплотен, судим — отказать в выезде. Окончательное решение принимала комиссия обкома партии. Я позже, будучи заместителем начальника Тюменского управления, заседал в этой комиссии. Некоторые формулировки годами складывались. Скажем, такой-то отказать в выезде за границу, поскольку она — «женщина легкого поведения». Второй секретарь обкома партии Григорий Михайлович Голощапов мне говорит: «А где ты видел женщин тяжелого поведения?» Смех в зале. К сожалению, много такой рутины было. Наша работа определялась приказами и указаниями КГБ СССР, и я обязан был их исполнять.
Борьба с инакомыслием, грубые нарушения прав человека — мы же не из спортивного интереса этим занимались. Такие были задачи. Каждый раз перед очередным праздником приходила телеграмма — по первости это меня коробило: «Принять меры к изоляции и недопущению выезда в Москву крымских татар, турок-месхетинцев, осужденных, профилактированных, религиозных авторитетов». Длинный перечень тех подконтрольных элементов, которых надо было держать в узде.
Чекистам категорически запрещалось работать с представителями партийных органов. Во всех внутренних приказах говорилось: «не подлежат проверке руководители партийных и советских органов, прокуроры, судьи». Неприкасаемая каста.
Иваненко:
— Но по особому указанию, согласованному с генеральным секретарем ЦК КПСС Леонидом Ильичем Брежневым, тюменскому управлению КГБ поручили присматривать за бывшим руководителем компартии Греции Захариадисом, который под чужой фамилией находился в политической ссылке в городе Сургуте. И по этому делу не один выговор и не одна благодарность получены, в том числе мною…
Бывший генеральный секретарь ЦК компартии Греции Никос Захариадис — не по своей воле — жил в Сургуте с 1962 года.
До войны он был депутатом парламента. В войну партизанил против немцев. Попал в концлагерь Дахау. Его освободили в 1945 году. После войны по главе Демократической армии Греции сражался за власть в стране. В 1949-м ему пришлось прекратить боевые действия и покинуть страну. Когда Сталин поссорился с главой Югославии Иосипом Броз Тито, Захариадис поддержал советского вождя.
А после смерти Сталина греческие коммунисты решили от него избавиться. В апреле 1956 года Никос Захариадис прилетел в Москву. И исчез. Его под именем Николай Николаевич Николаев поставили директором лесхоза в городке Боровичи в Новгородской области. Сказали: так надо! Жена осталась в Греции. Он воспитывал двоих детей.
В мае 1962 года Никос Захариадис заявил, что хочет домой. Его не отпустили. Перевели подальше, в Сургут, где он прожил еще десять лет. Тосковал. Дважды пытался бежать. Ловили и возвращали. Полгода держал голодовку. Но ему все равно не позволили уехать. Установили рядом пост милиции. 1 августа 1973 года Захариадис повесился. Похоронили его в Тюмени под чужим именем.
— Виктор Валентинович, вот у вас в горотделе всего пять оперативных работников. Хотите, скажем, кого-то заменить. А где вы возьмете себе других? Это в Москве не сложно сотрудников подобрать, а в Нижневартовске откуда?
— Я брал новых людей. Даешь задание оперативным работникам искать подходящих нам людей на предприятиях. Сам ездил, знакомился. Прежде всего присматривался к молодежи из комсомольского актива, из тех, кто показал себя в общественной жизни, кто на хорошем счету, умеет работать с людьми. Понятно, без очевидных недостатков и пороков. Собираешь материалы. Потом приглашаешь, беседуешь. Иногда на стадии беседы отказываешься… Новых работников Тюмень присылала. Из других городов и районов. А бывали так называемые «ссыльные». Проштрафился в Москве, скажем, попался по пьяному делу — присылают ко мне в Нижневартовск на исправление. Неплохие работники получались. И рецидивов не случалось. Коллектив складывался дружный. Многое зависит от начальника, как себя поставишь. Тоже не просто. Мы все были ровесники. Обращение панибратское — «ты, Витя». Приходилось преодолевать. До конца, кстати, не было преодолено, к моему неудовольствию. Ну, это жизнь, что поделать.
— А кто-то из ваших подчиненных за вами присматривал?
— Стукачи всегда были. Но по призванию, не по назначению, не по должности. Кадровый аппарат оценивает деловые, моральные качества сотрудников, пишет аттестации… Кадровик приезжал, иногда пытался кого-то «агентурить», но если коллектив нормальный, то все в порядке. Был у меня подчиненный, который с ребятами выпил в гараже, а потом заложил их кадровику. Когда шло разбирательство, его спросили: а ты-то сам пил? Он ответил: пил, но с отвращением.
Сидели мы рядом с милицией, но за металлической дверью, у нас же и шифровальный отдел, и оперативная связь.
— А как же вы проводили встречи с агентом в небольшом городе, где все друг друга знают?
