Стараясь не наступать на них, Барби вышла из-за угла.
– А, наплевать! – фыркнула она, все-таки наступив на одну из оберток. – Эй, Грейс!
Что-то вызывающе щелкнуло, и это был уже не джойстик.
– Не приближайся!
– Грейс… – вздохнула Флейта, послушно поднимая руки вверх, когда на нас троих устремилось дуло его автомата.
Пальцы Грейса, перепачканные в шоколаде, предательски дрожали. Он смотрел на нас круглыми глазами, под которыми пролегли глубокие тени. Поднявшись с подушек, но чуть не упав, он снял автомат с предохранителя. Во сне нельзя было умереть, и, твердя это про себя, я робко приблизилась.
– Кажется, кто-то переиграл в шутеры, – пробормотала Флей, оставшись стоять рядом с Барби на месте.
– Этого не может быть, – забормотал Грейс. Внешне он походил на полоумного: растрепанные волосы, красные глаза, грязная одежда. – Я ведь последний… Эпидемия уничтожила всех. Выжили только я и Мадам Дурашка…
– Ух ты, – буркнула Флейта мрачно. – Его сон реально тот фильм плагиатит. Ну и что делать будем?
– Это все сон, Грейс, – нарочито мягко заговорила Барби и вытянула руку, перегораживая мне путь, чтобы подступиться самой. Кажется, даже во сне Грейс не забывал, что влюблен в нее, потому что его автомат тут же опустился вниз. – Ты помнишь Прайд? Мы были там вместе. Шон, Сара, Крис…
– Похоже, я выпил слишком много Red Bull, – сглотнул он. – Это какой-то бред…
Барби зарычала от раздражения и, подпрыгнув к нему так быстро, что Грейс даже вскрикнул, заткнула его поцелуем. Автомат сам вывалился у него из рук.
– Ого, – воскликнула Флейта. – Сегодня международный день поцелуев?
Барби отпрянула и потерла ладонью рот, пока Грейс глупо улыбался, вставая на ноги.
– Вспомнил, – признался он, пунцово-красный, но счастливый. – Хотя… Нет, не до конца. Может, еще разок?
– Похвастаешься хоть кому-нибудь – проломлю череп, – сказала Барби, спрыгивая с подушек.
Грейс поспешил за ней, и при виде меня его улыбка погасла.
– Фу, – поприветствовал меня он. – Ты тоже здесь.
– А что за… – начала я, но не договорила.
«Что за рычание?»
Мадам Дурашка, о которой мы почти успели забыть, вдруг встала из-за подушек. Прежде милый щенок, она стала расти на глазах, пока не вымахала размером со снегоход Себастьяна. Ставшая похожей на помесь росомахи с волком, только в два раза страшнее и смертоноснее, она двинулась на нас.
– Что это с ней? – спросил Грейс и отпрыгнул, когда та попыталась цапнуть его за рукав, утробно рыча.
– Твое воображение разбушевалось, – прошептала Барби. – Успокой свой мозг, Грейс!
– Да я и так спокоен! Я тут вообще ни при чем!
– Это сторож, – вспомнила я слова Криса. – Это не Грейс делает, а Шон. Не бойтесь ее, но нам надо уходить.
Барби кивнула на приоткрытую дверь кладовки, минуя которую можно было оказаться на улице.
– Приготовьтесь.
– К чему? – испуганно спросил Грейс.
– Бежим на счет три, – сказала я, и Дурашка вдруг прыгнула. – Три!
– А куда делись «один» и «два»?! Твою мать, Джейми!
Флейта схватила Грейса за шкирку и вытолкнула в проем кладовой. Барби дернула стеллаж, валя его на Дурашку, а сама схватила за шкирку меня и драпанула прочь. Вывалившись на улицу, мы захлопнули служебную дверь и быстро задвинули ее мусорными баками. Тяжелая туша ударилась по ту сторону, пытаясь ее пробить, и раздался разъяренный вой.
– Джем!
Я повернулась к дороге и облегченно помахала Крису, высунувшемуся из окна пикапа. Все остальное происходило как в тумане. Стоило мне очутиться в машине, как я прислонилась лбом к холодному бардачку и затерялась в мыслях, стараясь не вслушиваться в перебранки друзей. Не умещаясь на заднем сиденье, они карабкались друг на друга и спорили, кто кому какую ногу отдавил. Лишь Другой что-то мечтательно напевал себе под нос, устроившись в кузове снаружи и довольно подставляя лицо северному ветру.
– Джем?
Я вздрогнула и вскинула голову, едва не ударившись затылком о потолок. Крис сложил руки на руле и осматривал меня с тревожным прищуром, пока я осознавала, что пейзажи больше не мелькают за окнами. Машина стояла.
– Мы приехали, – сообщил он. – Вот уже минут пятнадцать как.
– Куда?
– К дому Флейты. Надо все обдумать. Ребята ждут, когда ты расскажешь им, как выбраться отсюда, – протянул он, поджав губы. – Или сама сделаешь то, что поведал тебе… Ну… Сама знаешь кто.
Две души. Крис и Другой – два противоположных полюса, неспособных ужиться ни вместе, ни порознь. Секрет, который должен был мне поведать, но которого не было. Надежды, обманутые и преданные мной и Другим.
– Джейми, – ласково позвал меня Крис, и его ладонь зарылась в моих волосах, перебирая их. – С тобой все хорошо? Ты устала?
– А во сне можно устать? – уточнила я с сомнением.
– Можно, если ты уверена, что должна была устать за такой длинный день, – улыбнулся Крис пресно.
