Словом, вошёл Гущев в хорошую кондицию, хотя началось с пустяка: старик предложил рюмку, чтобы отвратить возможную простуду, быстро накидал на стол какой-то закуси и воздвиг четырёхугольную пластиковую бутыль из-под минералки, пятилитровую. Никто не стал бы отказываться в такой обстановке. Потом случайно уснул. Проснулся. Ещё какие-то люди возникли и разговаривали вполголоса.
– На самом деле тут вовсе не в том была причина, что Москва богаче, что все деньги текут сюда, здесь зажрались, всех других и в упор не видят, и всё такое прочее. Не в том, Борис Максимович…
(Это старик. А другой какой-то мужик – Борис Максимович? Постой-ка…)
– В чём же, по-вашему?
– В инстинкте, если угодно. Инстинкт массы сродни звериному. Умение чуять приближающееся землетрясение, извержение. Зверь бежит, птица летит. Магнат уезжает. А простой гражданин? Один одурманивает себя заработком, растущим уровнем жизни, возможностью натянуть нос загранице. Другой – бутылкой. Вы, человек зрелый, понимаете: всё, что делают и собираются сделать – всего лишь попытки подавить симптомы. А никак не заболевание. Но победить-то нужно болезнь, не её признаки. Не выглядеть здоровым надо: быть им!
– Какой же представляется вам сама болезнь?
– В кратких словах – характер власти.
– Боюсь, что не понял. О чём вы: о демократии? Об авторитаризме? Или…
– Несколько шире. Понимаете, власть принадлежит политикам. И это, я считаю, в корне неправильно. Недаром ещё у Платона управлять государством должны были философы. Власть не должна принадлежать политикам точно так же, как ею не должны владеть военные или, скажем, экономисты. Потому что никто из них не в состоянии видеть интересы страны в полном объёме, каждый волей или неволей исходит из приоритета своих профессиональных интересов. И оттесняет на задний план другие.
– А вы считаете, что возможны люди, равно владеющие всеми этими профессиональными знаниями и умениями?
Котовский усмехнулся.
– Нет, вряд ли. Но это и не нужно. Задача человека во власти – окружить себя такими политиками, военными, экономистами и прочими, кто правильно понимает свои задачи при соблюдении максимальной гармонии различных интересов. То есть самыми способными, знающими, решительными. Не боясь того, что кто-то из них в какие-то мгновения будет затмевать его самого. Понимая, что светило и во время затмения остаётся светилом, просто ненадолго возникает ситуация, когда его не видно. Такой человек должен стать как бы центром кристаллизации, не более того. Иначе получается, что один пытается думать и решать за всех – а на это никакого гения не хватит. За всех – потому что преднамеренно окружил себя теми, кто просто неспособен осуществлять нужные функции. Но такая структура власти говорит лишь о непригодности, непрофессиональности самого организатора. Вот, по-моему, та болезнь, от которой мы якобы стараемся найти лекарство – или лекаря.
– А вам не кажется, что в роли целителя тут выступает как раз сама болезнетворная культура? И лечит, прививая самоё себя?
– Несомненно. В старину вызывали чудо-докторов из-за моря…
– Им жизни не хватит, чтобы понять сущность нашей болезни. Но мы и у себя дома нашли бы. Мозги ещё остались на Руси.
– Смотрю на вас – и верю в это.
– Кажется, некоему человеку тоже так показалось. Результат вам известен.
– Ещё не вечер. И ещё можно даже сделать всё, не обходя законов.
– Вряд ли это реально.
– Да почему?
– Утопия. Кто поддержит?
– А кто доставил вас сюда? Вдумайтесь в обстановку: нечто происходит, власть практически не сопротивляется, потому что она давно уже стала хунтой. А кто обычно свергает хунту – вы знаете не хуже меня. А имя «Котовский»…
(Чёрт, так вот кто это! Как я сразу не сообразил? Ну да, его выпустили, Андрей говорил, теперь он здесь, как знать, этот поход на Москву – не для того ли, чтобы…)
Конечно, будь Тим трезвым, такое ему вряд ли подумалось бы.
Разговор за столом продолжался.
– Ладно, пусть даже они поддержат. Но чтобы соблюсти закон – нужны голоса. А кампания уже развернулась вовсю, начинать её поздно…
– Борис Максимович, вы верите в магию чисел?
– Никогда не задумывался всерьёз.
– Напрасно. Всё-таки две тысячи двенадцатый год стоит. И значит: из Кремля уходят те, кто был там недолго и не по праву. Как двести лет назад. Как четыреста. И приходят те, кто там нужен России.
Тут Тимофей не стерпел – опять-таки, наверное, по пьяному делу. А может, и не совсем: паренёк ведь отнюдь не глупым был, и его могло сейчас озарить: тут, при тебе, зреет будущее, и пока в нём ещё много места, так что надо садиться, пока поезд не ушёл!..
– Простите, господа, если я вмешаюсь…
На него обернулись с не очень доброжелательным любопытством. Ре сказал:
– Ты спи, спи, Тимоша. Время ночное…
– Голоса есть, – сказал Тим. – Много. Ладковские голоса. Того, который «Федотович». Я его кампанию веду, у него успех, и он свои голоса отдаст тому, кому я скажу.
