И с изумлением, и с восхищением я взглянула на Криса. Его лицо просияло – и изменилось, навсегда перестав быть прежним. В ледяных глазах пролегла тень невиданного прежде огня. Нечто первобытное, оно отразилось даже в чертах его лица, и сам Крис стал смотреться иначе: он выпрямился, обретя своеволие. Широкие плечи опустились, и Роуз глубоко вздохнул полной грудью, как не вздыхал еще, кажется, никогда – облегченно и с наслаждением. Свободно.
– А теперь, – возбужденно прошептал Другой по ту сторону стекла, и его голос звучал повсюду, даже в моей голове. – Пускай падут в благоговении!
Затем он исчез. Растаял, как утренний туман, как Мэгги или другие тени, что дурили нас. Он исчез, будто его никогда и не было. Другой перестал существовать, а на его месте образовался матовый чернильный сгусток. Он прошел сквозь стену камеры, и Крис словно впитал его в себя, вобрал целиком.
Не говоря ни слова, он повернулся к двери. Та разлетелась, впуская ораву оголтелых сторожей и медбратьев. Крис вскинул осколок и, подавшись к ним навстречу, рассек им воздух, прочертив перед собой полосу. Из шейных артерий сразу троих мужчин брызнула кровь.
– Не сердись, Каларатри, – сказал Крис невозмутимо, подняв глаза к ее побелевшему лицу, когда еще несколько мертвых тел заполнили собой пол камеры. – И не бойся. Еще рано для страха. Когда я точно так же убью твоих прайдеров, только уже настоящих и во плоти – вот тогда придет время для страха. А ярость… Ярость так мне знакома.
– Что ты наделала? – выдавила Сара, хватаясь за грудную клетку, не в силах вздохнуть и отползая в сторону по мягкой стене. – Ты сломала его!
– Нет. Я его починила.
Во рту появилось естественное чувство наполненности. Это не стоило мне никаких усилий: я захотела заговорить – и заговорила, с хихиканьем показав Саре язык.
– Шон, – позвала она, дрожа. – Вели Дмитрию закончить. Пусть выкачивает все без остатка!
Я физически почувствовала, как ее слова приводят в действие – истома и сонливость. Тряхнув головой, я сама подошла к Саре – больше она ничуть меня не пугала, в отличие от того, как ее пугала я.
– Ну что, Сара Кали, теперь я похожа на ловца?
– Ты думаешь, что научилась всему? – засмеялась Сара, до крови расчесывая ногтями собственные запястья в истеричном припадке. – Это всего лишь сон, мышка! Реальность куда серьезнее. Ты не справишься… Я все равно расколю его, слышишь? – Я дернулась, метнув непроизвольный взгляд на Криса, борющегося с иллюзиями, и она закричала: – Пускай на это уйдет в два раза больше времени, чем в прошлый раз, но я все исправлю! Я придумаю такие смерти, что его раскол окажется еще внушительнее, еще сильнее. Я сделаю его совершенным, каким был Крис до встречи с тобой. Я верну его!
– Нет.
Не сводя глаз с того Роуза, каким он был теперь, я мысленно поклялась себе, что теперь он навсегда таким и останется. Сара подняла второй осколок, сама перестав различать явь и сновидения.
Флейта. Грейс. Барби. Эшли. Себастьян.
– Мне не нужны слова, чтобы сделать это, – прошептала я, представляя то, что хотела бы увидеть вместо Сары, устремившейся ко мне с осколком наперевес.
Больница взорвалась и лопнула, как мыльный пузырь. Наши оковы рассыпались, а вместе с ними рассыпались и все сотворенные сны.
37. Ловец солнца
Ферма. Голубые глаза и маленькие пухлые ручки. Родное и неотделимое. Крис Роуз. Маргарет Роуз. Дэйн Роуз. Джейми Роуз?..
Я села так резко, что увидела перед глазами радугу. Прошло около минуты, прежде чем флуоресцентные пятна перестали плясать перед глазами. Постер с парижским кабаре, задернутые черные шторы, сдвинутые диваны и хаос из вещей и одежды. Я лежала в своей спальне в аэропорту Анкориджа, но ни Джесс, ни Эшли здесь не было. Их диваны были завалены пластиковыми контейнерами и пакетами с жидкостями. Мрак и одиночество. Прямо как…
Коттедж с васильковыми стенами. Музыка флейты. Искры, разжигающие всепоглощающую тьму, но не огонь. Северное сияние. Больница.
В горле пекло, губы стянуло сухой пленкой, а каждое движение отдавалось агонической болью, будто под кожу мне вживили стекловату. Самочувствие было до того поганым, что даже тянущее чувство в венах и осознание, что я смотрю на течение собственной крови, не сделали его еще хуже.
Возле моей подушки стояла высокая капельница, откуда к моему телу увивалось несколько трубок, воткнутых во внутренний сгиб локтя. По ним текла сгущенная ярко- алая кровь, фильтруясь в мягкую емкость, подвешенную за крючок платяной вешалки.
Запах лекарств. Шрам под небом, где должен быть язык. Песочные глаза, смеющиеся надо мной. Взрыв.
Точно так же, как взорвалась картинка перед глазами, – бетонная коробка, разлетевшаяся в пыль, – взорвалась и моя память. Иллюзии смешались с реальностью – гремучая смесь, заставившая меня вспомнить.
– Ты проснулась! Значит, Крис тоже…
Мне не хватило сил на то, чтобы испугаться. Я молча подняла глаза и с усилием различила в тенях комнаты человеческий силуэт, маленький и подпрыгивающий. Его кожа почти сливалась с темнотой позади.
Оливий взял с табурета свернутое одеяло и, подойдя, накинул его мне на плечи.
– Салли говорит, тебе надо пить больше жидкости, чтобы стало лучше, но сначала стоит снять эти штучки с твоих рук. Они тебя убивают. Что ты имеешь в виду, Салли?.. Полчаса? Да, нужно еще полчаса, чтобы они закончили начатое. Лучше поспешить.
Прежде чем я успела спросить, с какой Салли говорит Лив, тени в комнате задрожали и расступились еще. Они пропустили к моей постели женщину круглых форм и с дряблой полупрозрачной кожей. В ней не было ничего примечательного, кроме безобразного уродства: белые глазницы, острые зубы и ногти, похожие на медицинские иглы.
Банши неестественно растянула уголки рта, будто пытаясь улыбаться, и я рефлекторно схватила Оливия за руку, пытаясь спрятать за себя.
– Не бойся, – Ливви похлопал меня по коленке, когда я уже почти дотянулась до ножниц, лежащих на туалетном столике. – Салли – мой друг. Вы жили на ее ферме за Састиной. Сара разрешила привести ее в Прайд, чтобы мне не было слишком тоскливо. Правда… – Оливий запнулся и погрустнел. – Я все равно скучал по Крису. Хорошо, что ты вернула его. Ну что, готова вытащить эти штучки? Давай, Салли поможет.
Я судорожно затрясла головой, пытаясь вежливо отказаться, как Оливий уже уступил место ветхой фигуре.
– Н-не ш-шевелись, – прошипела банши, клацнув остатками выпадающих зубов, и я похолодела от этого голоса, скрипучего, как несмазанные петли. – Б-больно бу-удет.
Салли была второй банши в моей жизни, которая умела говорить. Верити звучала так же невнятно и обрывисто, но ее слова не несли смысла. Салли же говорила так, будто до сих пор… понимала? Она распростерла надо мной костлявые пальцы и взялась за трубку катетера. Руку мучительно обожгло, когда та натянулась. Игла царапнула вену где-то изнутри. Я зажмурилась и затаила дыхание, стараясь не втягивать в себя исходящий от банши кислый смрад.
Одним рывком выдернув из меня катетер, Салли зажала пальцем прокол и застыла так на какое-то время, не давая фонтанчику крови прорваться. Я покрылась мурашками от контраста между ее и моей кожей – смерть и жизнь соприкоснулись во плоти.
– В-все.
Салли убрала палец и отошла, оставив меня сидеть в смятении и растерянности. Стараясь перестать пялиться на нее, я взглянула на свои руки и чудом сдержала рвотный позыв: трубки, пролившие на пол остатки моей крови, скрутились в кольца под кроватью, напоминая змей с отрубленными головами.
Оливий услужливо протянул мне моток ткани, которым я обвязала рану, а затем предложил и горсть зеленых виноградин, зажатую в крошечной ладошке.
– Извини.
Ливви потупился, шкрябая пяткой половицы.
– Ничего страшного, – ошеломленно сказала я, но тут же замолчала, ужаснувшись.
Мой голос был в сто крат хуже, чем голос Салли! Она притаилась у постели Эшли, покачиваясь, и, кажется, даже усмехнулась, будто услышав мои мысли. Откашлявшись, я проглотила виноград и запила его водой из бутылки, которую подал Ливви. Похоже, к моему пробуждению он приготовил целый бойскаутский набор.
– Тебе снился интересный сон, – задумчиво протянул он. – Мне понравился момент с волком.
Я осушила бутыль до дна и вопросительно взглянула на Ливви.
– Ты видел мой сон?
Оливий смущенно улыбнулся.
– Иногда я могу подсматривать, когда сам засыпаю… Это происходит само по себе. Чаще всего, когда сильно скучаю по Крису. Сара каждый день повторяла, что он скоро вернется и мы снова будем играть вместе, но… Она врала. Все взрослые врут.
– Не все, – осторожно поспорила я. – Но Сара – да. Сара постоянно всем врет.
– Крис говорил, что взрослым ты становишься тогда, когда берешь на себя ответственность за кого-то, – пробормотал Ливви, и глаза, подернутые бельмом, снова впились в мое лицо. – Он заботился о тебе, а я хотел, чтобы он заботился только обо мне. Крис взрослый… И я хочу быть взрослым. Извини.
– Так ты просишь у меня прощение за это?
Ливви кивнул.
– Еще я видел, как ты сделала так, чтобы проснуться. Ты наказала Сару. Это было красиво.
Красиво. Я невольно ухмыльнулась. Вряд ли это именно то слово, которым можно было бы описать произошедшее. Голова загудела, и я сжала ее в ладонях, склонившись. Мозг вновь разрывался, путая явь и былые сны – ферма, ребенок, Мэгги, тюрьма, бар, сияние, больница. Мозаика, которую надо было склеить воедино. Для этого требовалось время.
Я сделала это. Я смогла.
Прохладная ладошка Ливви опустилась на мой затылок, и вдруг сделалось легче. Я не поняла почему – очередной дар, которых у него и так было бесчисленное множество, или же детская наивность, располагающая к себе. Я ответила на его прикосновение улыбкой, и Ливви погладил меня по спутанным волосам.
– Теперь я знаю, как ты выглядишь. Видел во сне Криса, – поделился Оливий радостно. – Ты милая. Я проведу тебя к Крису. Наверно, он уже ищет тебя.