– Он уже на связи. Включаю.
На большом экране возникли стены большого кабинета, затем камеры дрона сдвинулись в сторону большого письменного стола, в кресле крупный мужчина, получив сигнал, вскинул голову.
На первый взгляд выглядит, как кадровый военный в штатском костюме, на второй – даже не просто военный, а кадровый разведчик войсковой разведки.
Моментальный поиск данных в Облаке ничего не дал, что и понятно, бесполезники скрывают вообще все о себе, что удается, это у них даже особый шик и вызов техническому прогрессу.
Он улыбнулся, словно прочитал по моему лицу, что я попытался сделать.
– Ивашенко Остап Панасович, – произнес он четко поставленным голосом. – Координатор «Народной воли». Да-да, знаю, такая уже была в дореволюционной России. А также отвечаю за внешние связи.
Я ответил вежливо:
– Малыгин, как вы знаете. Чем могу быть полезен?
– Результатами, – ответил он и тоже улыбнулся коротко и скупо. – В данное время интересует, действительно ли вы в разговоре с Краснокутским пришли к какому-то компромиссу.
Я продолжал держать на лице вежливую улыбку, но сердце начинает стучать все тревожнее. Это не Краснокутский, тот ученый, пусть даже в прошлом. Работа в лабораториях в коллективах умных и рассудительных людей накладывает отпечаток, такие и в дипломатию приходят неторопливо и рассудительно, доискиваясь истины, чтобы на ее основе строить компромиссы, но сейчас передо мной человек действия, видно по тому портрету, что вырисовывается в моем ментальном облаке, плюс незримая Сюзанна добавляет черточки.
При всей прежней засекреченности его работы удалось отыскать старые фотографии в архивах, восстановил впечатляющую биографию, там служба простым солдатом, контрактником, два ранения, переход в военную разведку, повышения, несколько спецопераций на Ближнем Востоке и три в Западной Европе, руководство шиитскими группировками в Сирии, создание диверсионных групп в Непале…
– Давайте, – сказал я, – соберемся и обсудим? Мы же ученые, обойдемся без мордобоя. С кофе и коньяком вдумчиво и степенно разберемся в проблеме.
Он покачал головой.
– Уже прочли, что я доктор наук?.. Моя тема – координация дронов с наземными войсками, а это не совсем то, что рассуждать о философских взглядах Платона. Хотя я теперь на пенсии, времени море, но для меня желание перевести на личную встречу звучит как попытка затянуть процесс урегулирования.
– Какой? – полюбопытствовал я, хотя и самый тупой поймет, о каком процессе речь.
– Процесс реализации народных чаяний, – отрезал он. – Чаяний о счастье и счастливой жизни! Вы и сейчас намеренно затягиваете разговор, словно выигрыш в несколько минут что-то даст. Жизнь ускорилась резко, но не настолько.
Я полюбопытствовал:
– Вам-то это зачем?.. Вам, ученому, пусть даже доктору бронебойных наук, судьбой уготовано войти в сингулярность в числе первых! Во всяком случае, можете успеть раньше меня, я докторскую так еще и не защитил. Что вам эти простейшие?
Он покачал головой, не сводя с меня тяжелого взгляда.
– Простейшие… Словцо-то какое придумали… Вам не приходит в голову, что кто-то в самом деле может заботиться о простом народе, что вынес на своих плечах вся тяготы строительства этого мира? Кто в первую очередь погибал в войнах, умирал в эпидемиях, катастрофах, но покорно и безропотно строил и строил ваше здание… наше здание цивилизации?
– Мы тоже заботимся, – ответил я. – Все войдут с нами в Царство Небесное, чем является сингулярность.
– А не царство Сатаны, как все громче говорят в народе?
– В самом деле?
Он уточнил:
– Пусть не царство Сатаны, это я от вас, гуманитариев, набрался, но народ дальше с вами идти не хочет! Вы же сами не знаете, что там в сингулярности!
Я развел руками.
– Право простого народа идти с нами, как право и не идти. Значит, пойдем без простого, но все же с народом. Народ состоит не только из простого, очень простого и простейшего. Что, и так идти нельзя?
– Нельзя, – ответил он строго. – Вы же не на другую планету уходите. Свою сингулярность строите здесь, а она уничтожит весь привычный народу уклад по всей планете. Как вы не можете понять, абсолютное большинство населения даже в сеть не может входить вот так, как делаете вы, силой мысли! У них не получается, как в свое время наши родители не могли освоить компы и смартфоны!
Глава 12
Говорит разумно, отметил я, не солдафон, докторскую так просто не дают даже военным, умеет смотреться даже сочувствующим, а такие особенно опасны. У военных нет морали, есть только допустимые и не очень допустимые жертвы.
– Им будет обеспечена комфортная жизнь, – заверил я.
Его лицо на экран укрупнилось, приблизилось. Мне показалось, что он своими черными глазами заглядывает мне прямо в мозг.
– Уверены?
– Да, – ответил я. – Мы же в духе ценностей, что сформировали человеческую цивилизацию!
