– Вы прекратили деятельность?
– Нет.
– Вы приостановили ее?
– Нет.
– Иными словами, вы просто проигнорировали запрет?
– Дело в том, что это распоряжение по сути говорит: «Эй, я считаю, что вам следует остановиться». А мы так не считаем.
По сути, Каланик здесь следует давнему принципу Кремниевой долины: проще попросить прощения, чем добиваться разрешения.
Полемика вокруг экономики совместного использования во многом связана с тем, что эта сфера практически не регулируется. Она настолько нова и инновационна, что существующие правила кажутся неприменимыми к ней. В этом смысле экономика совместного использования служит одним из наиболее ярких предвестников конца того мира, в котором мы живем сейчас.
Uber, основанная в 2009 г., – это двухсторонняя платформа, которая сводит вместе владельцев машин/водителей и пассажиров. Платформа представлена почти в 900 городах и городских агломерациях 73 стран мира. Несмотря на всеобщую известность Uber, важно подчеркнуть, что в мире существует 4500 городов с населением свыше 100 000 человек. Иными словами, компания представлена лишь в каждом пятом таком городе. Uber стремится к формированию критической массы водителей в каждом населенном пункте. Им обещают занятость с почти бесконечным числом поездок. Пассажиров же привлекает удобное мобильное приложение, доступность автомобилей и стоимость услуг. Система рейтингов обеспечивает прозрачность платформы.
Единственная загвоздка в том, что в большинстве мест действует жесткая система лицензирования внутригородского транспорта. Среди самых громогласных противников сервисов поиска и вызова автомобилей – водители и владельцы таксомоторных парков. Первоначально Uber просто игнорировала требование получать лицензию. Некоторые города допускали деятельность компании с учетом того, что она обещала доступный и удобный сервис жителям, а также меньшие заторы и увеличение налоговых поступлений. Но многие города были не так толерантны с учетом сильного давления со стороны индустрии такси. Uber пришлось согласиться на регулирование или ограничение своей деятельности, а в некоторых случаях вообще прекратить работу. Освещающий события Кремниевой долины журналист Маркус Уолсен как-то сравнил Uber с Amazon, хотя, казалось бы, эти колоссы несопоставимы. «Истории создания этих компаний очень похожи, – заявил он. – В обоих случаях стартап во главе с дерзким и харизматичным руководителем захватывает врасплох обветшалую традиционную индустрию. Он быстро растет, его популярность взлетает до небес, а бренд становится практически синонимом подрывного сервиса». Столкнувшись с сопротивлением со стороны конкурентов и регуляторов, обе компании продолжили двигаться вперед, хотя и выбрали разные курсы. Итак, что осталось в сухом остатке?
Практически каждый амбициозный стартап из Кремниевой долины хочет стать большим и быстрым – большим, поскольку масштаб сулит прибыли, а быстрым, чтобы другие не успели скопировать его бизнес-модель. В случае Uber стратегия заключалась в стремлении стать «слишком большой, чтобы запрещать ее». Для этого нужны люди, которым выгодны сервисы компании и которые встанут на ее защиту от претензий заинтересованных кругов и местных властей, желающих контролировать транспортный комплекс. Uber росла «в определенной мере благодаря тому, что относилась к препятствиям, таким как сопротивление конкурентов и регулирование, как к неудобствам, которые надо устранить», пишет в The New Yorker Шила Колхаткар. Возьмем для примера Лондон – один из наиболее ярких образчиков успеха Uber. Компания начала работать в британской столице в 2012 г. в преддверии летних Олимпийских игр. Сейчас у Uber в Лондоне 40 000 активных водителей и 3,5 млн постоянных пользователей. Как отмечает Колхаткар, компания сталкивалась с сильным противодействием со стороны разнообразных конкурентов – «индустрии, в которой доминировала гильдия профессиональных извозчиков, которые ездят по улицам в поисках пассажиров, а также теневой отрасли бомбил и частных шоферов, которые занимаются подработкой». В июне 2014 г. «черные таксисты» (так называют лицензированных таксистов в Лондоне) провели первую акцию протеста против Uber. «Во второй половине дня от 4000 до 10 000 таксистов остановили работу… Выставив свои автомобили на Ламбетском мосту, они устроили по всему Вестминстеру до площади Пикадилли гигантскую пробку… Скачивания Uber подскочили на 850 %, – сообщает The Guardian. – Протест водителей такси стал неожиданно рекламой Uber. Выглядел он как обычное неуклюжее поведение обреченного на гибель рынка».
