– Плохо было?
Сокол встрепенулся и сказал с жаром:
– Шеф, да ты чуть коньки не сдвинул! Прямо распадаться начал!.. Почти буквально. То сердце отказывало, то дыхание замирало… А что в мозгу, что в мозгу! Аппаратура чуть с ума не съехала!.. Кое-что пришлось отключить, а то бы все здесь горело, как на поверхности Солнца. Как ты сейчас?
Диана взяла за руку и села рядом, не отпуская мои пальцы. Я чувствовал, как тепло ее тела переползает в меня, успокаивая и сглаживая острые всплески конфликтующих эмоций.
Я ответил с осторожностью:
– Странно все. Будто тот же, но видеть всю планету насквозь… целиком и поатомарно, как-то не совсем. И даже, если сосредоточусь, элементарные частицы тоже все как на ладони, что вообще ужас, человек такое долго не вынесет.
– А сейчас?
– Перемога, – ответил я тихо, – это не только перемочь противника, но и себя.
Глаза у Сокола и Валентайна заблестели восторгом, Сокол сказал с придыханием:
– Шеф, ты уже в сингулярности!
– Одной ногой, – поправил я. – Через месяц войдете и вы… Как только начнем серийный выпуск «Фемто-четыре», пусть даже «Фемто-три». Диана, а в сингулярности трудно остаться женщиной…
Уткин посмотрел наверх.
– Шеф, а можно, напомню…
– Знаю, – ответил я. – Бур успел вгрызться на двести сорок метров, теперь пусть вытаскивают вручную.
Он прошептал в благоговении:
– Быстро вы как…
– Вся электроника мира, – напомнил я, – под моим контролем и даже… во мне. Получилось как бы само собой. Честно, вижу и понимаю так много, что самому страшно. У человека не должно быть столько мощи!.. Все чересчурно…
Диана произнесла тихо:
– У тебя пусть будет.
Но Сокол спросил с настороженностью:
– Шеф?
Я пояснил:
– Всех вас надо побыстрее… Тогда будем решать без перекосов, а то таких дров наломаю… Через восемь месяцев мы все двенадцать уйдем от органики, знаю точно, а потом и дальше… Даже не знаю, как Диана сможет красить губы…
Сокол спросил осторожно:
– А сейчас ты…
– Человек, – заверил я, – хотя был момент, когда готов был к люстрации, как неолуд какой, только в другую сторону.
Он поторопил жадно:
– Говорите, говорите!.. Любое слово на вес золота!
– Готов был, – ответил я, чувствуя, как несовершенен этот речевой аппарат, – задавить в себе и вычистить все звериное, мерзкое, стыдное, пещерное… Все наследие кистеперых рыб и всяких там достоевских с их болезненными стенаниями насчет никчемного маленького человечишки, предпочитающего жить, как крыса, в грязном вонючем подвале, откуда будет швырять камни в хрустальный дворец Чернышевского…
Они слушали с жадным восторгом и почти суеверным трепетом, а я, почти машинально произнося эти слова, отключал энергию в захваченных мятежниками районах, блокировал двери автобусов, в которые успели сесть вооруженные не только коктейлями Молотова, но и автоматами из ближайших воинских частей, где часть военных разбежалась, а часть примкнула к простейшим, остановил поезд, битком набитый штурмовиками «Коловрата», что обещали сегодня сровнять с землей московский Наукоград, а заодно взорвать по Москве все научно-исследовательские институты, неважно, что они там исследуют.
Моментально исчезли все пароли, хотя и остались, но прохожу сквозь них, как слон через паутину. Поразился, как много все-таки скрыто, узнал кое-что и о своих соратниках, чудаки, скрывают такие милые поступки детства, чего стыдиться?
Сразу же отключил военную базу от всех источников питания, заблокировал аккумуляторы, только для генерала оставил на экране сообщение, что его дочь Диана, с очень говорящим кодовым агентурным именем Эсфирь, жива и здорова.
Сокол спросил с тревогой:
– Так вы сейчас…
– Ничего не стер, – ответил я на незаданный вопрос. – Неолуды помогли!.. Если и раньше справлялся с сексуальными инстинктами, жаждой убийства и прочим наследием, то теперь все путем. Я все тот же лохматый с топором!..
– Лохматый? – переспросила Диана. – Ты не лохматый!
– С топором? – уточнил Сокол.
– Трансчеловек, – пояснил я. – Трансчеловек с топором… звучит?.. Хотя сейчас уже зачеловек. Но все равно с топором. Пусть будет. Кто знает, что в соседней галактике или другой вселенной?
Смотрят с уважением и даже страхом, что чуть покоробило, мы же все одна семья, хотя да, ментальная связь не пашет на прежнем уровне, мой мозг уже охватывает планету и выходит за ее пределы, жадно поглощая информацию с радиотелескопов и запущенных за пределы Солнечной двух тысяч аппаратов, устремленных к ближайшим звездам.
Спохватившись, я торопливо принял меры, чтобы никто и никаким образом не мог отключить или ограничить меня даже потом, когда поднимемся наверх, ибо и друзья могут устрашиться моей мощи и попытаться остановить.
– Что с ракетами? – спросил Сокол. – Я насчет ядерных.
