И действительно, в одном из шахтовидных проходов я нашел остатки брошенных факелов.
В древние времена факелами служили стебли белого камыша (calamus albus).
При трении друг о друга двух таких сухих стеблей являются искры. Огонь первоначально и был открыт такой игрой этим тростником. Внешняя кора его состоит из кремневой массы и потому очень тверда, сердцевина же смолистая и горит ярким пламенем. Когда огонь доходит до колена тростинки, раздается сильный треск, и пламя гаснет. Ввиду этого факел всегда составлялся из трех тростинок.
Наконец, я добрался до оконечного выхода из туфовых пещер. Он был закрыт несколькими наваленными друг на друга громадными камнями.
Устранить эту преграду мне было далеко не трудно, но стоило ли?
Я и так знал, что всегда могу выйти на свободу, сообразуясь с расположением гор снаружи и внутри, но что же мы будем делать «наверху», где царит страшный холод?
Мой тесть и моя жена, привыкшие к высокой температуре, сейчас же замерзнут.
Шубы мои — в ледяной пещере, на мне самом только теплая куртка. Надо постараться пробраться на «Тегетгоф», где остался еще большой запас всякого платья. Меня домчит туда Бэби. Она своим тонким чутьем отыщет корабль и найдет дорогу обратно.
На «Тегетгофе» я иногда пробовал ходить без шубы, и потому не боялся замерзнуть.
Да, надо немедленно отправиться. Старик молится и плачет, Нагама крепко спит… Идем, Бэби!
Я все воображал себе удивление моей семьи, когда она увидит такую картину природы, о какой раньше и понятия не имела: небо без солнца и с незнакомыми созвездиями; по временам пламенеет «северное сияние», способное возбудить лишь страх в робких умах. Земля покрыта каким-то странным белым блестящим песком; повсюду возвышаются прозрачные, сверкающие горы. Царствующий повсюду холод тоже неизвестен допотопным людям, и они сначала не поймут производимого им ощущения. «Что это за странный воздух — он режет нас!» — наверное, скажут они.
Когда же я, наконец, сам вышел на поверхность земли, моему собственному удивлению не было границ, — до такой степени велика была перемена, происшедшая во время моего пребывания во внутренности гор.
Прежде всего, меня поразило то обстоятельство, что термометр показывал выше нуля.
А какое небо было надо мной — совершенно отличное от прежнего! Ни одной звезды не было видно. Весь небесный свод сиял ярко-красным отблеском и был покрыт кровавыми облачными массами, двигавшимися волнообразно; по временам из-за них несмело выглядывал бледный, тусклый диск луны.
Теплота происходила именно от этих облаков. Но откуда взялись они? Отчего у них такой необычайный цвет?
И вот вдруг пошел дождь. Да, это дождь, а не снег. Весь горизонт запылал пожаром. На одной стороне горизонта ясно обрисовывался мыс Цихи, а немного пониже поднимались столбы огня и дыма из нефтяного вулкана.
Одно это вулканическое извержение не могло произвести повышения температуры в целой области. Вероятно, загорелись со всех концов каменноугольные залежи. От такого количества теплоты, конечно, может нагреться и воздух на большое расстояние.
Со временем прогорит, значит, весь этот материк, — со временем, но не скоро. Дудвейдорские каменноугольные копи горят уже полтораста лет, а между тем, на поверхности их все еще живут. На раскаленной почве даже произрастают великолепные тропические растения и производятся роскошные плоды. Немедленной опасности, следовательно, нет, а что будет впереди, о том мне нечего беспокоиться.
Но этот пожар имеет еще одно последствие: горящие берега материка отталкивают лед, заставляя его отступать все далее и далее.
Наверное, и у моря есть течение, которое может унести с собой плавучую землю. На той части острова, где горит вулкан, воздух должен редеть от поднимающейся кверху жары; более же сгущенный воздух противоположной части погонит землю вперед, причем горы окажут услугу парусов.
Что же, между тем, случилось с землей? Какие перевороты были произведены тут на ней воспламенением нефти и каменного угля?
Когда в знаменитой нефтяной долине в Пенсильвании открывают новый источник, то предварительно во всей окрестности гасят все огни, так как летучие газы моментально выделяются из насоса артезианского колодца и с быстротой молнии распространяются но окрестностям.
Однажды, при открытии такого источника, забыли погасить огонь в кузнице, отстоявшей от источника на расстоянии двухсот метров. Вследствие этого произошло воспламенение газа, и в одну минуту все загорелось вокруг на целую английскую милю. Сгорело двести человек, и на всем этом протяжении не осталось ни одного дерева, ни одной травинки, ни одного живого существа.
Там взрывчатый газ проходил на поверхность только сквозь трубу, имевшую в поперечнике не более двадцати сантиметров. Зажженный же мной вулкан имел жерло в несколько метров. Значит, из него вырывалось несравненно большее количество газа.
От действия первого взрыва исчез весь лед с гор и долины наполнились водой.