Тактику агрессивного роста Uber следует рассматривать в контексте местных сетевых эффектов, которые лежат в основе стратегии компании. Чем больше водителей и пассажиров пользуются платформой в каждом городе, тем лучше. Подход Uber заключается в скорейшем расширении своей аудитории. «Запущенная Uber трансформация глобальной индустрии такси основана на формуле: добавляя на избранный рынок большой объем пассажиров и водителей, мы обеспечиваем ликвидность. В результате такси становятся дешевле, а водители зарабатывают больше», – отмечает The Guardian. По словам Маркуса Уолсена, «чем больше пассажиров становится в автомобилях Uber и чем больше люди привыкают к удобству вызова машины нажатием кнопки, тем меньше оснований у политиков вмешиваться в дела Uber». В итоге «радикально понижая цены, Uber не только увеличивает свою клиентскую базу. Компания растит своих избирателей… Если Uber выстоит в многочисленных политических столкновениях, то она может стать огромной и особо ценной глобальной компанией. Для инвесторов вложение в нее миллиардов долларов – отличная инвестиционная возможность». За считаные дни после решения властей Лондона запретить Uber в 2017 г. петицию в защиту компании подписали почти 800 000 человек. У регулирующих органов не было выбора: Uber разрешили продолжить работу. А решение вопроса с лицензией отложили на неопределенное время. Именно латеральное мышление позволило Uber стать такой большой. Компания делает ставку на то, что водители и пассажиры придут на помощь в случае попыток ее запрета. Uber стала слишком крупной компанией, чтобы ее запретили.
Истинная революционность экономики совместного использования заключается в том, что она в корне меняет социально-экономические роли и отношения. Uber обещает работникам с низкими доходами и пенсионерам дополнительный источник дохода, безработным – самозанятость. Водителям нравится гибкость и прозрачность. Они видят в приложении свободу от связи с диспетчерской. Пассажирам нравится большой выбор и сервис, который потенциально может охватывать и пригороды, и бедные кварталы города с недостаточно развитой транспортной инфраструктурой. Uber также заявляет, что показатели вождения в нетрезвом виде понижаются в результате ее присутствия на рынке. Даже влиятельное общественное движение «Матери против вождения в нетрезвом виде» начало сотрудничать с компанией в области организации бесплатных поездок в дни школьных выпускных, спортивных соревнований и иных мероприятий, когда молодые люди могут рискнуть сесть за руль в состоянии опьянения.
Uber уловила несколько явных социальных трендов и объединила их. Могут ли аналогичным образом цифровые платформы помочь нам и в вопросе изменения климата?
Убить или спасти планету? Трагедия общих цифровых ресурсов
В 2017 г. читатель направил редактору Financial Times письмо, в котором говорилось, что «Uber – это классический пример» трагедии общих ресурсов. Автор письма ссылался на опыт Сан-Франциско – города, в котором туристы и бизнесмены нуждаются в удобных транспортных решениях. Однако пропускная способность города ограничена. «Результатом являются убитые дороги и связанные с ними трагические последствия», в том числе низкие доходы водителей, посредственный сервис из-за неопытности водителей, пробки и загрязнение воздуха. В опубликованной в The Guardian статье колумнист Арва Махдави отмечает, что, по заявлениям Airbnb, «рынок краткосрочной аренды – блестящее средство для формирования сообществ, возрождения районов, содействия обычным людям в получении дополнительного заработка и установления мира во всем мире». В то же время Airbnb вносит вклад в рост стоимости жилья, тем самым отсекая многих потенциальных арендодателей и арендаторов. Соседи жалуются не только на растущую арендную плату, но и на шум и нарушение их ежедневных планов. Махдави заключает, что «так называемую экономику совместного использования было бы правильнее назвать экономикой монетизации всего что можно». Жилье больше не является символом принадлежности человека к среднему классу – это возможность для монетизации.
Проблема эта обоюдоострая, последствия видны повсеместно – от кварталов Барселоны до улиц Нью-Йорка, и мы должны признать, что она несет с собой негативные явления, которые могут иметь системный характер.
Много лет назад просвещенный шотландец Адам Смит, который считается создателем современной экономической теории, заметил, что «мясник, пивовар или булочник поставляют нам все, что нужно для обеда, вовсе не от присущей им щедрости, а из-за преследования ими своих собственных интересов». Латеральная интерпретация этой фразы приводит нас к выводу, что «невидимая рука» свободного рынка создает наиболее благоприятные условия для потребителей и производителей: первые, сравнивая лучшие предложения, могут получить все, что им нужно, вторые, подстраиваясь под потребности покупателей, получают доход. Это интуитивное умозаключение подтверждается многочисленными примерами. Однако есть по крайней мере два очевидных (и хорошо известных) исключения.
Первое из исключений было выведено математиком Джоном Нэшом, получившим известность благодаря фильму «Игры разума». Нэш указывал, что невозможно предсказать результат решений многочисленных игроков, если анализировать их решения обособленно. В кинокартине это принципиально важное умозаключение становится ключом для понимания ситуации в баре, которая запустила латеральное мышление самого Нэша. Ученый наблюдал за тем, как несколько студентов подкатывали к одной женщине, которая отвергла всех. Все остальные женщины в баре последовали ее примеру, поскольку ни одна из них не хотела показаться «запасным аэродромом». По мнению Нэша, результат был неблагоприятным как для женщин, так и для мужчин. Этот пример позволил математику выявить изъян в теории Смита, в соответствии с которой конкурентное поведение на свободном рынке приносит пользу всем.