В тот вечер капитану Немо пришлось открыть краны резервуаров и впустить небольшое количество чистого воздуха в жилые помещения «Наутилуса». Без этой меры мы рисковали просто не проснуться.
На следующий день – это было 26 марта – мы принялись за пятый метр. Тем временем стены и своды туннеля словно сжимались вокруг нас, и, наконец, стало очевидно, что они сойдутся раньше, чем «Наутилус» вырвется на волю. Кирка едва не выпала из моих рук.
В эту минуту капитан Немо, работавший неподалеку, поднял голову, и я указал ему на стены нашей тюрьмы. До ближайшей из них оставалось не больше четырех метров.
Капитан понял меня и дал знак следовать за ним. Мы вернулись на борт. Сняв скафандры, мы прошли в салон.
– Мсье Аронакс, – сказал Немо, – необходимо найти какое-то средство, чтобы противостоять замерзанию. Иначе мы превратимся в лист бумаги. Прочность корпуса нашего судна не беспредельна.
– Сколько воздуха у нас осталось? – спросил я.
Капитан взглянул мне прямо в глаза и произнес:
– Послезавтра резервуары опустеют.
Ужас охватил меня, и я почувствовал, что моим легким уже недостает воздуха.
Между тем капитан что-то сосредоточенно обдумывал. Судя по выражению его лица, какая-то мысль только что пришла ему в голову. Наконец он пробормотал:
– Горячая вода!.. Мы находимся в ограниченном пространстве… Туннель уже почти закрыт со всех сторон… Если с помощью насосов подать за борт горячую воду, температура среды поднимется, и тогда… Нужно попробовать!
Термометр показывал, что температура воды за бортом полтора градуса ниже нуля. Немо быстро прошел в камбуз, где были установлены аппараты для превращения морской воды в питьевую. В их емкости накачали воду, и вся мощь электрических батарей «Наутилуса» устремилась в змеевики аппаратов. Через несколько минут вода закипела, ее откачали за борт, снова заправили емкости, и все повторилось.
Через три часа внешний термометр показал, что температура за бортом выросла почти на градус.
– Это успех! – сказал я капитану.
– И я так думаю, – отозвался Немо. – По крайней мере нас не раздавит до того, как мы задохнемся.
За ночь температура воды поднялась до нуля, и угроза вмерзнуть в лед отпала.
На следующий день были вырублены уже шесть метров льда. Оставалось четыре, но для этого требовалось еще сорок восемь часов работы. Остатки сжатого воздуха были необходимы для скафандров, и обновлять воздух в жилых помещениях стало невозможно.
Невыносимая тяжесть во всем теле угнетала меня. От постоянной зевоты сводило челюсти. Легкие судорожно работали, сердце билось редко, с мучительными усилиями. Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание.
Почти все, кто возвращался на судно после работы, лежали пластом.
Зато с какой поспешностью мы облачались в скафандры, когда наступала наша смена! Животворный воздух вливался в наши легкие! Мы дышали, и никакая, даже самая тяжелая работа не могла омрачить этого счастья. Но едва смена заканчивалась, каждый передавал резервуар товарищу, чтобы влить в него жизнь, а сам возвращался в отравленную атмосферу корабля.
В тот день работа шла с особым напряжением, и к его исходу нам оставалось вынуть всего два метра льда из гигантской выемки. Какие-то два метра отделяли нас от открытого моря!
Вернувшись на борт, я почувствовал, что дышать совсем нечем. К беспрестанной головной боли добавилось головокружение, мы передвигались словно пьяные. Впереди нас ждала только смерть от отравления углекислым газом.
Видя все это, капитан Немо решился на отчаянный шаг – попытаться проломить тяжестью судна эти оставшиеся два метра льда, к тому же во многих местах пробуравленного зондами. В отличие от нас, он сохранял хладнокровие и энергию, подавляя физические страдания железной волей.
По его приказанию корабль слегка приподнялся над дном нашей темницы и встал над выемкой во льду, в точности повторявшей его очертания. Затем балластные резервуары были максимально быстро заполнены забортной водой. «Наутилус» стремительно пошел вниз, став тяжелее сразу на сотню тонн, и ударился о дно выемки.
Мы замерли, вслушиваясь. Наконец до наших ушей донеслось негромкое потрескивание где-то внизу. Внезапно лед обрушился со странным звуком, похожим на звук разрываемого листа плотной бумаги, и «Наутилус» буквально провалился в бездну.
– Есть! – только и прошептал Консель.
«Наутилус» несся вниз, словно пушечное ядро. Его насосы стремительно освобождали резервуары от лишней воды, и вскоре падение замедлилось. Еще несколько мгновений – и манометр показал, что мы медленно всплываем. Послышался гул двигателей, стальной корпус задрожал, и вскоре судно уже мчалось на север полным ходом.
Но сколько продлится наше плавание под ледовыми полями?
Распростершись на диване в библиотеке, я задыхался. Как мне потом рассказывали, лицо мое побагровело, губы сделались лиловыми; время от времени я терял сознание, проваливаясь в черноту. Мускулы не слушались меня. Я понимал, что умираю…
Вдруг несколько глотков чистого воздуха омыли мои легкие. Неужели мы на поверхности моря и все позади?