Котовский сказал:
– Ну, не всякому. Он не тот человек.
– Вы… его знаете?
– И он меня тоже. Давно.
– Но вам-то он отдаст?
– Это нужно у него спросить.
Но сказал это Котовский так, что Тим понял: отдаст.
Настя не в первый уже раз остановилась в растерянности.
Она только что опять отклонилась от избранного направления – круто свернула на перекрёстке, потому что в той стороне, куда она продвигалась, снова раздались выстрелы – и на этот раз ближе, чем раньше. Какой-то бой шёл в городе, а вернее – бои, потому что выстрелы слышались сразу в нескольких направлениях, где громче, где тише. И вот сейчас они зазвучали уже совсем близко.
Улица, на которую она свернула, была совершенно безлюдной, освещалась лишь лунным светом, не постоянным, потому что облака то и дело закрывали светило. Быстрым шагом, почти бегом, она в темноте миновала длинную многоэтажку, под ногами на тротуаре неприятно хрустело; потом луна открылась, и сразу стало видно, что на этой улице что-то уже происходило, а хрустели осколки разбитых магазинных витрин. Жилые окна на этажах были совершенно темны, даже свечки нигде не мерцало, хотя вряд ли люди в своих жилищах этой ночью спали. Настя побежала, чтобы на следующем перекрёстке снова свернуть, восстанавливая нужное направление. В той стороне стрельба вроде бы стихла. И просчиталась, потому что именно оттуда и вывалилась, как ей показалось, толпа и устремилась навстречу ей.
На самом деле там было, пожалуй, десятка три-четыре человек – молодых, как она потом уже сообразила, не старше двадцати, злых, готовых к драке. Вероятно, их только что пытались остановить, но удалось отбиться, и они спешили дальше по намеченному ими маршруту. Настя удалялась от центра, значит, спешившие ей навстречу направлялись в центр.
Ей это сейчас было безразлично – куда они торопились и зачем. Лишь бы не помешали ей. Но, зная, что толпа всегда способна на самые непредсказуемые и неразумные действия по отношению к любому постороннему, она решила не рисковать. Следовало укрыться и переждать, пока эти не убегут своей дорогой. Только где?
Она бежала сейчас мимо дома со множеством подъездов. Рванула одну дверь, другую – всё, как ни странно, было заперто, хотя электричества не было и домофоны не действовали, но здесь запоры были механическими, не магнитными, да и не разглядеть было, какие кнопки стерты от постоянного употребления, раскрывая таким образом секрет кода. Расстояние стремительно сокращалось. Как назло, в этом доме не было магазинов, но одна вывеска вроде бы виднелась у следующего входа, и оставалось лишь надеяться, что там… а что, собственно, могло там быть? Если бы круглосуточный магазинчик – но вряд ли: в окнах и там было темно. И всё же…
Она успела подбежать туда. Нет, вывеска извещала лишь о том, что в этом подъезде принимает заказы проживающий здесь кузнец – решётки, каминные приборы, украшения из металла… Заказов он по ночам, видимо, не принимал – во всяком случае, эта дверь была заперта не менее надёжно, чем все остальные.
Значит, будь что будет. И она побежала дальше, не очень даже и укрываясь – встречные так спешили, что можно было надеяться – на неё не обратят внимания.
Пробежав шагов десять, остановилась снова. Как вкопанная.
Потому что из той же улицы показались и преследователи. Небо как раз ненадолго очистилось, и можно было разглядеть, что они собой представляли.
То были ОМОНовцы. О них Насте, как и всем, было известно, что они сначала бьют, а потом только – далеко не сразу – начинают разбираться.
Бежали они профессионально – не колонной, а цепью, контролируя всю небольшую ширину улицы, Так что от их внимания ускользнуть было невозможно.
Настя даже не приняла никакого решения; словно кто-то другой сделал это за неё. И она повиновалась: повернулась и побежала в обратном направлении. Толпа как раз поравнялась с нею, и никто не удивился тому, что кто-то на бегу присоединился к ним.
Как ни странно, оказавшись вместе со множеством других, Настя почувствовала себя спокойней и уверенней, чем всё последнее время. И даже усталость, какую она всё больше ощущала, перестала беспокоить её. «Стадное животное», – невольно пришло ей в голову.
Она пристроилась рядом с пареньком совсем ещё молодым, лет пятнадцати-шестнадцати на вид – насколько сейчас можно было разглядеть. Может быть, ее выбор был подсознательным: в таком возрасте большинство таких ещё безопасны.
Мальчишка покосился на неё, отрывисто проговорил:
– Не. Отставай. Убьют. Они в замазке.
Она невольно кивнула. И спросила:
– Куда… бежим?
Парень от неожиданности даже сбился с шага.
– У тебя лоб… в два шнурка… да? В Кремль… преза защищать.
Вот, значит, как!
Она ухитрилась оглянуться. Погоня не отставала – или почти не отставала. Но уж точно не придвинулась.
– Ты сам… откуда?
– Мы все… Озёрские.
Спереди стали голосом передавать: