– Сейчас этим даже простейших не обмануть, – добавил Сокол, – а специалисты давно знают, что под премиями обычно прячут пустоту и никчемность. Их получают политики, таких хватает и в научной среде, а мы всех оцениваем только по работам. Так что, Гарольд… решайся! Тем более что ты одновременно и подопытный кролик.
Я молча с трудом протиснулся на сиденье, пришлось отодвигать кучу устройств, что сразу же снова прижали меня к спинке кресла, две иглы ввели что-то в вены рук, а одна сразу в сонную артерию, я ощутил жжение, смолчал, в голове колотится беспомощно-паническая мысль: ну вот и все, ну вот и все, это же конец, со мной погаснет весь мир, все-все исчезнет…
Валентайн бережно подал Соколу нечто на серебристой пластине, размером с блюдце, я успел увидеть перекомпонованный «Фемто-три», теперь он почти с монету.
– Извини, – сказал Сокол, – крупноват. Не было времени на миниатюризацию. Инвазивным не получится, придется изъять часть теменной кости. Небольшую, в полсантиметра. Ничего не почувствуешь, в мозге нет рецепторов боли.
– Зато в кости есть, – ответил я. – А эта штука в дыру пролезет?
– Нейроморф, – напомнил Сокол. – Это же в сложенном виде, там расправится и начнет внедрение… Это придется перетерпеть. Можно обезболивающее…
– Ты же сказал, мозг не чувствует боли?
– Зато тело, с которым мозг зачем-то связан… Ладно, приступаем. Земля под ногами уже не горит, а полыхает!
А Валентайн сказал успокаивающим голосом:
– Кость можно зарастить так, словно ничего и не вырубалось. Хотя долото у меня тупое, а промахиваюсь я часто.
Я чувствовал, как сонное оцепенение начинает овладевать телом, проговорил слабеющим голосом:
– Обещанные характеристики…
– Почти все выдержано, – заверил Сокол, – только пропускная способность пока ниже заявленной, но со временем и это уладим. Шеф, это оправданный риск.
– А нити в мозг? – спросил я.
Он помотал головой.
– Сам чип слишком сложная вещь, да и с внедрением возникли всякие непредвиденные. Нужно почти миллион нитей…
– Тогда…
– Пошли другим путем, как сказал Владимир Ильич. Чип нейроморфен полностью, сам должен найти нужные нервные узлы и суметь внедриться во все, какие и сколько понадобится. На мышах все прошло безукоризненно! Ну, почти…
– Что ж не показали мудрых супермышей, – сказал я едва слышно. – Хорошо, приступайте! Промедление смерти подобно, как говаривал тот же Владимир Ильич. Насчет человечества хрен с ним, но погибнем и мы, а это уже невосполнимая потеря.
Глава 17
Насчет подопытного он загнул, техника имплантирования прямо в мозг девайсов отработана хорошо, почти всех нас всобаченные в череп чипы даже отсюда связывают с облачными вычислениями, хранилищами данных и всем тем, чем располагает облачный интернет.
Мой подспудный страх в другом. Самые мощные компы на орбите именно ионно-квантовые, их быстродействие просто чудовищно, однако полностью управлять такими сложнейшими процессами так и не научились.
Сокол понял по моему лицу мой ужас, я чувствовал, как он зашел сзади, горячие ладони легли мне на плечи.
– Мужайся, – произнес он с таким сочувствием, словно я уже на эшафоте. – Знаю, страшат именно квантовые. Но это все еще те же сверхмощные арифмометры! Да, способны рассчитать любую правильно поставленную задачу и ответить на корректно заданный вопрос, но это все еще суперсчетчик, хоть и названный искусственным интеллектом! У него ни личности, ни сознания!
А Валентайн сказал почти ласково:
– Шеф, чип наконец-то заточен именно на связь с квантовой запутанностью. Остальные дефолтные. Все получится! Ваш мозг все распутает… если сам не запутается.
Но в голосе прозвучало больше надежды, чем уверенности, а запавшие глаза выдали отчаяние загнанного в угол человека.
Я попытался поерзать задом по сиденью кресла, такое почему-то придает уверенности, но тело уже не слушается, а голос даже для меня прозвучал, как испуганный писк недоношенного мышонка:
– Приступаем. Буровая установка уже начала…
Сокол зашел слева с иглой в руках, я сцепил челюсти. Как все мужчины с нормальной психикой, страшусь уколов, пусть даже обезболивающих, а сейчас отключат даже мой мозг, единственное, что мое…
– Шеф, вы меня слышите?.. Посчитайте до двадцати…
Я начал отсчет, но уже с пятой цифры даже про себя произносил вяло и с трудом, сознание словно бы окутало теплым и очень мягким одеялом, тело расслабилось и застыло в блаженстве, но сознание не отключилось, я все чувствовал и понимал, современная анестезия всего лишь отключает боль, но не ощущение, что с тобой делают.
Чип, который мне вживили год назад в темя, а тот соединил сверхскоростной связью с инетом, я приучал слушаться с неделю, ужасно долгий срок для меня, но вообще-то у других это занимало месяцы, а многие так и вовсе не сумели установить контакт, а из тех, кто сумел, большинство все еще пользуются голосовым вводом, так проще и привычнее.
