— Какие?
Тимур широко и довольно заулыбался, не часто бывает возможность потыкать шефа мордой об стол, да еще при сотрудниках.
— Когда, — сказал он нравоучительно, — на форуме обсуждают какого-нибудь нашего певца, занявшего первое место на всемирном конкурсе, или писателя, чьи тиражи зашкаливают, в их адрес летит столько говна, что все самосвалы страны не вывезут. Железную дорогу надо подключать! А рядом обсуждают творчество какого-то серенького автора, там одни похвалы, его величают гением!
Я буркнул:
— Подумаешь, все знают, что их постят одни и те же личности, меняя ники. С динамическими адресами это просто.
— Но сперва это были догадки, — уточнил Тимур, — потом уверенность, а вот когда собрались с силами и, подключив властные структуры, проверили, тут и выяснили, что в политике на такой ниве трудятся в поте лица активисты соперничающей партии, а вот в искусстве…
Он засмеялся, оборвав себя. Гулько прогудел недовольно:
— Тимур, чего ржешь?
Тимур ответил со смешком:
— В искусстве, как обнаружили с некоторым удивлением, стараются как раз обойденные на прямой к финишу! Сами литераторы. А еще те немногие собутыльники, что за друга Васю кого угодно обосрут. Но это было бы еще ничего, обычная борьба, не это обеспокоило власти. Для правительства что один певец, что другой — без разницы. Пусть даже никто не победит ни на каком конкурсе, цена на нефть не упадет и ВВП не дрогнет. Но то, что молодые ребята, еще не умеющие отличать правую ногу от левой, так бездумно вливаются в стадо и ломятся под рукой манипуляторов в указанном направлении… гм…
Я сказал хмуро:
— Для этого надо им только говорить: вот теперь вы — личности! Вот теперь вы не стадо!..
— Да, — согласился Тимур, — молодыми управлять легко. Неужели я такой старик? Молодежи надо почаще про их отличие от других, и вот они уже все, как доски в заборе. Странно, я всегда надеялся, что в инете человек свободен. Сидит себе в своем Мухосранске в одних трусах или даже без них перед компом, никто не видит, берет любой ник и пишет, как сам считает правильным и что считает нужным… Но, увы, даже такими оказалось так же легко манипулировать, как если бы они стояли на площади и слушали Цицерона.
— Еще легче, — сказал я невесело. — На митинг еще нужно народ собрать! А тут забрасываешь сеть сразу по всему миру и вылавливаешь не совсем умных, но которые страстно хотят казаться умными, оригинальными, лихими. Потому инет и зовут сетью или паутиной. Черт, как они достали… Или это все-таки соперники стараются?
— Они задают тон, — сказал Тимур. — Остальное — подгавкатели.
Алёна убежала первой за пять минут до конца рабочего дня, остальные разбрелись кто когда. Дольше всех проторчали Тимур и Роман, обоим хотелось успеть закончить сегодня что-то совсем уж надоевшее, а завтра взяться за новое.
Я ушел последним, прежние дома, которые видел днем, исчезли, вместо них нечто незнакомое, подсвеченное снизу и потому чуточку марсианское. Проезжая часть улица залита двумя потоками огней: в мою сторону приближается оранжевый поток раскаленного золота, а рядом, отделенная только белым пунктиром, течет в другую сторону красная с багровым тяжелая река застывающего металла.
На пешеходной части улицы прежние люди то ли вымерли, то ли их перебили, а вместо них город заполнили существа иной расы: никуда не бегут, одеты иначе, смеются громче, с любопытством смотрят по сторонам…
— Эй, парень! У тебя пенис есть?
Звонкий девичий голосок, вроде бы уже слышал такой, я поспешно обернулся. Молоденькая девчонка, почти подросток, а смотрит на меня нахально и весело.
— Есть, — ответил я несколько уязвленно, как могли подумать, что я беспенисный.
— Покажи!
— Еще чего, — ответил я с достоинством. — Ни за что!
— Почему? — спросила она с интересом.
— Я скромный, — объяснил я. — И застенчивый. Вот такой я.
— Странно, — удивилась она. — Всегда думала, что показать пенис проще, чем вагину.
— Это кому как, — ответил я.
Она сказала язвительно:
— Так чего же ты кричал тогда, чтобы я показала вам?
— То не я кричал, — объяснил я. — Это Тимур, мой приятель.
— Это тот маленький и юркий?
— Ага.
Она нахмурила лоб, припоминая, покачала головой:
— Он противный. И мне сразу не понравился. А тебе бы показала.
— Ну, спасибо…
— Хочешь, покажу?
— Нет-нет, — сказал я поспешно, — не надо.
— Почему? — удивилась она. — У меня там классно! Даже татуху отпадную забабахала!.. И губы бантиком, конечно.
— Не интересуюсь, — заявил я твердо.
Она спросила озадаченно:
— Ты… асексуал?
— Трансчеловек, — ответил я гордо.
— Транс… чего?
— Да ладно тебе, — сказал я. — Знаю, что подумала. Если транс, то трансвестит или трансбистер. А я трансчеловек, а трансчеловек — звучит…
— Гордо?
— Просто звучит, — сказал я. — А человек — это говно такое промежуточное. Вообще-то не говно, но если может перейти в трансчеловеки, но не переходит, то говно.
— Ух ты, — восхитилась она. — Значит, вы даже лучше, чем люди? Что-то вроде панков? Или готы? Может, эмо?
