Через пару минут все одиннадцать человек уже втиснулись в мою комнату, меня окружили испуганные и растерянные лица, страх, а то и просто паника в глазах.
Уткин, суетливо подергивая плечом, проговорил, заикаясь от волнения:
– Ш-шеф… что да-а-альше?
Я двинул плечами.
– А что можем? Разве что тянуть время, но оно, судя по формуле Герберта – Меркиуса, растягивается только на квартовом уровне. Выходить придется.
Сокол вскрикнул с негодованием:
– Шеф, как можно?
Я договорил:
– Но будем делать осторожно. И по одному человеку. Наметим кандидатов, наименее задействованных в работе.
Тютюнников предложил деловито:
– Тогда по освященному веками принципу. С тонущего корабля первыми женщин и детей!
Лица всех мужчин посветлели, но Диана и Анна нахмурились, а Маргарита спросила с демонстративной резкостью:
– Это что за дикие принципы?.. Билль короля Генриха Восемнадцатого о равноправии полов мимо вашего интеллекта прошелестел?
Уткин сказал прежде меня:
– Марго, это уловка!.. Простейшие помешаны на старине, вон им и подбросим, дескать, тоже уважаем древние традиции. А вам, как женщинам, простительнее опоздания, затягивание, а то и откровенная дурость… нет-нет, не дерись, это же простейшие так думают в своем гендерном превосходстве!..
Она сказала с подчеркнутой надменностью:
– Вы все, мужские свиньи, так думаете!
Он пояснил:
– Шеф намекает, что самец готов выйти хоть сейчас, а вы, украшение Вселенной, до завтра не соберетесь. Женщины всегда копаются долго и всегда опаздывают. Это выигрыш в сутки, а нам и час важен! Когда выйдете, потребуете у генерала сперва отдохнуть и выспаться, а только потом отправитесь за пределы страны и потребуете, чтобы за вами никто не следовал и не старался убить, это вас нервирует!..
Она перевела взгляд на меня, я сказал как можно мягче, чувствуя себя полным засранцем:
– Марго, мы на вас с Дианой и Аней сможем выиграть даже пару недель, чего не случилось бы, выпусти мы Лавра или Михаила. Вы можете прикинуться капризными дурами…
– Чего-чего?
– Прикинуться, – повторил я. – Ради дела… и шанса спасти наш прежний мир!.. Камнеломов лучше всех нас стрелял, Шенгальц лучший по выживанию, а вы можете сыграть таких женщин, какими вас видят все простейшие. И тем самым каждый внесет в победу по максимуму.
Она ответила с милостивым пренебрежением:
– Ладно, но только сперва Диану и Аню.
– Хорошо, – сказал я с облегчением. – А мы сутки-двое выгадаем на решение вопроса, который сейчас решили. Пусть думают, что все хотят выйти первыми, но боятся.
– Шеф, – сказал Уткин, – вы могли бы стать главой МИДа, но для вас это будет понижением.
– Статус аятоллы выше, – согласился Сокол.
– Все по местам, – распорядился я. – Ишь, поговорить восхотелось, как демократам в насквозь либеральном мире!
Как я и ожидал, командующий вышел на связь на следующий день, на экране тот же кабинет, обставленный в стиле милитари, он сам в генеральском кителе, застегнут на все пуговицы, хотя день жаркий, лицо строгое, а когда заговорил, голос прозвучал требовательно и непреклонно:
– Когда ваши начнут покидать бункер?..
Я постарался улыбнуться как можно шире и в то же время в некоторой как бы смущенности.
– Мы решили поступить, как принято было при войнах и катастрофах издавна. Да и вроде бы ничего не отменялось, мы те же люди…
Он произнес с еще большей настороженностью во взгляде, даже плечи напряглись, как в готовности к схватке на ножах или с чем-то еще, как принято драться у милитаристов.
– Слушаю.
Я пояснил:
– Собирался первым выйти мой заместитель, но общим собранием решили сперва выпустить женщин и детей! Так всегда делалось, даже из заложников их отпускали первыми.
Он на миг застыл словно в раздумье, откинулся на спину кресла и смотрел расширенными глазами, затем по губами промелькнула снисходительная улыбка.
– Ну вот, не все даже в далеком прошлом так уж плохо? Верное решение. Думаю, все наши одобрят. Даже признают с энтузиазмом. Равны женщины нам, людям, или не равны, но спасать их нужно первыми!.. Все-таки основная роль на свете рожать, а не отстреливаться из окон или, простите за бранное слово, заниматься наукой!
Я смолчал, мое согласие будет выглядеть подозрительным, даже если я, как самец, втайне и сам так думаю, но мы не то, что думаем, думки бывают и самые мерзкие, а мы то, что говорим вслух и что делаем.
– Рад, – сказал я сдержанно, – что мы поняли друг друга.
– Значит, – уточнил он, – первыми выходят женщины?
– Да, – подтвердил я и уточнил в свою очередь, – но сперва одна, как вчера и договаривались. Для пробы. Все-таки риск… Это цинично, но уж лучше потерять одну, чем всех.
Он поморщился.