Мой развитый мозг, голодающий по знаниям, тогда сразу начал хватать любую информацию, до которой дотягивался, и я едва не захлебнулся в этом океане, но сейчас сложность на порядок выше, а опасность зашкаливает вообще.
Человеческий мозг привык работать в узком русле человеческой логики, а мощный «Фемто-четыре» привнесет нечеловеческие алгоритмы и законы, абсолютно правильные и логичные, мой разум это примет моментально и без критики, а это конец, конец всему.
Сейчас временами почти терял сознание, вокруг странно светящаяся темнота, какой-то иной спектр, я догадывался, что мозг старательно интегрирует в себя нейроморфный чип, а это значит, начинаю видеть во всем диапазоне, от гамма-лучей до вообще странных, о существовании которых наука даже не догадывается, словно вообще не принадлежат нашей вселенной или существовавших до бигбанга.
Вообще-то ай-ай именно так и видит, даже делает снимки, а также с чудовищной скоростью, буквально мгновенно, обрабатывает их, но сейчас его связи встраиваются в мой мозг, а тот старается адаптировать пришельца, мозг уже горит, словно под череп вливают расплавленное олово.
Смутно понимаю, начался конфликт между машинной логикой и человеческим сознанием, что опирается на древнейшие инстинкты, а те не поддаются никакой логике, законности и правильности…
Я задыхался от жгучей боли, перед внутренним взором открываются чудовищно прекрасные картины вселенной, микромира, квантовой упорядоченности, там тоже, оказывается, есть логика и предсказуемость, но когда больно моему животному телу, то гори оно все пропадом, я хочу прекратить эту боль любой ценой…
Терпи, сказала моя то ли животная суть, то ли холодный разум, иногда они работают плечом к плечу, ты уже видишь то, чего не могут другие.
Я терпел, свое тело тоже чувствую иначе, это целая вселенная, с квадриллионами только нервных клеток и квинтиллионом связей между ними, во всей нашей галактике нет столько атомов, как нервных узлов в моем мизинце, и все это противится вторжению нейроморфных связей, а я уговариваю, что пришел не враг, а друг, как большинство живущих в нашем теле бактерий и вирусов, что хоть и чужие, но свои…
Выныривал я с нечеловеческими усилиями, принуждая вернуться в простенький мир, в котором родился и жил, не подозревая о его крайней серости и предельной примитивности.
Комната с низким потолком, аппаратура, которая только что казалась ультранавороченной, а сейчас не сложнее веника, Сокол, Валентайн, Карпов, Шенгальц, Уткин, Диана, все исхудавшие за ночь, с ввалившимися глазами, смотрят с жалостью, как на онкобольного, проживающего последние часы жизни.
Южалин и Барышников с другой стороны кресла всматриваются в мое лицо с тревогой, Марго вскочила и ходит по кабинету, заламывая руки, как тургеневская девушка.
Вроде бы прошли годы, как я ощутил чудовищно могучий зов искусственного интеллекта последнего поколения, все это растянувшееся время пытался по частям интегрировать его в себя, а потом срастить со своим человеческим мышлением.
– Как вы, ребята? – спросил я и не узнал свой сиплый, как с перепоя, голос. – Сокол, у тебя опухоль в печени. Мелкая, но все же. И камни в желчном.
Он вздрогнул.
– Что?.. Шеф, ты… как?
А Валентайн попросил дрожащим голосом:
– Шеф, вы хоть глаза откройте, а то страшно…
Диана метнулась ко мне и, отпихнув Сокола, наклонилась над моим лицом. Я медленно поднял тяжелые веки, что в самом деле не мешают видеть все, в том числе и сквозь стены. Веки вообще-то для защиты глазных яблок от пыли и грязи, но и это теперь для меня не проблема.
– Шеф, – произнесла она шепотом, – ты… вернулся?
– Я и не уходил, – ответил я. – Хотя я сейчас везде, где электроника… и даже электричество. И теперь мои связи можно обозначить числом Грэма…
Отвечая, наконец ощутил мертвое, как колода, тело. Оказывается, руки и ноги прикованы, а тело надежно схвачено и зафиксировано в области пояса стальными захватами.
Мысленно отключил их и заставил убраться в свои гнезда. Глаза всех в ужасе расширились, такое не предусмотрели, я должен был оставаться прикованным, пока не убедятся, что я безопасен.
– Апокалипсиса не будет, – прошептал я. – Все теперь… будет… правильно.
Подниматься не рискнул, тело может не быть таким послушным, как мозг, хотя и тот все еще бурлит и пытается жить сам по себе.
– Шеф?
– Мы живем в чудовищно прекрасном ужасе, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал не чересчур быстро, у нас теперь разное ощущение времени, – вы еще не видите, но придется…
Плечи передернулись при воспоминании о страшной борьбе, когда мощь искусственного интеллекта старалась подчинить как меня, так и мое человеческое сознание, так мне казалось, не сразу понял в том адском вихре, что вовсе не искусственный интеллект пытался, это я сам жадно и хаотично вбирал в себя то, что называем таким термином, ошалевший от возможности все на свете видеть, понимать и чувствовать.
Взгляд сам собой скользнул к левой руке, там окровавленные пластыри от запястья и чуть ли не до плеча на местах поспешных уколов.