Но нет! Это Нед и Консель, жертвуя собой, отдали мне частицу того, что оставалось в баллонах одного из водолазных аппаратов. Я хотел оттолкнуть шланг, но они удержали мои руки, и в течение нескольких минут я мог дышать по-настоящему.
Я перевел взгляд на часы: близился полдень 28 марта. «Наутилус» шел с невероятной скоростью – сорок миль в час – и словно ввинчивался в толщу океана. Судя по показаниям манометра, мы находились всего в шести метрах от поверхности. Самое обычное ледовое поле отделяло нас от благословенного воздуха!
Но разве нельзя попытаться его пробить? Во всяком случае «Наутилус» готовился это сделать: я почувствовал, что он принимает наклонное положение – опускалась корма и поднимался его могучий таран. Затем, дав полный ход, судно ринулось на ледовое поле снизу, подобно гигантскому нарвалу. Удар, еще удар, отступление… И наконец последним, самым отчаянным броском «Наутилус» вырвался на поверхность, расколов многолетний лед и продавив его снизу своей массой.
В то же мгновение распахнулись все люки, и потоки хрустально чистого морского воздуха ворвались в недра «Наутилуса».
17От мыса Горн до Амазонки
Неизвестно, как я оказался на палубе. Возможно, меня перенес туда Нед Ленд. Так или иначе, но мои легкие снова и снова наполнялись животворящим воздухом моря. Я дышал полной грудью!
Силы возвращались к нам с каждой минутой. Я наконец– то смог оглядеться – и был поражен тем, что на палубе «Наутилуса» в эту минуту находились только мы трое. Загадочный экипаж судна и сам его капитан, по-видимому, довольствовались тем воздухом, который циркулировал внутри.
Первые же слова, которые я произнес, были словами благодарности моим товарищам. В часы, когда я был на грани агонии, Консель и Нед Ленд, как могли, поддерживали во мне угасающий огонь жизни. Едва ли я сумею достойно отплатить им за такую преданность.
– Друзья мои, – произнес я растроганно, – теперь мы навеки связаны друг с другом, и по отношению ко мне вы имеете полное право…
– Им-то я вскоре и воспользуюсь, – прервал меня канадец. – Я имею в виду право прихватить вас, профессор, с собой, когда надумаю покинуть этот дьявольский «Наутилус»!
– В самом деле, – проговорил Консель, – ведь мы направляемся на север, туда, где лежат обитаемые земли.
– Все верно, друг мой Консель, – заметил Нед Ленд, – вопрос лишь в том, войдем мы в Атлантический или в Тихий океан – иными словами, в моря оживленные или в пустынные и безлюдные.
Я и сам опасался, что капитан Немо поведет свое судно в тот великий океан, что омывает берега Америки, Австралии и Азии. Там он завершит свое подводное кругосветное плавание и вернется в отдаленные области, где «Наутилус» будет чувствовать себя в полной безопасности. Тогда в очередной раз все планы Неда Ленда пойдут прахом.
Впрочем, ждать ответа на этот вопрос оставалось недолго. «Наутилус», идя полным ходом, вскоре пересек Южный полярный круг и взял курс на мыс Горн. Тридцать первого марта в семь часов вечера мы оказались на траверсе южной оконечности Америки.
К этому времени мы уже успели забыть о перенесенных мучениях и воспоминания о ловушке во льдах мало-помалу стирались в нашей памяти. Мы думали только о будущем. Капитан Немо, по своему обыкновению, не появлялся ни на палубе, ни в салоне. Ежедневные отметки наносил на карту его помощник, что давало мне возможность постоянно следить за курсом «Наутилуса». Вечером того же дня выяснилось, что мы держим курс на север, в воды Атлантики.
Я немедленно сообщил эту новость Неду Ленду и Конселю.
– Недурно! – сказал канадец. – Но какова его цель? Уж не вздумалось ли нашему капитану после Южного полюса наведаться на Северный, а затем вернуться в Тихий океан через пресловутый Северо-западный проход, в существование которого никто не заставит меня поверить?
– Не берусь предсказывать, – сказал я, разводя руками…
На следующий день, первого апреля, когда «Наутилус» всплыл на поверхность, мы заметили на западе берег. Это была Огненная Земля – скопление островов длиной сто двадцать километров и до сотни километров шириной, расположенное у самой оконечности Южной Америки. Берег показался мне низменным, но вдали громоздились горные кряжи, среди которых я заметил высочайшую здешнюю вершину Сармиенто – двухкилометровую сланцевую глыбу, увенчанную остроконечным пиком.
«Наутилус» вскоре погрузился и на протяжении нескольких миль шел вдоль подножия самого крупного острова Исла-Гранде. Сквозь окна салона я видел гигантские слоевища бурых водорослей, которые определил как фукусы. Иные из них достигают трехсот и более метров в длину. Еще один вид подводных растений, незнакомых мне, устилал морское дно. Эти водоросли служили пастбищем и местом обитания для великого множества ракообразных, брюхоногих моллюсков, крабов, каракатиц. Изобилие живности привлекало сюда тюленей-крабоедов и морских выдр.