После пары таких уроков Басс твёрдо знал: никакой биорг не способен жить вне фермы, лаборатории или зоопарка.
«Но ведь мама всё время твердит, что биорги убегают от людей и разносят эпидемии. Как на старом континенте, откуда она убежала. Разве мама обманывает?» – «Нет-нет, она говорит правду. Но теперь такое бывает очень редко. Их сразу находят и уничтожают. А вот в давние времена…»
Это была самая любимая сказка Басса – о том, как в давние времена один мальчик в малиновой куртке не послушался своего гувернёра и пошёл среди ночи гулять в заповедник…
«Какой заповедник?» – перебивал Басс.
«О, это был самый большой заповедник Старой Африки, – отвечал капюшон его малиновой куртки. – Такой огромный, что его называли особенным словом Лес. Там мальчика поймали дикие звери…» – «Какие звери?» – «Дикие биорги, убежавшие от людей. Все они собрались вокруг него – зебры и львы, драконы и страусы, волкоты и дикобразы – и стали решать, какой болезнью его заразить. Волкоты говорили, что лучше китайской чумой, львы настаивали на новых штаммах полиомиелита, а зебры предлагали Эболу-14. Но тут откуда ни возьмись появился Супер-Санитар, который спас мальчика от неминуемой гибели. Как спас? А это я тебе в следующий раз расскажу…»
Супер-Санитар настолько захватил воображение Басса, что тот стал уговаривать мать слетать в заповедник. Но на новых континентах были лишь небольшие передвижные зверинцы, и даже туда мать категорически отказывалась лететь. Для начала она попыталась откупиться от сына новой электронной собакой, заменившей плюшевого медвежонка. Однако ребёнок уже понимал обман: в робособаке сидел тот же Ангел-хранитель, тот же искин-гувернёр, который давно объяснил ему разницу между биоргами и неоргами. Маленький Басс продолжал канючить – и в конце концов получил, что хотел.
За неделю до этой поездки Басса очень расстроил новый дремль про Тарзана, который рекламировали как чудо из чудес, а оказалось – лишь повторение старых трюков. Но в зверинце его ждало ещё большее разочарование. Впечатлял там только владелец зверинца – одноглазый мутант-укр с большой головой, покрытой страшными шишками. Что же до биоргов, то среди них не оказалось ни зебр, ни грифонов, ни волкотов – и эти «ни» можно было продолжать до бесконечности. Из животных, обитавших в сказках искин-гувернёра, там показывали лишь дракона. Серая двухметровая ящерица свернулась среди камней, укрывшись тонкими перепонками крыльев, словно пакетом для мусора. Она вела себя так, будто мечтала умереть и уже почти осуществила свою мечту.
О других существах, которых показывали в зверинце, Басс раньше не слышал, но они были ещё скучнее. Какие-то облезлые собаки светились фиолетовыми пятнами в темноте грота. Пара низкорослых копытных, каждое с белым рогом посреди лба – они бродили по кругу, устало дыша, под контролем искин-ошейников, и на них можно было кататься за отдельную сотню кредитов, но об этом Басс даже не заикался. Потом они с матерью посмотрели бассейн, где толпился десяток вялых птиц с когтями на крыльях. Шеи птиц периодически вытягивались вверх и снова сворачивались – точь-в-точь цех производственных роботов с разлаженной синхронизацией.
И конечно, всё это сопровождалось постоянными криками матери, вперемешку с вежливыми советами гувернёра: «Себастьян, немедленно отойди! Ты можешь заразиться!» – «Мадемуазель, вы слишком строги. Все представленные здесь животные вакцинированы, и кроме того, силовой барьер…» – «Ну да, я забыла спросить говорящую кепку! Если б ты, тряпка безмозглая, побегал бы от эпидемий, как я, ты не лез бы меня учить… Себастьян, я что сказала! Не вздумай трогать!!!»
Но даже разочарование Басса было использовано искином-педагогом для пользы дела. Он переключил внимание мальчика на борьбу с другими, более реальными и сильными врагами человека.
Именно тогда Басс узнал, что создание биоргов для зоопарков и прочих развлекательных заведений – лишь частный случай применения генной инженерии. Настоящая же генетика – это серьёзная наука на страже здоровья людей. И как во всякой науке, здесь бывают неудачные опыты, порождающие не совсем тех существ, каких хотелось бы. Поэтому некоторые люди старшего поколения – здесь Басс уже и сам догадывался, что искин говорит о матери с её страхами – да, они относятся к биоргам излишне эмоционально. Однако, не будь ошибок, не было бы и прогресса. К тому же сейчас всё не так, как двадцать лет назад, когда Генобум привёл к опасным и бесконтрольным экспериментам. В наши дни, благодаря унификации законов о геномоделировании, а также введению общих санитарных стандартов… И так далее, и так далее.
Финальный поворот к специализации прошёл у Басса даже легче, чем у многих сверстников. Когда его спрашивали потом в институте, почему он пошёл на медицинский, он со смехом рассказывал, что всему виной его детская боязнь волкотов и терапевтическая сказка электроняньки про Супер-Санитара. Многим женщинам нравился такой откровенный ответ: в эпоху гено— и психопрограммирования все разговоры про выбор профессии обычно сводились к обмену анекдотами о ком угодно, только не о себе. Кто знает, не стал ли ты сам жертвой какого-нибудь идиотского эксперимента, на котором решили подзаработать твои родители. Ведь после бегства из адской Европы у них не было ничего, кроме собственных тел и мозгов. И у многих второе работало хуже первого.