Когда я видел горы в последний раз, они были белые; теперь они представились моим глазам уже черными. Повсюду змеились точно потоки расплавленной лавы, и с гор низвергались целые огненные каскады. Но это была только вода, в которой отражалось пылающее небо.
В отдалении я узнал базальтовое новообразование, возвышавшееся метров на двадцать над прежними скалами.
Происходивший на моих глазах процесс таяния льда объяснил мне и причину появления потока, низвергавшегося из бывшей ледяной пещеры.
Понятно, на всем этом острове не осталось более ни одного животного, кроме спасенной мной медведицы.
Те, которых взрыв нефтяного газа застал снаружи, превратились в уголь; находившиеся же посреди льдов или снега, в зимней спячке, погибли от давления воздуха.
Единственными представителями живых существ остались только мы четверо.
Я был вполне уверен теперь, что взрыв вулкана помог материку оторваться от ледяного кольца.
Что же могло случиться с «Тегетгофом»?
Южная часть острова была окутана густым серым туманом. Надо было пойти туда.
Найду ли я «Тегеттоф»? Путь от него в горы был совершен мною в течение двадцати часов. Расстояние не близкое. Если я заблужусь, то мы все погибнем.
В глубоком раздумье я опустился на каменную глыбу, не зная, что предпринять.
Бэби убежала вперед и испускала какой-то странный, точно боязливый рев.
Вдруг поднялся сильный ветер с юга. Вместе с тем усилилось извержение вулкана, краснота неба стала ярче, и туман начал понемногу рассеиваться.
Но что же это? Уж не обманывает ли меня зрение?
Предо мной стоял «Тегетгоф»!
Да, совсем близко, на расстоянии пушечного выстрела, возвышается покинутый корабль. Я не сплю и ясно вижу трубы, мачты, такелаж и бойницы.
Через минуту туман снова сгустился в непроницаемую массу, и корабль скрылся из виду.
Вероятно, заметила его и Бэби. Она галопом возвратилась ко мне и, как бешеная, принялась визжать и вертеться вокруг меня.
Вдоволь навизжавшись и навертевшись, она распростерлась у моих ног, как бы приглашая меня сесть на нее.
Я последовал этому любезному приглашению, и Бэби стрелой помчала меня по направлению к «Тегетгофу».
XXIII«Тегетгоф»
Дорога, по которой несла меня Бэби, была, очевидно, прежняя, но очень видоизменилась. Ледяные поля сделались рыхлыми, половина прозрачных гор стаяла. Местами загораживали путь довольно глубокие реки, местами же высились ледяные глыбы, которых прежде там не было.
И вот вдруг мы очутились перед самым «Тегетгофом».
Он все еще стоял на той самой ледяной горе, на которой его бросили наши путешественники.
Но, Боже, какая жизнь, какой шум царствовали на нем! Даже в свои наиболее счастливые времена «Тегетгоф» не видал такого оживления.
Целые тысячи альбатросов, пингвинов и других птиц шныряли по палубе, сидели на бруствере, выглядывали из окон и качались в такелаже.
Очевидно, на корабле воцарилось целое птичье племя.
Но как попал Тегетгоф на материк?
Взрыв вулкана и воспламенение находившегося подо льдом несметного количества петролеума дали части плавучего материка, помещающегося на ледяном фундаменте, такой толчок, что он нырнул и протискался уже под нижний слой льда. При этом ветер и течение моря понесли эту часть острова к северу.
«Тегетгоф» только одной половиной стоял на материке, а другой — на воде, образовавшейся от таяния льда и представлявшей собой целый уже залив.
И залив этот весь был покрыт птицами.
Вступив на палубу корабля, я стал на колени и поцеловал его, точно это была родная земля. Потом я обнял дымовые трубы и мачты, как будто они были дорогие мне живые существа.
Кроме птиц, никого не было на корабле. Они уже успели свить себе гнезда и снести множество яиц. Особенно обрадовался я яйцам диких гусей и набрал их целую сотню.
Намереваясь перевести на «Тегетгоф» свою жену с ее прапрадедом, я устроил все для их приема.
Потом я нагрузил маленькие сани несколькими шубами, оставленными моими бывшими спутниками, и набрал еще материала на костюмы жене.
Что это был за роскошный материал! В капитанской каюте нашлись флаги всех государств, — их-то я и решил взять жене на платье. Из флага соединенной монархии Австро-Венгрии выйдет прелестная юбка. Из испанского флага, составленного из пятнадцати цветов и украшенного множеством больших и малых орлов и львов в разных положениях, можно сделать тунику. Британский флаг послужит на кофту, а датский — на башлык. Такого великолепного туалета еще никогда не бывало ни у одной женщины, и Нагама, наверное, очень обрадуется ему.
Когда я собрался в обратный путь, на «Тегетгофе» вдруг все затрещало, запищало и завизжало. Это была своего рода жалобная речь, из которой я ясно понял, что кораблю предстоит в самом скором времени грустный конец.
Под ним должен подломиться лед, на котором он держится одной стороной; тогда он соскользнет в воду и будет засыпан обломками льда.