— Автоматическая телефонная связь отсутствовала. Специфика небольшого города. Телефонный коммутатор был ручной. Снимаешь трубку, отвечает телефонистка. Ты ее знаешь, и она тебя. Телефонистки различали по голосам всех сотрудников КГБ, наш телефон был, как сейчас помню, 2–62. «Анечка, найди мне такого-то». Агенту так не позвонишь. Отработали с каждым условия связи. Появляешься с каким-то условленным предметом в руке, на глазах у него помаячишь, он понимает, что надо выходить на связь. Подбирали явочные квартиры, хозяева которых были согласны — иногда за вознаграждение, иногда бесплатно — предоставлять свое жилье сотрудникам органов государственной безопасности для конспиративных встреч.
Как правило, встречались в вечернее время. В темноте. Идешь, проверяешься. Непросто, прямо скажем. Эта специфика многих угнетала. Некоторые не выдерживали, уходили. Бывали и нарушения конспирации, что приводили к расшифровке агента. Это чрезвычайное происшествие. Сразу приказ по управлению. За расшифровку — наказывали. К соблюдению конспирации относились очень строго.
— В вашей профессии надо уметь ладить с людьми. Это у вас от природы или научились?
— Думаю, в комитет и подбирали тех, кто способен устанавливать отношения, разговаривать, избегать конфликтов. Мы, конечно, не близнецы. Все разные, одни более замкнутые, другие более общительные… Но все обязаны уметь работать с людьми, располагать к себе. Это сложно. Познакомиться с человеком, завербовать его, убедить работать на нас и приносить полезную информацию… Доказать, что это важно для страны. Не всегда получалось.
— А вы готовились к разговору с человеком, которого надо к себе расположить? Настраивали себя? Продумывали план беседы?
— Конечно. Экспромты исключены. Как правило, заранее собираешь информацию о собеседнике. Подбираешь аргументы, доводы. Не всегда это на бумажке пишется. Достаточно в голове держать.
— А есть ли какой-то шаблон, набор методов, которые помогают?
— Шаблоны не исключались. Система аргументов иногда годами формировалась. Конечно, я пользовался этой системой в разных вариациях. Не обязательно изобретать что-то принципиально новое. С древних времен агентурная работа строится на убеждении и на принуждении. Методы хорошо описаны в учебниках. Мы их изучали на курсах повышения квалификации. Учились у старших товарищей.
— Вербовочная работа не у всех получается. Но у вас, у человека, умеющего ладить с людьми…
— Ладить с людьми, разбираться в людях и вербовать — разные вещи. У некоторых получалось прекрасно ладить с людьми. Душа компании. А как подходит к вербовочной беседе, начинает заикаться, краснеть или бледнеть. Не в состоянии преодолеть какой-то комплекс внутри себя. Бывали непростые ситуации, поверьте мне. Приходит мой агент в Нижневартовске. Мнется. Его друг собрался выехать за границу и там остаться. И я должен вынудить его написать донесение на собственного друга. Непросто. Убеждаешь, что друг, оставшись за границей, может нанести вред нашей стране…
В 1975 году в КГБ СССР готовили развернутый документ о работе городских и районных аппаратов. Молодого офицера Иваненко вызвали в Москву к заместителю председателя КГБ Владимиру Петровичу Пирожкову, чтобы он рассказал о своей работе. Вот тогда Иваненко познакомился с начальником Инспекторского управления КГБ генерал-лейтенантом Толкуновым, который в его жизни сыграет важную роль. Ива-ненко свой доклад переписывал десять раз. Когда он к попал к Сергею Васильевичу Толкунову, тот посоветовал:
— Капитан, ты просто расскажи, как работаешь.
Иваненко докладывал десять минут. Все остались довольны. Работа Нижневартовского горотдела получила хорошую оценку.
— Владимир Петрович Пирожков, услышав, что у нас в городе нет АТС и телефонистки всех по голосам знают, предложил выделить Нижневартовску служебные рации — для связи с негласными помощниками. Я не знал, плакать или смеяться…
Пирожков был партийным работником, с должности второго секретаря алтайского крайкома в 1968 году его утвердили начальником управления кадров КГБ. Потом он два года был секретарем парткома комитета. А в 1971 году стал заместителем председателя и оставался на этом посту двадцать лет! Получил погоны генерал-полковника. Но реальной жизни оперативного работника не понимал.
Сергей Васильевич Толкунов спас положение:
— Как он с рациями будет работать? С собой, что ли, таскать по городу? Как это будет выглядеть?
В те годы шло бурное освоение нефтяных месторождений. Нефти больше стали добывать, в Нижневартовск поехали иностранные специалисты, да и население увеличилось. Когда Иваненко приехал, было пятьдесят тысяч человек населения. А когда уезжал — двести пятьдесят тысяч! Горотдел перевели в первую категорию. Штат вырос вдвое, появилось у Иваненко одиннадцать подчиненных. И его должность стала полковничьей — служи!
Виктор Валентинович проработал в Нижневартовске пять лет. Пока не вернули в Тюмень в аппарат областного управления.
Во время одного из совещаний в 1979 году пригласил начальник управления:
— Есть предложение тебя с повышением забрать обратно, в областное управление. Заместителем начальника отдела контрразведки. Возражаешь или согласен?