– Тогда, похоже, я и впрямь устала. Мне плохо, Крис.
Я не думала, что скажу это. Жалость к себе сейчас была неуместна. Я не заслуживала право на нее, ведь моей вины во всем происходящем было не меньше, чем вины Другого. Но я все равно хотела этого – заныть, как ребенок, и забраться к кому-то на ручки. Кто бы исцелил меня и сберег. Объятия Криса всегда были моей крепостью, даже если сейчас они являлись еще одной частью иллюзии.
Голова сильно кружилась, а желудок бурлил от вполне правдоподобной тошноты. Крис поднял меня за талию, помогая перебраться через рычаг передач, и усадил себе на колени. Я постаралась свернуться калачиком у него на груди, когда он максимально откинул назад водительское кресло. Бродя ладонями под моим свитером, вырисовывая позвонки, Крис то и дело целовал меня в висок или скулы. И не было ничего более умиротворяющего, чем это, пока мы прятались в старом пикапе на отшибе сновидений.
– Давай останемся, – прошептала я и пояснила, когда Крис подо мной напрягся: – Я имею в виду в машине. Не хочу идти в дом. Побудем здесь еще немного?
– Отказываешься от жареной картошки Флейты и вина, которое я стащил из бара? – ухмыльнулся он мне на ухо, целуя и за ним тоже.
– Сам ведь говорил, что все не по-настоящему.
– Да, все, кроме нас.
Я покрылась мурашками, когда Крис примкнул губами к моим ключицам и задел их зубами. Веки сомкнулись, и я прикорнула, позволяя Роузу ласкать меня, как ему вздумается. И на удивление, он не додумывался ни до чего пошлого: он просто гладил, прижимал, иногда массировал мои плечи или голову, придерживая волосы так, чтобы они не падали мне на лицо и не будили. Он что-то шептал: что-то безмерно сахарное и нежное, и, погружаясь в мед его голоса, я погружалась и в дремоту. Необыкновенное чувство – заснуть внутри сна было невозможно. То был волшебный морок, даровавший покой.
– Ты помнишь тот раз в ванной? – спросила я. – Самый первый. Когда тебе пришлось зайти, и мы…
– Да, помню.
– Давно хотела признаться: это была инсценировка. Я тогда намеренно свалила полку.
Крис ухмыльнулся и поцеловал меня. Губы у него были сухими, а дыхание горячим. Мы сплелись вместе, забираясь друг другу под одежду, желая сесть еще теснее, еще ближе, а затем я повернула голову и лениво приоткрыла один глаз.
В окнах темно-синего дома был зажжен свет. Даже из машины я слышала крики бранящихся Грейса и Барби. Другой наблюдал и смеялся над ними, распивая портвейн. Флей пыталась готовить на кухне, отваживая от своих ног тявкающую иллюзию терьера Тотошки. Эшли рыскал по верхним этажам, ища нечто полезное или просто что-нибудь, чем можно увлечься, вроде настольной игры или книги. Это было похоже на нормальную жизнь, взволнованную в преддверии скорых перемен.
Весь дом гудел, и только салон автомобиля был преисполнен спокойствия. Я оттянула пальцами волосы Криса, чтобы тот подставил к моим губам шею, и уже почти закрыла глаза, когда свет в доме напротив вдруг погас.
Весь холм, прежде освещаемый дружелюбными окнами, потемнел. А стоило мне моргнуть, как кто-то словно затушил и само солнце.
– Ночь, – выдохнула я, обомлев. – Снова наступила ночь. Как так?
Крис вытянулся, глядя через лобовое стекло на размытые очертания дома, а затем посмотрел на небо. То перестало быть небом вовсе – ни луны, ни звезд. Ничего. Совсем. Лишь черное полотно.
– Крис? – позвала я, когда он начал рыться в бардачке, пока не нашел два фонарика и не вложил один мне в руки. – Крис…
– Выходи, – приказал он строго, и его тревогу выдавало лишь то, как сильно и трепетно он стиснул мою ладонь в своей. – Держись рядом со мной, Джейми. Похоже, сам хозяин снов решил нас навестить.
36. Благословенные
Возможно, именно темнота – то, что видит каждый из нас и в момент рождения, и в момент смерти. Именно поэтому темнота вызывает такие двоякие чувства: страх перед неизвестностью и восторг перед ее чистотой. Нечто подобное вызывала во мне и та темнота, что проглотила Аляску, целиком, не разжевывая. Мы с Крисом ступали тихо: я цеплялась за его локоть, чтобы не упасть при подъеме на лестницу. Позади мигнули фары старенького пикапа.
– Черт, – выругался Крис, случайно нажав на ключи, лежащие в кармане.
Секундная вспышка, сопровождаемая звуком сигнализации, осветила настежь открытые двери дома. Внутри было пусто, как и во всех комнатах. Я до последнего выискивала светом фонарика знакомые лица. В память о них шкворчала сковородка Флей, оставленная на плите. Бутылка с портвейном, которую пил Другой, валялась на полу, залив весь ковер.
– Может, они наверху? – с надеждой предположила я, облокачиваясь о дверной косяк, чтобы справиться с дурнотой. – Не могли же они просто исчезнуть… Крис?
Он не ответил, и это было хуже всего. Крис взял меня за руку, скользкую от испарины, и отвел подальше от кухни. Нигде не было следов борьбы: будто друзья сами выбежали из дома, сговорившись против нас. Лишь на одной из стен виднелись несколько свежих полос – кто-то стесал собственные ногти до мяса, не желая сдаваться тьме.