– Ладно, покеда, – Виктор отстранился. Человек закачался, свесив лицо вниз, очки соскочили и жалобно звякнули об асфальт. Виктор поднял их – упали между двух белых бутонов, – стекла счастливо спаслись, сунул ему в нагрудный кармашек пиджака и напоследок, зачем-то медля, спросил: – Чего празднуем?
– Друга, – сообщил тот неожиданно внятным голосом, – друга празднуем, Илюху. Илюха Медков, слышал? Да всё о'кей… “Диам”. Концерн “Диам”. Дорогой Илья… – человек не завалился набок, но двинул всем телом в другую сторону, – Александрович Медков…
– Нет.
– А что ты вообще слышал? “Авизо” слышал?
– Ну. Махинации это, – подтвердил Виктор.
Человек присвистнул:
– Илюха – мой друг и начальник. Он гений, понимаешь? Двадцать шесть лет. Свой самолет. Капусты выше крыши. А начинал у Тарасова шофером. Артема Тарасова знаешь? Я Илюхину днюху не забуду: “Метрополь”, бассейн с шампанским, все дела, Таня Овсиенко в мини-юбке. Овсиенко слыхал?
Виктор внимал с неподвижным почтением – интересный человек… Человек пожевал губами по-верблюжьи.
– Слыхал… – обрадованно заключил он. – Овсиенко ты слыхал, Таню. Ты запомни: “Диам”. Дорогой Илья Александрович Медков. Красиво, да? Илюха себя любил. Лететь должен был в Париж, не улетел, остался. Я с кладбища бухаю какой уж день…
– Так он умер? – спросил Виктор.
– Умер, в двадцать шесть, ага. А три пули не хошь? Здесь лежал, где цветы лежат. Вон оттуда из окна стреляли, с чердака… Вон оттуда, вишь, – вялым тряпичным жестом показал на такое же красное здание напротив, замыкавшее двор. – Ты главное запомни… Осень девяносто третьего года, запомнил? Это раз. Красная Пресня поганая. Два. Снайпер, ес? Илюха хотел, чтобы помнили… Стреляют, такое время, запомни: стреляют… А ско-ко еще зароют!
– Сколько?
– Стоко!
– А почему?
– Время… Время такое: сейчас молодые пули к себе притягивают… Илюха… Илюха хотел, чтобы помнили, нас всех обозвал, чтобы в историю залезть. “Диам”, дорогой Илья… – Человек засвистел, оборвался, шатнулся и неловко сел на лилии, вытянув ноги в коричневых штиблетах, весело блестевших шоколадной глазурью даже в тусклом свете двора.
Виктор вышел на Большую Грузинскую.
Он ощущал, что встреча была неслучайна.
Интересно, а этот тип знает, что происходит рядом: про ОМОН, который лупит, и топчет, и сталкивает по эскалатору? Или он только помнит своего дорогого – вот, бляха, запомнилось – Илью Александровича Медкова? От слова “медок”.
Виктор ощущал, что попал в какое-то новое измерение жизни, в котором одно связано с другим и всё важно, где заранее был заготовлен смутный двор с белыми бутонами, в сумерках похожими на шары зефира.
Но это пока не всё, нет, это не всё, – почувствовал он, – на этом сегодня не кончится…
Глава 22
Он подошел к “Белорусской”, встал у комка, выглядывая за приваренной решеткой пластиковый мерзавчик водки, в народе называемый йогуртом. Купил стакан, сорвал крышечку. Не принюхиваясь, всосал в два больших глотка.
Позади киоска что-то лязгнуло. Отбросил стаканчик под ноги, под ветер, в листву и окурки и небрежно заглянул за киоск. Увидел маленький пустырь, где происходило что-то, что стало мгновенно понятно его опытному глазу: один поддевал чугунный люк, другой светил ярким фонарем.
– Вы чо?
Зачем-то он их окликнул – классовое родство, или, наоборот, ревнивая настороженность, или головокружительный прыжок водки в мозг, или жажда продолжения событий…
Если хотеть событий, они случаются.
Двое замерли.
– Тише, не ори, – ответил девчоночий дерзкий голос, и белый длинный луч фонаря ударил ему в лицо.
Виктор заслонился и пошел к ним.
Лязг раздался еще раз, люк отвалился с тупым звяком, Виктор, приблизившись, увидел, что у девушки с фонарем русые рассыпанные волосы, у человека с монтировкой – такие же, но потемнее. Они были в одинаковых бело-зеленых камуфляжных куртках и высоких сапогах, с походными рюкзаками за спинами.
– Вы что, сестры?
Они не ответили.
– Слышь, иди своей дорогой, – девушка светила фонарем в яму, испускавшую пар. – Не мешай, добром прошу.
– Что вы борзые такие? Я здесь рядом работаю… Нормальный вопрос задаю: чего делаете?
– Родину спасаем, – с ознобистым вызовом сказала она, пошаривая по земле белым лучом. Парень потянул ее за рукав:
– Наташ…
– Родину в другом месте спасают, – заметил Виктор спокойно.
– В каком? – свет фонаря резанул по глазам.
– Неподалеку.
– Где это?
– На набережной.
– На набережной?
– На Краснопресненской.
– В Белом доме?
– Ну, – Виктор бесхитростно кивнул.
– Наташ, провокатор, – сказал парень вполголоса.
– Леша, успокойся уже… Вы, значит, за Белый дом?
– А что, нельзя?
– А вы к нему какое касательство имеете? – уточнила она старинным слогом.
– Я? Дубинкой получил сегодня. Вот и всё касательство.
