Валера поднял на меня свою нечесаную башку и поправил очки.
— Да вот, как-то справился, — как бы сам себе удивляясь, буркнул он.
— Он с пневматическим пугачом к соседям заявился. И начал орать, что всех перестреляет, — объяснила за него Катя. — Еще фуражку ментовскую нацепил, кретин! — Она уже справилась со своей истерикой и теперь лишь глубоко вздыхала, постепенно успокаиваясь.
— И чего? — пожелал узнать продолжение Палыч.
— Чего-чего! Сдриснули тут же, как будто их и не было, — ответил Валера, расправляя сутулые плечи.
— Да-а, — покачал головой Палыч. — Права Катька. Кретин ты, Валера, редкостный…
— У соседа две дочки, моим пацанам погодки. И жена беременная, на шестом месяце. Когда ночью его жена закричала, я с кровати и поднялся, — просто сказал Васильев, и мы все заткнулись, потому что тут и говорить было не о чем. И Палыч, и я, да и кто угодно в такой ситуации, разумеется, сделал бы то, что сделал Валерка. Все эти геройства, они ведь не для публики делаются. Если ты пройдешь мимо очевидного беспредела, тебя же потом совесть загрызет, что мог спасти человека, а вот взял и не спас…
Так что я понимал Валерку — мне тоже проще схлопотать по морде, чем пройти мимо. Морда заживет, а вот душа — навряд ли. Не дай бог, забили бы соседских детишек до смерти или как-нибудь надругались бы над соседкой — смог бы нормально жить после всего этого Валера? Конечно, нет. Не жизнь это была бы, а так, существование от рюмки к рюмке.
Мы выбрались на Пулковское шоссе, и сразу поток машин вокруг нас стал гуще и как-то нервнее, что ли.
Машины неслись беспорядочным роем. Некоторые, внезапно перестраиваясь, грубо подрезали соседей, но те не реагировали, как бывало, криками и демонстрацией среднего пальца, а упрямо рвались вперед, расчищая себе дорогу дальним светом или клаксонами.
— Как с цепи народ сорвался, — удивился Палыч, вцепившись в руль и выжимая газ до сотни. — Попробую оторваться от этих ненормальных…
Оторваться не получилось — сразу после поворота на аэропорт нам открылась огромная очередь из сотен, если не тысяч машин.
Мы встали в хвост, и Ленка озабоченно спросила:
— Мы успеем?
Я взглянул на часы — пять вечера. До посадки еще три часа.
— Успеем. Если что, побежим напрямик через поле — здесь всего километров семь.
— Да я и по полю проеду, если что… — отозвался Палыч, заглушая мотор и выбираясь наружу. Я вышел следом, потягиваясь и оглядываясь по сторонам.
Народ в очереди тоже повылезал из автомобилей и кучковался в группах, оживленно обсуждая ситуацию. Я подошел поближе и навострил уши.
— Закрыть границу не имеют права! Сначала парламент должен принять закон. И вообще, это будет нарушение гражданских прав на свободу передвижения, — неуверенно убеждал соседей лысый круглолицый мужик, стоя возле такого же круглолицего серебристого «мерседеса».
— Ага-ага! А когда янки в свои вонючие Штаты мне визу не дали, это что было, не нарушение гражданских прав на свободу передвижения? — возразил атлетического вида гражданин в шортах и борцовской майке.
— Если бы границу закрыли, очередь вообще бы не двигалась! А она двигается! — сказала темноволосая женщина, одетая, несмотря на жару, в глухой деловой костюм, где даже юбка была не мини, а намного ниже колена.
Тут у нее зазвонил телефон, и она одним торопливым движением выудила его из сумочки:
— Да, Василий Семенович! О, вы уже в аэропорту? Да, я знаю, но я не могу — здесь какая-то страшная пробка. Да, у меня все документы с собой. Я буду, я обязательно вам все передам, но мне надо проехать эти несколько километров. А как вы проехали? А самолеты летают?.. Что? Что они ищут?.. О боже!.. Да, я поняла… Хорошо, Василий Семенович, до встречи.
Деловая мадам выключила трубу и совершенно потерянным голосом сказала своим собеседникам:
— Никакую границу никто не закрывал. Знаете, от чего такая пробка? Мне Василий Семенович рассказал, он уже в аэропорту.
Она обвела собравшихся совершенно безумными глазами, и на нее заорали сразу оба — и лысый, и атлет:
— Не томи, Кристина! Говори!
— В общем, прошлой ночью ограбили квартиру тещи генерала ГУВД. Вот менты и обыскивают все машины, ну, по списку ищут награбленное. А там, в награбленном, в основном ювелирка. Менты сверяют описания. А народ же везет с собой свое, разумеется. Отсюда и пробка. Никакой политики, короче. Просто люди свое бабло возвращают.
— Вот же суки! — не удержался лысый.
— Козлы, конечно, редкие. Да что там говорить: менты, они и есть менты, — махнул рукой атлет.
Я повернулся и пошел к своим.
— Кто-нибудь везет драгоценности? — спросил я в распахнутую дверь салона нашего «форда».
— Ага. Я везу. Бриллианты, — тут же хором, с одинаковыми саркастическими интонациями, отозвались Ленка с Катей.
Пришлось объяснить ситуацию. Оказалось, что с бриллиантами у наших женщин и впрямь туго, а из ювелирных украшений они везли только кольца да сережки, слава богу, без дорогих камешков.