– Ни одна не взлетит, – заверил я. – Все под контролем. Как у нас, так и в мире. Как все аэропорты и железные дороги даже в дальних странах, что уже не страны, а территории. Сейчас вот под управлением автомобили… кроме совсем древних, где нет продвинутой электроники. Хотя и там кое-что могу. Бензин не получат ни на одной бензоколонке. Ребята, я пока один, но восстановим лаборатории в комплексе Мацанюка, отыщем специалистов, чтобы чип на поток… Хотя не этот, а усовершенствуем, уже знаю как…
Их лица посветлели, мои надежные друзья, первыми после меня получат эти фемтики. Их не пугает раскрывающаяся бездна сингулярности, а остальных, кого страшит, оставим в этом «хорошо». Никто никого принуждать не будет. Баба с воза.
Уткин сказал с тревогой:
– Насчет бура… решено?
– Отключил, – ответил я. – И вообще обесточил там все. Военный грузовик с глубинной бомбой вернул в гараж, сервисные механизмы сейчас снимают с него колеса. Так, на всякий случай.
Сокол вздохнул с облегчением.
– А с тем командующим войсками Подмосковья?
– Заблокирован, – ответил я. – В его же надежном бункере. К нашему счастью, столицу защищают наиболее продвинутые в электронике части. Всю военную технику отключил, там ИИ второго уровня, так что теперь целиком и полностью под моим управлением. Могу даже воду и свет отключить в клозете командующего, а самого там запереть.
– Ой, – сказал Карпов, – сделайте!
– Детство, – возразил Уткин, – проще предложить сдаться. Под угрозой немедленного уничтожения. Такое поймет даже военный.
Я кивнул, глазами спутников вижу, как все роботизированные войска пришли в движение и, не слушаясь операторов, окружили штаб-квартиры воинских центров, нацелив на них все орудия. Такие намеки поймут даже кадровые военные.
На экранах все еще быстро сменяются картины горящих зданий, бесчинствующих толп, однако взрывы как-то разом прекратились, даже пожары гаснут, словно придавливаемые сверху незримым колпаком.
Уткин быстро повернул голову в мою сторону.
– Шеф?
– У них остались только кувалды, – ответил я. – Электроника на всей планете выполняет только моим команды.
– То-то все самолеты пошли на срочную посадку!..
Все жадно вперили взгляды в экраны, куда аппаратура со спутников бесстрастно передает снимки всей поверхности планеты.
– Поезда тоже встали, – ответил я. – Как и автобусы. Еще взял контроль над спутниками и всеми кибервойсками. Если генерал не сложит оружие, могу испепелить его со всем войском. Сейчас свяжусь… Его ждет неприятный сюрприз.
Сокол сказал с подъемом:
– Меньше дураков на дорогах, меньше проблем. Да и вообще дураков должно быть везде меньше.
Уткин хмыкнул.
– Хорошая идея. Насилие нужно обернуть против тех, кто начал.
Сокол спросил непонимающе:
– Ты о чем?
– Не прикидывайся, – сказал Уткин. – Мы слишком долго отступали… Ответка должна быть такая, чтоб мало не показалось. Мы не такая уж и гнилая интеллигенция. Гнилая приняла сторону простейших, привет от Федора Михайловича! Думаю, наш шеф уже придумал, как почистить это гнильцо.
– Всех утопить, – предложил Карпов с готовностью.
– На Колыму, – сказал Валентайн. – И обнести высоким забором с колючей проволокой! Сейчас лето, а к следующему уже некому будет жечь дома и убивать людей.
А милосердный Лавр сказал мягко:
– Всем химическую кастрацию. Такие не должны размножаться.
От входной двери прокричал Южалин:
– Шеф, запускать проходчика?
– Да, – ответил я, – пусть рубит выход наверх в сторону башен Мацанюка. К счастью, атмосфера еще не отравлена, а небоскребы практически целы.
– А как с простейшими?
Они умолкли и смотрят с ожиданием, я придушил в себе злость и ответил как можно более ровным и старательно бесстрастным голосом:
– Страшный суд… отменяем. Оставим в прошлом, кто был за и кто против. Простейшие тоже дрались за правду и справедливость, как ее понимали. Потому никого не станем судить и карать.
Кажется, в комнате охнули все разом, уставились непонимающими глазами, а несдержанный Карпов прокричал яростно:
– Ущерб лабораториям на триллионы долларов!.. А сожженные запасы зерна, затопленные танкеры, взорванные нефтепроводы и уничтожение двухсот наукоградов по всему миру? Там счет на квадриллионы!.. Я уж молчу про сотни тысяч зверски убитых ученых! И вы не хотите наказать?
– Нет, – ответил я.
– Почему?
Я ответил медленно, одновременно находясь еще и в ста сорока тысячах мест планеты, где уже начал восстанавливать работу уцелевших лабораторий и научных центров:
– Это я вобрал искусственный интеллект, а не он меня.
Он вскрикнул, как ужаленный в самое сердце:
– Но разве для человека не превыше всего справедливость?
Я покачал головой.
– Есть и повыше ценность.
– Что?
– Милосердие, – ответил я. – Милосердие.