– Состоите где?
– На учете?
– Да блин, в организации…
– Неа.
– А спектру… какому принадлежите? – подал парень настороженный голос.
– Это как?
– Коммунист, монархист, демократ? – охотно объяснила девушка.
Виктор на миг задумался:
– Русский человек.
– Лучший ответ! – Она стремительным движением обрисовала колодец огненным кругом.
Парень нагнулся к темному холмику, который оказался еще одним рюкзаком. Вжикнул молнией, протиснул монтировку, закрыл, обхватил, приподнял с кряхтением, опустил обратно на землю.
– Справишься? – спросила девушка тревожно.
– Куда денусь!
Виктор наконец-то разглядел их сквозь темень. Она была среднего роста, с решительным широкоскулым лицом, пухлыми губами, лихим разлетом пушистых бровей и казалась старше своего спутника – тот был вытянутый, худосочный, мелковатое, детское лицо. В нем было что-то сыновнее, не по отношению к ней, а вообще, в то время как в ней было что-то материнское – и тоже вообще.
Девушка лучом повела позади Виктора, как бы проверяя, нет ли с ним кого.
– А мы в Белый дом, – сказала она просто.
– Как? – Виктор даже отступил от такой внезапности.
– Под землей.
– Это… то есть… – он подбирал слова. – Зачем?
– Свечи, еда, лекарства…
Ему стало радостно, он бдительно оглянулся на ларек, в сторону улицы, где шастали редкие прохожие:
– Помощь нужна? – и, пользуясь заминкой, путано зачастил: – Могу, помогу… Я, я могу, правда. Ты не сможешь, Леша! Ты не дотащишь!
– Откуда вы знаете мое имя? – глухо спросил парень.
– Она тебя так назвала, а ее Наташа зовут, угадал? – Виктор рассмеялся. – У меня и ноги уже готовы…
Луч лизнул его по резиновым сапогам. Как хорошо, что не переобулся в аварийке!
– Он всё заранее знал, – сообразил парень с шипением.
– Я электрик, – возразил Виктор. – Мы в подземельях работаем, там вода, вот я сапоги и… Берите меня, не пожалеете, я по вашей части…
– И что он нам плохого сделает? – перебила девушка.
– Он придет с нами… Посторонний. Ты понимаешь?
– Так мы этого и хотим, чтобы все свободно могли прийти к своему парламенту! – продиктовала она гордо. – Хватит стоять болтать, ты чего ждешь? Когда нас патруль заметет?
– Я с ним не пойду. – Парень обхватил рюкзак и, шумно дыша, очевидно, стараясь не кряхтеть, подошел к колодцу.
– Как это вы додумались, – сказал Виктор сочувственно, – лишний груз брать?
– На машине подъехали, силы не рассчитали. – Девушка светила в колодец, выхватывая из мрака железную лесенку. – С нами еще друг собирался, заболел. Будем расхлебывать, всю ночь ползти… Алеша, видишь, человек есть. У меня на людей чутье. Его нам Бог послал. Ты в Бога веришь или нет?
– Это интимный вопрос, – пробормотал парень, зависая у края и рискуя свалиться вместе со всей тяжестью вниз.
– Леш, а я без него не пойду, – сказала девушка негромко, и Виктор понял: так и будет.
Где-то вдалеке послышался треск рации. Может быть, нескольких. Все трое запаниковали. Виктор без слов перехватил у Алексея рюкзак и закинул себе на плечи. Тот просунул ногу и, нащупав железную скобу, начал спускаться.
Только погрузившись за ними, Виктор ощутил беспокойство:
– Ребят, ребят!..
Чуть пригнувшись, ударяя сапогами в трубы, они продвигались через бетонные кольца в духоту и сырость. Наташа освещала дорогу Алеше, Виктору доставались лишь отблески, тонкими зеленоватыми колечками возникавшие на полукруглых стенах.
– Что орешь? – спросила Наташа безразлично, не переставая идти. Ее голос разнесло эхо.
– А долго идти?
– Нормально, – послышалось шуршащее столкновение. – Леш, ну не тормози ты!
– А мы дойдем? – Виктор пробовал бодриться, но смешок в темноте растянул рот оскалом.
– Плавали, знаем…
“Плавали?” Вспомнились страшные рассказы про сбросы воды, из-за которых смывало рабочих.
– Плавали? – переспросил он, но не дождался ответа. – А вы всегда без касок? А противогазов нет? Под землей газ бывает!
Наташа остановилась и бросила вполоборота:
– Не ори! Мы молчком ходим, – и пошла дальше.
Виктор шел за ней, размышляя: хорошо, что я электрик, а не сварщик, например. Не приходится в колодцы лезть и торчать здесь всё время. Хотя сто раз спускался, помогая мужикам. Связался с юнцами… И ведь как знал, подумал он, что сегодня еще что-нибудь будет. Потом подумал: прежние прогулки под землей были подготовкой этого похода. Потом ударился лбом и со стоном опустился на трубу. Спутники не ждали, пришлось пробираться за ними по узкому лазу, почти ползком, боясь застрять, растирая рукой над переносицей, где набухала потная шишка.
Минут через десять протискивания, когда он уже выдохся и смирился, что сдохнет, вылезли в квадратное бетонное помещение: там можно было разогнуться и даже стоять вдвоем.
– Живы? – Наташа поднесла фонарь снизу к своему лицу, ставшему багрово-жутким, как в триллере, и сгримасничала: – Уэээ… – Вручила фонарь Виктору: – Посвети.