Очередь двигалась так неторопливо, что через час я всерьез начал уговаривать Палыча рвануть напрямик через поле, но, когда я почти его уговорил, поток машин вдруг продвинулся сразу метров на сто, а потом пошел вперед, вообще не останавливаясь.
Через пару минут мы проехали импровизированный КПП, где на обочине валялась вверх колесами машина ДПС, а рядом, прямо на земле, сидели трое милиционеров с разбитыми в кровь физиономиями.
Еще одна машина с мигалкой стояла неподалеку, и в салоне и рядом с ней шла нешуточная драка еще нескольких милиционеров со стаей молодых людей в одинаковой спортивной форме.
Еще на обочине стоял автобус, раскрашенный в бело-голубые цвета и с огромной надписью на боку «Зенит». Все машины, проезжая, салютовали отважным футболистам фарами и клаксонами, а некоторые водители даже останавливались и выходили — видимо, подсобить.
— Эх, я бы тоже вышел, да, блин, вас везти надо, — с сожалением заметил Палыч, провожая взглядом грандиозную мешанину человеческих тел.
— Потом выйдешь, Игорь! — всерьез испугалась Катя.
— Да, мальчики, сейчас не надо. Может, на обратном пути успеете поучаствовать. Треснете их там от меня лично, — добавила Ленка, с любопытством поглядывая в стекла задней двери.
Без злорадства смотрел в окно только Васильев. Он перехватил мой взгляд и покачал головой:
— Ребята-то тут при чем? Начальство приказало — они выполняют. Эх, какая херня в родном государстве творится… — уныло протянул он, отвернувшись от дороги, и принялся разглядывать наших деток, уснувших в одинаковых позах — ножками на креслах, а головами на коленях у мам.
Регистрация и посадка прошли на удивление спокойно и быстро — я едва успел растормошить и поставить на ножки Лизку, которую внес в аэропорт на руках, как очередь у стойки рассосалась и девушка в голубой форме, шлепнув печати в билетах, открыла турникет.
— Ну, давай, дорогой, пока! Ты сам-то аккуратнее здесь, — сказала Ленка, растерянно глядя на меня.
Я поцеловал ее, потом наклонился чмокнуть в щечку Лизку, но она восприняла этот жест как приглашение снова забраться ко мне на ручки, и Ленка, уже откровенно плача, с трудом оторвала дочку от меня.
— Папа, папочка, папулечка, я с тобой в самолет хочу! — заголосила Лизка, протягивая ко мне руки, и мое сердце защемило от боли.
— Граждане пассажиры, не задерживайте других, проходите… — вздохнув, попросила девушка в форме, и Ленка с упирающейся дочкой почти побежала по коридору в сектор таможенного досмотра.
Еще через полчаса Ленка отзвонилась, чтобы доложить: все сидят в самолете, он уже покатил по рулежным дорожкам, так что через пару минут мы сможем лицезреть взлет…
Мы вышли наружу, и я проорал в телефон прощальные слова. Потом попросил дать трубку Лизке и сказал ей лично несколько известных только нам с нею слов. Лизка очень серьезно ответила, и тут я снова едва не расплакался.
Рядом что-то похожее орал в свой телефон Валерка, и мне пришлось отойти, чтоб он не сбивал меня с мысли.
Потом мы втроем подошли к ограде аэродрома. Там на бескрайнем зеленом поле действительно рулил на свою полосу огромный «Боинг», и мы полюбовались его взлетом, сжимая на счастье кулаки за своих дорогих и любимых.
Когда самолет скрылся в серо-голубом вечернем небе, Палыч с гадкой усмешкой повернулся к нам с Валерой:
— Ну что, мужики? Теперь по бабам?
Валера поправил пальцем очки, посмотрев на меня вопросительно, и я, пожав плечами, осторожно ответил:
— Можно…
Но на всякий случай еще раз взглянул на небо — не возвращается ли самолет.
Глава восьмая
К тому времени мы лично не дежурили ни на одном из объектов фирмы — Палыч выплачивал нам с Васильевым зарплату в полторы тысячи евро каждому за контроль над штатом в сотню студентов и охотников. Среди моих объектов числился и дом на Очаковской, который я «закрывал» шестью студентами Политеха — по одиночке они работать наотрез отказались, но даже зарплата в десять долларов за сутки оказалась уместной для вечно тощих студенческих кошельков.
— Поехали на Очаковскую, — сказал я друзьям, ожидающим моих предложений. — Там сегодня Семен с Коляном дежурят, с машиностроительного факультета. Они меня звали — у них на вечер назначен просмотр ужасного ужастика. Приглашены сокурсницы, числом штук десять. Без кавалеров. Короче, будет из чего выбрать, и вообще — развеемся!
— Просмотр ужастика? На Очаковской? — удивился Палыч, усаживаясь за руль «форда».
— Ну да! Там же страшно. Ночь, туман, голоса и все такое… — напомнил я антураж бывшей поликлиники, но Палыч сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. А может, и вправду забыл, как всего пару месяцев назад истерично стрелял в меня из пистолета, обалдев от ужаса в сиреневом тумане первого этажа тихого медицинского учреждения.
Мы поехали обратно по Пулковскому шоссе, машины на котором теперь уже совершенно успокоились и двигались неспешно и предупредительно. Большинство водителей прижимали трубки телефонов и о чем-то договаривались с невидимыми собеседниками или, что точнее, собеседницами. Впрочем, конечно, они еще могли в этот субботний вечер размещать заказы на рекламу стеклопакетов или даже шарикоподшипников, но в последний вариант, глядя на эти сладкие улыбочки, мне верилось с трудом.