На следующий день «наружка» несколько часов следила за писателем по всему городу. Когда тот со своим приятелем оказался на центральной улице города, по их следам уже пошли гость из Москвы, невзрачный молодой человек из ресторана и Иванов. Вскоре вся компания вошла в продуктовый магазин, где Солженицын встал в очередь в кондитерском отделе. Следом за ним в эту же очередь встал и человек из гостиницы. Находясь в непосредственной близости от Солженицына, прикрываемый живой «ширмой» в лице одного из своих коллег, он в течение нескольких секунд делал некие манипуляции руками. Как заметил Иванов, в руках у него был какой-то предмет. Постояв несколько мгновений возле писателя, незнакомец отошел от него и уже на улице произнес: «Все, теперь он долго не протянет». Однако то ли агент был неудачником, то ли препарат некондиционным, но писатель выжил. В тот же день к вечеру, почувствовав недомогание, он собрал вещи и срочно выехал в Москву. Здесь ему стало хуже, и он около двух месяцев провалялся в постели, мучаясь страшными болями. Врач Н. Жуков, лечивший его, поставил диагноз «ожог второй степени». Однако, судя по симптомам, это было отравление рицином, который содержится в клещевине.
СМЕРТЬ «ЕКАТЕРИНЫ III ВЕЛИКОЙ»
Многие годы на небосклоне московского бомонда и Политбюро ЦК КПСС сверкала звезда Екатерины Алексеевны Фурцевой, женщины неоднозначной и явно не вписывающейся в рамки привычной партийной номенклатуры. Еще на праздновании своего 70-летия в Большом театре ее заметил Сталин и проворчал благодушно в усы: «Нужно выдвигать молодых специалистов».
Получив благословение вождя, Фурцева оказалась на должности второго секретаря Московского горкома партии, а вскоре стала и первым. Тогда же она познакомилась со своим будущим мужем. Николай Павлович Фирюбин был дипломатом и работал за границей – то в Чехословакии, то в Югославии. Он был женат, но красавица первый секретарь его покорила. Вся Москва обсуждала, как Фурцева по нескольку раз летала к любимому то в Прагу, то в Белград.
По Москве о Екатерине Алексеевне ходило множество слухов, но то были всего лишь слухи – советский народ не привык к самостоятельным и деловым женщинам. Феминистское движение – это лишь на загнивающем Западе. Она просто умела работать лучше любого мужчины. Во время визита в Индию жена Ворошилова, которая была в поездке вместе с Фурцевой, говорила: «С вечера мы с ней сядем, она примет стакан водки, расслабится, а утром в 6 часов будит меня звонком, как ни в чем не бывало – пора идти».
Но слухами не было то, что во время достопамятного Пленума ЦК в 1957 году, когда была осуждена «антипартийная группа Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова» именно Фурцева с Жуковым сумели повернуть настроение срочно перевезенных на стратегических бомбардировщиках ТУ-16 в Москву провинциальных партийных руководителей в поддержку Хрущева. А потом мужчина и Первый секретарь, как это не раз бывало в жизни Екатерины Алексеевны, предал ее, отодвинув с первых ролей в политической жизни страны, переведя в конце концов на вечно «отстающую культуру».
Естественно, она не простила Никите Сергеевичу пренебрежения, после того как фактически спасла его на пленуме. Но как человек открытый, Фурцева камня за пазухой не таила. Как-то раз Екатерина Алексеевна нелицеприятно высказалась о Хрущеве. Он уже на следующее утро от «доброжелателей» узнал, что Фурцева «не разделяет политических взглядов партии и правительства». Кроме того, и КГБ не раз докладывало о критике Фурцевой в адрес Первого. И уже после обеда Екатерина Алексеевна из влиятельного секретаря ЦК КПСС превратилась в обычного министра культуры. Она пыталась сопротивляться. Даже имитировала самоубийство – пригласила домой подругу и за 10 минут до ее прихода перерезала вены. Но Никиту Сергеевича это не убедило. «У Фурцевой обычный климакс», – заявил он на пленуме. С Брежневым у энергичного министра тоже отношения не сложились, и, если бы не заступничество Косыгина, быть бы ей давно на персональной пенсии. Поэтому недовольство, осложнившееся жизненными обстоятельствами, у Фурцевой накапливалось и накапливалось. Женская часть клана Брежневых высказывала недовольство соперницей, которая затмевала всех элегантностью и независимостью, столь редкими у партийных дам.
24 октября 1974 года министр приехала домой в расстроенных чувствах. Уйдя с празднования юбилея Малого театра, она спешила, чтобы поделиться с мужем новостью, переданной ей «доброжелателями»: Политбюро приняло решение не рекомендовать ее в Верховный Совет. Это был конец карьеры. Но дома ей не дали оправиться от потрясения. Ее любимый муж, замминистра иностранных дел Фирюбин, заявил, что полюбил другую и собирается уйти из семьи.