– Человеческую, – повторил он с сомнением. – Но сингуляры разве человеки?.. В лучшем случае постчеловеки, что посмотрят на нынешних людей, как мы на обезьян.
– Вы хорошо знаете проблему, – признал я.
Он взглянул с укором.
– Шутите?.. Это обсуждают даже старушки на лавочках. Разве непонятно, почему простой народ, который вы как-то назвали простейшими, и это закрепилось, боится перехода общества в вашу сингулярность!
– Простейшими? – переспросил я. – Но это было в полемическом запале…
– Поздно, – отрезал он. – Слово не воробей, вылетит в интернет – насрет так, что и стадо летающих слонов не сумеет. Вы сами провели границу водораздела… И по ту сторону, проверьте, основная масса народа!.. А с вами горстка.
– По ту сторону, на которой вы?
Он покачал головой.
– Раньше были дворяне и простолюдины, потом богатые и бедные, а теперь, по вашей классификации, нужные и бесполезные!.. И среди бесполезников, тоже термин вы запустили, не только укладчики асфальта, но программисты, инженеры, вся творческая интеллигенция…
Я вежливо прервал:
– Так называемая творческая интеллигенция всегда мутила воду против любой власти и любого проявления прогресса, хотя первая же и пользовалась. Вам, как военному, эта творческая интеллигенция должна стоять поперек горла.
Он чуть раздвинул губы в скупой улыбке.
– Пока они с нами, они с нами. Но вы не ответили на мой вопрос: есть ли какие-то возможности, что конфликт удастся погасить?.. Вопреки расхожему мнению, военные меньше всех хотят войны.
– Вы военный, – сказал я, – а здесь одни ученые, что тоже говорят ясно и четко, без творческого тумана. Мы не сможем остановить свою работу, Это гибель человечества. Теперь без технологий уже не выжить даже выживальщикам.
Выражение его лица не изменилось, словно другого ответа и не ждал, только взгляд стал жестче.
– Ответ получен, – произнес он. – Вы не остановитесь. Жаль… даю вам двадцать четыре часа на то, чтобы переменить свою позицию и сообщить об этом. Прощайте.
Экран погас, я продолжал оцепенело смотреть в темную поверхность, Сюзанна деликатно держит выключенным, шефу нужно собраться с мыслями и, возможно, менять стратегию.
– Общий сбор, – сказал я наконец не своим голосом. – Война объявлена уже официально.
Даже в начале прошлого века война начиналась не с передвижения войск на границе, а с чертежных досок. Сейчас война вроде бы идет в медийном пространстве, но перед горячей фазой обостряется самыми нелепыми слухами, которые в другое время даже простейшие приняли бы с недоверием, зато в предвоенное глотают, как голодные утки лягушек.
Массовая безработица давно не пугает, простейшие ей только рады, пособие втрое больше прежней зарплаты, но сейчас какая-то сволочь, туманно ссылаясь не некие источники в верхах, начала очень усердно вбрасывать в медийное пространство слух, что от «лишнего населения» правительство с подачи высоколобых начало незаметно избавляться.
Не по старым рецептам гомосексуализма, лесбиянства, чайдлфришности, а более радикально. Якобы вывозят в море и затапливают на больших глубинах. Начали с малых групп, проверили, отработали, а когда прошло незамеченным, вообще распоясались…
Сюзанна отслеживает эти слухи, выводит на экран в виде графиков, сотрудники жужжат, что я все чаще выдаю очень тревожащие прогнозы, хотя опасность коллапса, по их мнению, все еще далека от угрожающей.
Сегодня неолуддисты ухитрились нанести удар в самом центре Москвы. Величественный Елисеевский гастроном, построенный в допотопные времена, переживший революцию и все войны, исправно работающий на благо, впервые понес тяжелые потери.
Огромная группа неолудов ворвалась в здание и уничтожила гнезда с видеокамерами, требуя возвращения к прежней системе, когда за прилавком продавцы спрашивают покупателей, что надо, получают бумажные деньги и передают товар из рук в руки.
Трансляция из магазина прекратилась, но с низкоорбитальных спутников хорошо видно, как усиленные наряды ОМОНа в конце концов пробились через толпу сочувствующих неолудам, а также просто зевак, которые обожают видеть затруднения властей. Вандалов схватили и преповодили в автозаки, а набежавшие корреспонденты принялись расспрашивать народ, как они сами относятся к бесчинству кровавой и злобной власти, что виновата всегда и во всем.
Сюзанна быстро и умело укрупняла лица интервьюированных, считывая эмоции, очень часто человек говорит на камеру одно, а думает другое, на соседнем экране с ее подачи тут же появляются результаты.
– Сагиб!.. Только взгляните!
– Что там?
– Непонятное расхождение…
Я бросил косой взгляд на столбик с цифрами и отмахнулся.
– Это не математика… Аршином общим не измеришь. Большинство луддистов весь этот вандализм в Елисеевском считают перегибом. Намного удобнее зайти, взять нужное и выйти, а со счета спишется нужная сумма, как только переступишь порог, но вслух не скажут…
Она спросила с точной дозой непонимания в милом и одновременно деловитом голосе: