Совсем вечером, когда стемнело, отправляемся в город. Пожалуй, нигде в Индии ни до, ни после мы не видали такого количества посудных магазинов, битком набитых ярко сияющими в электрическом свете россыпями, шеренгами, горами и гирляндами начищенных медных, латунных, алюминиевых и жестяных кастрюль, бидонов, мисок, сосудов и сосудиков.
Утром оказалось, что в наши давилки попались лишь три землеройки и ни одной бандикуты, причем землеройки были наполовину съедены оставшимися на свободе. Мы не рассчитывали на такую добычу и не проверяли ночью капканов — и вот результат.
Договариваемся разделиться. Доктор Менон, сопровождающий нас энтомолог доктор Дэйвисон из Коимбатура и К. А. Бреев отправляются в Пастеровский институт и большой ветеринарный госпиталь. Мы вчетвером на другой машине медленно двигаемся вниз по вчерашней дороге, с остановками через каждые 10–15 километров для сбора коллекций и наблюдений. Встреча назначена внизу, у подножия Голубых гор, на территории опытной плодовой станции, дорогу на которую мы видели вчера, проезжая мимо.
Все сложилось как нельзя лучше. Мы успели сделать четыре или пять остановок по 30–50 минут каждая, побродить по — клонам Голубых гор в разных природных зонах, увидеть и услышать знаменитых нилгирийских лангуров, черных хануманов, о которых уже слышали в Мадрасе.
В окрестностях Ути и Кунура в лесах по склонам гор и «шолах» — лесистых долинах — сохранилось много диких млекопитающих, слонов, пантер, пятнистых, лающих и мышиных оленей, встречаются тигры, кабаны и гиены. Но никого из этих животных мы не видели, так же как не пришлось нам встретиться и с интересными местными племенами охотников и скотоводов — тодда, мигна, кота; некоторые из них до сих пор живут, устраивая жилища на деревьях и охотясь с помощью лука на крупных зверей[24].
Наконец попадаем на небольшую опытную плодовую станцию. Каких только растений здесь нет! И авокадо, и знаменитый мангустан — «король плодовых», и хлебное дерево (джакфрут) с висящими у самого ствола крупными — величиной с дыню — пупырчатыми плодами. Нас угощают соком только что сорванного кокосового ореха. Тут-то мы почувствовали, как хорошо освежает его сок в жару. Предлагают попробовать разные сорта бананов, увесистые гроздья которых быстро принесли из сада. Станция славится гостеприимством. Вспоминаем только что прочитанный рассказ Д. В. Тер-Аванесяна о том, как ему через полчаса пребывания на станции «стало трудно дышать от съеденного и выпитого», и, от души поблагодарив радушных хозяев станции, отправляемся в экскурсию по ее окрестностям. На окраине станции растут несколько великолепных экземпляров баньянов. Их воздушные корни, отходящие от ветвей на высоте 10–15 метров, серыми нитями спускаются почти к самой земле. Каждая «нить» толщиной 2–4 сантиметра, а не достают они до земли потому, что их регулярно подрезают. Если этого не делать, воздушные корни превратятся в стволы.
Попробовали покачаться на этих «гигантских шагах» — корни оказались очень крепкими, небольшой пучок их вполне выдерживает тяжесть человека.
Недалеко от этих качелей, на листьях лимонного дерева, мы увидели то, что давно уже хотели найти в лесах страны, — гнездо древесных муравьев (Oecophylla smaragdina), сшитое из нескольких листьев. Три листа, плотных, зеленых, растущих на одной ветке, сложены краями таким образом, что между ними образовалось пространство с пригоршню размером. Листья не просто сложены, а прочно скреплены по самым краям. Хозяева — светлые муравьи, на длинных тонких ножках, с высоко поднятым брюшком и с очень длинными усиками-антеннами. Несколько муравьев стояли по краю одного листа, а другие — в том же ряду на противоположном листе. Чтобы «сшить» листья, и те и другие должны крепко схватить челюстями края противоположных листьев и притянуть их друг к другу. В это время изнутри другие муравьи нанесут выделяемый личинками клей на оба листа. Клей быстро затвердеет, и прочный шов готов. На некоторых деревьях буквально все листья бывают использованы муравьями для строительства своих жилищ. Вероятно, дерево от этого не особенно страдает, так как листья — стенки муравьиного дома — остаются все время живыми и не засыхают.
Вечером на шоссе уже знакомая картина: от лесов и рощ к деревням тянутся цепочки крестьян, несущих на голове связки хвороста, сухие пальмовые листья, охапки травы. Так они пройдут много километров. С некоторыми рядом бредут две-три козы, связанные одной веревкой, или корова.
Нам казалось, что мы хорошо знаем теперь окрестности Коимбатура или во всяком случае знакомы со всеми основными типами естественных и культурных ландшафтов этой части страны. Как выяснилось, мы ошиблись. Утром следующего дня мы отправились в последнюю экскурсию. Путь наш лежал мимо опытных полей Сельскохозяйственного колледжа, по проселочной дороге, к одной из невысоких гор, хорошо видных из города. Кругом почти нет пальмовых рощ. Насколько хватает глаз тянутся сухие поля, кое-где их пересекают неглубокие и тоже сухие русла ручьев. По краям дороги редко-редко стоят небольшие, почти без тени, деревья.