– Мы же не в Средневековье?.. Вам кажется, у нас только озверелые толпы, что только и мечтают вас растерзать? Да, есть такие. Но под моей рукой не добровольческое скопление, а организованная воинская часть, что уже контролирует Подмосковье и берет под свою власть остальную часть России.
– Ого, – сказал я стараясь, чтобы в голосе звучал тот уровень удивления, что польстит его самолюбию. – Диктатор?
– Вроде Суллы, – уточнил он. – Который навел порядок и сложил полномочия.
– Или генерала Франко, – сказал я. – Да-да, тот прекратил гражданскую войну, навел порядок и передал власть гражданским. Рад, что вы так мыслите…
Он сказал с нажимом:
– Никто не посмеет обидеть женщину!.. Женщина – это святое. Это мать… У нас никакого феминизма, женщинам повышенное уважение. Кто обидит – расстрел, у нас пока что военное время и военные порядки.
– Сейчас она собирает вещи, – сказал я, – и, как только туннель для выхода будет готов, выйдет. Пришлось назначать силой, все страшатся выходить в неизвестность.
Он сказал торжественным голосом:
– У вас будет возможность следить за каждым ее шагом! Вплоть до того, когда сменит имя и личность, и никому ее больше не узнать.
– Вообще?
– Кроме меня, – уточнил он, – и ограниченного круга лиц, что естественно. Еще раз подтверждаю, наша цель остановить ваши работы, а не убить вас.
– Но убивали же…
– Отдельные инциденты, – ответил он с легким отметающим движением кистью, словно отгонял назойливую муху. – Хоть и массовые. И то лишь там, где научные работники не желали передавать в наши руки аппаратуру и здания. У вас есть загородный дом с козами и гусями, разве не счастье просто жить на природе?..
– Сам это чувствую, – сказал я как можно более искреннее, аппаратура за его спиной непрерывно отслеживает мою мимику и должна подтвердить, что не лгу, в самом деле нравится жить в загородном домике, где устроил маленький рай. – Хорошо, надеюсь вы сдержите слово. Это в общих интересах.
– Сдержим, – ответил он. – Дело за вами.
В бункере не то чтобы паника, но страшное напряжение, все-таки нас обнаружили, это и есть черный лебедь, пусть не для всего мира, а для нашего коллектива, но, как мне кажется, это и все-таки для всего мира, хай-тек теперь олицетворяем мы.
Сокол и Валентайн работают на таблетках, не спят последние три ночи, даже не оторвались от тестирования, когда командующий связался со мной снова.
– Ну, до чего договорились?.. У вас трое женщин, верно?
– Верно, – подтвердил я. – Мы выбрали одну, но она так упиралась и визжала, что пришлось заменить менее пугливой, хотя тоже было крику и слез…
Он выслушал, кивнул, выражение лица не изменилось, а голос прозвучал мирно и почти благожелательно:
– Мне советовали отключить вам свет, – сказал он и улыбнулся. – Ну, света вы и так не видите, если иметь в виду свет божий, а электричество у вас автономное, здесь у меня руки коротки.
Он сделал паузу, я выждал, поинтересовался кротко:
– Но все же что-то придумали?
– Заказал бурильные установки повышенной прочности, – пояснил он. – Кампания «Сименс» спроектировала и создала особые, чтобы добраться чуть ли не до самого ядра планеты, вот их и опробуем в деле.
Я пробормотал:
– Зачем? Мы же договорились…
Он ответил раздельно, глядя мне в глаза так, словно между нами не сто километров, а сидим напротив друг друга:
– Аналитики говорят, просто тянете время. Хотя и непонятно зачем. Объясняют вашей психологической усталостью, но я в такое не верю.
– Почему? – сказал я тоскливо. – Я совсем раздавлен.
Он усмехнулся.
– Только не вы. Хотел бы вас иметь рядом, а не на той стороне баррикад. Вы достойный противник!
– Над моей могилой обещаете воинский салют? – поинтересовался я.
– Из всего личного оружия, – пообещал он. – Офицеры отдадут честь, а затем минута молчания. Со скорбными лицами.
– Прекрасно, – ответил я с чувством. – Ради такой красивой гибели стоит жить!
Он улыбнулся.
– Наше рождение от нас не зависело, но как умереть – каждый может решить сам. Все умрем, но кто-то красиво и на бегу, а кто-то в старческом маразме в засранной постели… Но, надеюсь, нам не придется стрелять друг в друга.
Он произнес «друг в друга», а не «один в другого», как было бы правильнее, но, думаю, он следит за каждым словом и этот оборот употребил не случайно.
Я тоже улыбнулся, глядя ему в глаза. Кто-то умрет, а кому-то, как сказано в Библии, суждена жизнь вечная. «Когда же тленное сие облечется в нетленное и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою».
Умный человек, он прочел это все в моем взгляде, его аналитики тоже поработали, выстраивая мой образ, характер, вкусы и наклонности, даже рассказали, как и что отвечу на общие вопросы бытия.
– Привезут через трое суток, – напомнил он уже другим голосом, сдержанным и суховатым. – Еще пару на развертывание, на новом месте всегда задержки. А потом… гм… все будет зависеть от плотности грунта.
– Намек понял, – ответил я.
Он чуть наклонил голову, взгляд исподлобья показался еще острее и пронзительнее.