— Нет, — сказал я терпеливо, — это совсем другое. Панки — это обезьяны, только крашеные. А трансчеловеки… да ты не поймешь, ты же блондинка!
Она сказала обидчиво, но с достоинством:
— Да, причем натуральная, не крашеная!.. И что? Дура?.. Ладно, колись, что это за направление? Или это у вас секта?
— Да, — ответил я. — Секта. Как были сектой христиане. Только в отличие от христианства трансгуманизм охватывает весь мир. У нас уже во всех странах есть секции! В развитых. В неразвитых только панки и всякие там байкеры, свингеры, эмо, сексуалы и тусовочники. И еще всякие-разные, я их не знаю и не интересуюсь.
— Ух ты какой! — сказала она с уважением. — Значит, чем-то крутым занят?
— Не очень, — ответил я скромно, — однако… гм… дело есть. А времени по дискотекам таскаться нет. Да и желания.
Она вскрикнула огорченно:
— Ну ты чего? А я нацелилась затащить тебя…
— На себя?
Она отмахнулась:
— Да что ты о такой ерунде! Хотя бы вон в тот клуб. Девчонки разбежались, а одной как-то непривычно… В самом деле, хочешь покажу? У меня там родинка. Прикольная!
Я пробормотал:
— Да ну… что прикольного в родинке?
— На таком месте не бывает, — сказала она со знанием дела. — А у меня есть. На осмотре врачи всегда спрашивают, что это… Давай покажу!
Я пугливо огляделся по сторонам.
— Вот так, на улице?
— Ну и что? — сказала она задорно. — Экстрим! Да и вообще… Вот увидишь, никто ничего не скажет. Даже неинтересно.
— Не надо, — ответил я уже не так твердо. — А вот не надо.
— Почему?
— А я трансчеловек, вот почему.
— Жаль…
Она выглядела в самом деле беззащитной и потерянной, как котенок, что вышел из темной страшной подворотни на дорогу и жалобно смотрит на огромных людей в надежде, что кто-то наклонится и возьмет в большие теплые ладони, где сразу станет надежно и защищенно.
Странная нотка сочувствия отозвалась в моей заскорузлой душе.
— А что там? — спросил я. — В твоем клубе?
Она сразу оживилась, выпрямила спинку, сиськи красиво натянули тонкую майку, четко обозначив соски. Судя по форме, груди у нее торчат ареолами кверху, так что достаточно лишь наклонить голову, чтобы твердеющие горячие ниппели уперлись в губы.
— Там все, — ответила она поспешно. — Там весело!
Я подумал, покачал головой:
— Нет, не хочу рисковать. Хотя рядом с моим домом есть тоже какой-то клуб. Слышал, там кормят неплохо, а я после работы жрать хочу.
— Идет! — ответила она с готовностью. — Согласна!
— Хорошо, — сказал я, — когда девушка на все согласна.
— Я согласна на все, — подтвердила она серьезно.
— Пойдем, — сказал я. — Вон моя торчит.
Спина моего внедорожника в самом деле выступает над ровным блестящим рядом машин, предназначенных для ровных городских дорог.
— Тебя как зовут? — спросил я.
— Лиза, — ответила она торопливо. — Но меня обычно зовут Лисенком.
— Лисенок, — спросил я, — а ты уже совершеннолетняя?
Она спросила удивленно:
— А ты что, против подросткового секса?
— Вообще-то стараюсь избегать, — ответил я.
— У меня сиськи еще отрастут, — заверила она. — Говорят, лучше растут, когда часто щупают… Ой, это твоя? Такая огромная?.. Да ты крутой!
Я открыл перед нею дверцу, Лисенок даже опешила от такого непривычного в ее мире жеста, но быстро сориентировалась и села красиво, как в кино, уже улыбаясь всему миру царственно, как положено даме в крутой машине.
Коммуникатор то и дело говорил приятным женским голосом что-то типа: на следующем повороте поверните направо, потом пятьсот метров прямо, Лисенок сперва слушала с раскрытым ртом, как будто оказалась в волшебной сказке, потом начала ловить на ошибках и дальше всю дорогу спорила с ним и ругалась, объясняя, что надо совсем не так и вообще заедем в другую сторону.
— Изменение маршрута, — передразнила она и, дождавшись, когда коммуникатор сказал послушно: «Изменение маршрута. Возьмите налево, а затем сразу же направо», вскрикнула ликующе: — Я ж говорила, дур туда набрали! Наверное, у нее ноги красивые!..
— Через семьдесят метров возьмите направо, — сказал коммуникатор.
— Дура, — сказала Лисенок. Мы обошли потрепанный «жигуль», я видел, с каким усилием она удержалась, чтобы не показать парню за рулем язык. — Точно ее за красивые ноги взяли! У меня, кстати, тоже не кривые.
Движение медленное, автомобили не только припаркованы в два ряда, что не способствует скорости, но и на тротуаре стоят так, что прохожие протискиваются под стенами зданий, отполировывая их задницами.
— «Твой дом „De Luxe“, — прочла она слоган на красной растяжке, — с видом на Кремль»… А, я знаю, знаю, это вон тот дом, видишь?
Показался Кремль, две золотые луковицы колоколен над желтым зданием Верховного Совета, затем мост, и справа на здании выстроились гигантские буквы «МОСПРОСТРОЙМАТЕРИАЛЫ», а рядом главная церковь страны, причем с этого ракурса, когда переезжаешь мост, надпись как бы указывает, что это ее склад и что в том ог