Границы сухих полей угадываются по вытянувшимся цепочкой агавам. Встречаются участки, покрытые низкорослым кустарником, колючим даже на вид.
Гора, которая хорошо видна из города, находится в 18 км от Коимбатура. У ее основания, по обеим сторонам от невероятно пыльной дороги, по которой мы приехали (благо, нам не встретилась ни одна машина), расположен маленький поселок. Вверх от него по совершенно безлесному каменистому склону горы идет недавно сооруженная широкая каменная лестница. Проходим через небольшую арку и поднимаемся выше. На бетонных ступеньках, на окрестных камнях, на сухих ветвях низенького кустарника тут и там попадаются коричневые и зеленые ящерицы, вроде наших агам. Нам за ними не угнаться — жара и они легко скрываются в щелях между камнями.
Проходим еще одну арку над лестницей. Сверху она украшена фигурами богов и героев, выполненными почти в человеческий рост и раскрашенными яркими красками. В центре, конечно, многорукий Шива, танцующий свой бесконечный танец на извивающемся маленьком демоне Раване, с левой стороны головы у него прикреплен месяц, а на одну из рук надета засохшая гирлянда цветов с серебряной мишурой. Слева от Шивы его несравненная супруга богиня Кали, с иссиня-черным пучком волос на голове и в ярко-красном лифчике — цивилизация! Рядом сидит пузатый Ганеша, со слоновой головой и аккуратно обломанным правым клыком — бог мудрости[25]. Слева от Шивы под такой же раковиной, как и Ганеша, сидят еще какие-то боги и герои, пользующиеся здесь, видимо, большей популярностью, чем Ганеша, — у них на руках гирлянды цветов. Рядом, по краям всего сооружения сидит неизменный белый бычок — Нанди и расставлены павлины.
Недалеко от вторых ворот растет дерево. В это время года у него все ветки голые, а может быть, оно и вообще засохло от бесчисленного множества белых тряпочек и мешочков с завернутыми в них какими-то твердыми предметами — талисманами, повешенными «на счастье». Под деревом и под небольшим навесом рядом — уродливые фигурки людей и животных, лежащие как попало на земле и прислоненные друг к другу. Некоторые из них вымазаны ярко-красной краской, и все они почернели от растительного масла.
В этом храмовом комплексе все, очевидно, принято поливать маслом. В центре верхней площадки расположен небольшой храм, а с трех сторон от него — полуоткрытые дхармшалы — помещения для паломников. Небольшая металлическая колонна перед храмом тоже оказалась вся залита маслом. Густые масляные потеки видны и на фантастических изображениях полузверей-полуптиц, высеченных на камнях у храма.
По всему чувствуется, что здесь временами бывает много народу, но просторные дхармшалы сейчас совершенно пусты. Невдалеке от храма, на площадке, вымощенной крупными плитами, несколько полуголых мужчин в толпе ребят чинят тяжелую — с железными осями и коваными колесами — священную колесницу — рахту. Другая колесница, раза в три больше, чем обыкновенная телега, стоит под навесом. Мы попали в один из тысяч индуистских храмов южного типа. Здесь нет тысячелетних построек и нет туристской сутолоки. Это, так сказать, «рабочий», а не парадный храм. Сюда приходит много окрестных крестьян так деловито, как на уборку урожая. Здесь особенно чувствуется, что в этой стране религия не столько догма, сколько «рабочая гипотеза человеческого поведения, приспособленная к различным стадиям духовного развития и к различным условиям жизни»[26].
Снаружи храм — внутри мы не были — представляет собой четырехугольное сооружение и окружен высокой, метра в четыре, каменной сплошной стеной. Под небольшим каменным навесом вход в башню — небольшой гопурам, как обычно на юге, ступенчато поднимающийся вверх и украшенный множеством фигур — сидящих, идущих, едущих на лошадях, стоящих и разговаривающих, жестикулирующих. Храм электрифицирован — над вершиной гопурама металлический кронштейн, на котором укреплена большая электрическая лампочка. А над позолоченным шпилем другого небольшого гопурама, поднимающегося в углу двора, укреплен огромный фонарь. Полуголые бородатые и усатые фигуры на этом втором гопураме соседствуют с многочисленными фигурами павлинов. Все фигуры раскрашены, хотя на многих краска потрескалась и отваливается.
Выше храма дороги нет. Отсюда начинается крутой, весь заросший редким кустарником каменистый склон. Место выбрано удачно. С парапета площадки открывается панорама бескрайней ровной низменности. Совсем вдали в дымке жаркого дня угадывается Коимбатур, справа — пологие зеленые холмы.
Ступени храмовой площадки
исписаны молитвами.
Окрестности Коимбатура, XX в.
Спускаемся по той же новенькой лестнице, на вертикальной плоскости каждой из ступеней вырублены и раскрашены зеленой, красной, синей краской какие-то изречения. Внизу, в окрестностях маленького поселка, где стояли наши машины, попытались ловить насекомых и ящериц в сухих руслах ручьев. И только когда собрались уезжать, обнаружили, что бабочки со всей округи собрались к неглубокому колодцу и, сидя на влажной земле, лениво шевелят крылышками и работают хоботками. Мы долго стояли над ними, забыв про сачки.