Басс тоже догадывался, что дизайн его личности не ограничился сказочками гувернёра. Был ещё выбор геномодели – а эта часть его прошлого, целиком определённая матерью, оставалась самой тёмной загадкой. Много позже, на семинарах по психоанализу, он догадался, каких зверей на самом деле боялась мать. И почему у него не было отца – даже вымышленного.
А вот звери, то бишь дикие биорги, – были. Вымышленные или просто никогда не виданные, они постоянно присутствовали где-то рядом, как фантомы.
В институте это были животные из учебных фильмов. До Генобума на них тестировали медикаменты, проводили декортикацию и прочие опыты. По институту ходили байки о том, что в каких-то варварских странах, где не хватает мощных виртуальных тренажёров, студенты до сих пор режут живых тварей, созданных по спецзаказу на более продвинутых континентах. Ходили слухи о безбашенных Джинах, выводящих одно чудовище за другим. Случалось, экзотические биорги мелькали в новостях из мира тех, кого Марек в рамках своей кулинарной иерархии называл «сливками». К примеру, сообщали, что некий шейх из Новых Эмиратов, чьё «чёрное золото» совсем обесценилось во время Второго Эрга, вынужден был продать двух своих кошек, чтобы обеспечить безбедную жизнь семьи ещё на несколько лет.
Самые призрачные фантомы зверей, от которых остались только названия, попадались практически ежедневно – ресторан «Синий Лось», район Беличьи Холмы… Впрочем, существовал и более высокий уровень абстракции: науки, лженауки и культы. И те, и другие, и третьи говорили о биоргах невероятные вещи, только по-разному. Например, и ликантропологи, и фуристы утверждали, что каждому человеку соответствует свой биорг. А Мария как-то провела неделю среди мескалитов и начала ощущать себя вороной. Пятьдесят литров ледяной воды помогли и на этот раз. Ворона так и осталась чистой идеей.
Но сегодня… После встречи с реальными дикими тварями Басс по-настоящему осознал эту призрачность «братьев меньших». Словно то неуловимое, что вечно живёт в уголке поля зрения, когда кажется – вот что-то мелькнуло, пошевелилось слева, а обернёшься – всё те же бездвижные стены. Сотни раз он проходил мимо «Синего Лося», но ни разу в жизни не видел лося настоящего. Ни синего, ни жёлтого.
Креветок настоящих – да, видел. И рыб тоже. Но это же океан, совсем другой мир. Холодный, нечеловеческий. Дикая жизнь океана всегда была рядом, и всё равно далеко – почти как на Луне, где человек всё равно не живёт. Другое дело, когда прямо здесь, на суше… Разве что крысы выползли из океана?
Но ведь и на этот случай существуют береговые охранные боты, которые не пропустят даже селёдку, если она крупнее сэндвича. Да и температура тела – Басс вспомнил, в каком диапазоне он засёк крысиную армию. Такой температуры не может быть у холодной морской жизни.
Какой-то звук отвлёк его от размышлений. Оглядевшись, он увидел, что забрёл совсем не туда, куда направлялся. «Хорошо хоть не полетел», – отметил Басс, знающий за собой эту склонность: забредать в задумчивости в совершенно неожиданные места, словно по воле чужого автопилота.
Он стоял посреди незнакомой площади – из тех, что и площадью-то назвать нельзя. Однако в их центре обычно торчит какая-нибудь корявая стела, либо хрустальная призма, либо светящаяся ёлка – в общем, если назовёшь это перекрёстком, местные могут и накостылять. Судя по шуму волн, океан был совсем рядом. Очевидно, Басс забрал слишком сильно влево, и вместо того, чтобы выйти в город, забрёл в район старого порта.
Звук повторился. То ли кашель, то ли фырканье. На противоположной стороне площади и откуда-то снизу, от земли. Бассу снова стало не по себе. Казалось, площадь моментально наполнилась другой тишиной – не такой, какая была до этого.
Сразу вспомнилось, как с полгода назад Мария подцепила индийское учение, связанное со страхом. Каждый человек, согласно этому учению, является лишь дремлем кого-то другого; жизнь человека прерывается тогда, когда прерывается этот чужой дремль. А прерывается он, если смотрящий пугается и просыпается. Поэтому тот, кто хочет продлить свою жизнь, не должен грешить, то есть попадать в ситуации, которые испугали бы дремлющего. Хитрость в том, что при таком подходе у греха нет чёткого определения – ведь неизвестно, чего именно боится тот, кто смотрит дремль про тебя. Кого-то пугает вид крови; другие же спокойно наблюдают ужасы войны, но пугаются необъяснимых шумов. Вроде странного звука на безлюдной ночной площади в районе порта, в полумиле от кладбища, захваченного полчищами крыс. А вдруг они уже в городе?
«Если кто-то смотрит этот дремль, ему самое время проснуться», – подумал Басс. Дрожь постучала острым пальцем под левой коленкой. По икре стекла щекотная струйка пота, точно кто-то провёл там мокрым ватным тампоном.