Это новость стала дополнительным фактором, усугубившим депрессию. Долгое время у Екатерины Алексеевны душа была не на месте из-за дочки, муж которой, Игорь Козлов, сын видного партаппаратчика, заигрался с КГБ в перебежчика то на Запад, то с Запада. Чаша женского терпения переполнилась. Закрывшись в комнате, Фурцева приняла яд. Когда обеспокоенный муж взломал дверь и ворвался в спальню, Екатерина Алексеевна с открытыми глазами лежала на кровати. Врачи Кремлевской больницы констатировали смерть «от сердечной недостаточности», типичный диагноз для сомнительных смертей высокопоставленных партийцев.
Так ушла из жизни бывший первый секретарь МГК КПСС, секретарь ЦК КПСС, член Президиума ЦК КПСС, министр культуры СССР и просто необычная женщина.
ШАСТРИ ОБЪЕЛСЯ
В январе 1976 года в Ташкенте торжественно принимали премьер-министра Индии Шастри. После поездок в передовые хлопководческие колхозы, концертов самодеятельности и прочих удовольствий был дан прощальный ужин с чисто рашидовским гостеприимством, длившийся несколько часов. Внезапно в самом конце банкета Шастри почувствовал себя плохо. Тут же вызвали врачей, но те оказались бессильны – премьер скончался. ЦК КП Узбекистана овладело отчаяние. Желая сбросить с себя ответственность, руководители начали искать виновников. Возникло подозрение, что Шастри отравили во время ужина, тогда всех поваров, готовивших блюда в тот вечер, посадили под домашний арест. В течение нескольких часов они сидели, ожидая приговора, который им должен был вынести патологоанатом. Если бы версия отравления подтвердилась, то вместо солнечного Узбекистана их ждала бы республика Коми. Но все обошлось – врачи констатировали смерть от инфаркта. Индийский гость просто не выдержал узбекского гостеприимства.
Сделать что-нибудь нехорошее с помощью отравленной еды даже в годы брежневского правления было тяжеловато. Система контроля, созданная еще при Сталине, продолжала работать четко. В правительственных резиденциях всегда снимал пробу санитарный врач. Если повар делал котлеты, то одну отдавал на проверку в лабораторию. Пока присланные на правительственную кухню продукты проходили досмотр, все они находились в специальном контейнере в холодильнике.
Подобные системы контроля продолжают существовать и в наши дни практически у всех первых лиц государства. Но одна из самых замысловатых систем существует в Северной Корее, у руководителя Трудовой партии Кореи и светоча идей чучхэ товарища Ким Чен Ира. Для приготовления риса повара-специалисты отбирают совершенно идентичные по цвету, форме и размеру рисовые зерна. Дрова для печи, на которой готовится рис, заготовляют только в одном месте – на священной горе Пэкту, которую принято считать колыбелью корейской цивилизации и, что особенно важно, местом рождения великого вождя и основателя учения чучхэ товарища Ким Ир Сена. Варят рис на воде, взятой из расположенного на той же горе источника. Любое другое использование воды из него строго запрещено. Для охраны воды, на которой варится этот рис, выделено подразделение Службы безопасности КНДР.
«ОТЕЦ» И ЕГО ПАСТВА
1978 год. Южная Америка. Кооперативная республика Гайана. Сквозь влажные джунгли, настороженно прислушиваясь, продвигаются гайанские коммандос. По приказу президента Форбса Бернхэма они должны разобраться с «Народным храмом», который прибыл из Калифорнии с целью построения социализма в одной отдельно взятой секте. Операция коммандос обошлась без стрельбы. В лагере «Народного храма» военных встретили одни трупы. Всего насчитали 914 трупов, из них 276 – детских. Что же произошло?
«Народный храм» возник в 1957 году в Индианаполисе. Его организатором стал Джим Джонс, которой очень скоро из простого проповедника, сына белого расиста, превратился в защитника цветных и основателя собственной религии. Опираясь на поддержку черной общины и собственные незаурядные способности к бизнесу, Джонс сумел создать себе репутацию и превратить «Народный храм» в самую богатую религиозную общину. Пожертвования в виде чеков и недвижимости текли рекой, особенно когда секта обосновалась в солнечной Калифорнии – в Сан-Франциско.
Самого Джонса все время посещали апокалиптические видения, связанные с ядерной войной. Когда начался Карибский кризис и две супердержавы готовы были развязать войну, Джонс уехал на два года в Бразилию, выбрав для проживания местность, которая однозначно бы уцелела при обмене ядерными ударами. И в Сан-Франциско был выбран уголок, удаленный от возможных ядерных ударов. В этом бегстве от войны просматривается параноидальная натура Джонса.
Джонс успешно занимался политической деятельностью в органах местного самоуправления, лечением неизлечимо больных, борьбой за права черных, сексуальными оргиями, борьбой с наркотиками, в то же время не чураясь крепких напитков и наркотиков. Его влияние распространилось на Лос-Анджелес. 20 тысяч приверженцев религии Джонса были весомым аргументом при торгах с политиками. В 1976 году на президентских выборах Джонс поддержал демократов.
В августе 1977 года журнал «Нью уэст» рассказал о деятельности Джонса, обвинив его в мошенничестве, открытии незаконных счетов в Панаме, растлении малолетних, оскорблении словом и действием, а также в преступном вымогательстве. Это был сигнал. В таких делах, которые вершил проповедник, главное – вовремя скрыться.