В памяти пронеслись дешёвые каморки, которые он снимал последние годы. Тоже не дворцы, прямо скажем. Разве что Мария скрашивала жизнь в этих дырах. Но теперь и её там нет…
Зато есть лисица. Так и спит, наверное, на солнечном подоконнике, наплевав на всю человеческую суету. А вообще, кто знает, что она там делает. Бассу снова вспомнился кот Шрёдингера. Но теперь ритуал квантовых механиков вдруг представился ему с точки зрения биорга, а не человека. Кота сажают в свинцовый бокс, но в установке происходит сбой, и она начинает облучать не зверя внутри, а учёных снаружи. Коту неизвестно, кто из них выжил. А ему и плевать.
– Эй, Отто. Ну-ка повтори ещё разок.
день новоселья —
с каждой внесённой вещью
слабеет эхо
Певец из Отто был так себе. «Из меня не лучше», – подумал Басс. Он вздохнул и прочёл ответ обычным голосом, лишь чуть-чуть выделяя ритм:
так и не догнав свой хвост,
засыпает котёнок
Несколько секунд тишины. Потом что-то лязгнуло, и розовая плацента зашевелилась. По глазам резанул свет. Вот сейчас покажутся щупальца робота-акушера…
«Тьфу ты, какого ещё робота? Совсем запарился». Басс толкнул приоткрытый люк – и отшатнулся. Бледное как творог, лицо Отто в сочетании с ослепительно белой шапочкой и халатом не испугало бы разве что работника морга. Нет, это точно не роддом.
«Зато живая человеческая душа, – съехидничал внутренний собеседник Басса. – Ещё неизвестно, как сказывается на психике новорождённых тот факт, что первым в своей жизни они видят робота с шестью щупальцами. Слышал про импринтинг?».
Но в заведении Отто сегодня не было даже роботов-официантов, которые раньше так и шныряли под ногами. Зато ручной засов на люке… Басс потрогал грубое металлическое устройство. Трудно поверить, что кто-то добровольно поставит такое вместо нормального электронного замка!
Отто выглядел смущённым. Пока Басс выбирался из тоннеля, немец успел захлопнуть какую-то бумажную книгу. Теперь он держал эту целлюлозную архаику у бедра, словно не решаясь спрятать её за спину и в то же время не желая привлекать внимания.
– Это человек-лягуха тебя надоумил с тестом? – Басс кивнул на книжку.
– Что?.. Ах, ты про стихи. Да, Тисима, кто же ещё.
– А про вдохновение он тебе ничего не говорил? Что оно не у всех бывает и не всегда?
– Да-да-да, он сказал, что должен быть стих на один вдох. – Отто взмахнул книжкой. – Но главное не форма, а образ. Так можно отличить искин от живого человека. Человек способен чувствовать скрытую гармонию мира…
– Ну, ему как мусорщику видней. – Басс помассировал плечо, которое затекло от неудобной позы в тоннеле. – А вообще тут ещё кое-кого не мешало бы протестировать. Давно в зеркало смотрелся? Тебя словно из формалина вынули.
– Это всё курьерская служба, будь она неладна. Здесь-то, видишь, совсем…
Он обвёл рукой основной зал нетро, куда они перешли из подсобки.
Да уж. Раньше эти длинные столы напоминали Бассу школьные парты в шумном классе. Теперь, без посетителей и снующих туда-сюда ботов – типичный морг.
А ведь когда-то нетро Отто считалось одним из самых модных заведений Горы. Первые пандоры, разрешённые для частного использования, – кто мог устоять? Правда, на практике революционная технология молекулярных принтеров быстренько обросла кучей механизмов защиты. Многие вещи, включая живые организмы, запрещалось дублировать вообще. Далее шёл «серый список» – вещи, при копировании которых пандоры искусственно понижали качество, а то и просто встраивали в копию механизм саморазрушения. И лишь для совсем узкого круга субстанций разрешался «нуль-транспорт» – точное копирование при условии уничтожения оригинала в сканере.
– Молоко будешь? – Глаза Отто умоляли не отказываться, руки уже суетились на сенсорах пандоры. – Пил когда-нибудь соевое с солодом? Да что я говорю, пил, конечно. А пакалоло?
– Не надо, от него у меня стрём начинается, – поморщился Басс.
– И правильно, здоровее будешь. Давай лучше лунное, с пониженной лактозой. Оно не с Луны, конечно. Это они там в Гренландии специально коров в темноте держат, вот и называют «лунное». Да ты садись, я тебе сам посылочку вызову…
Басс усмехнулся. «Посылочку». Ну да, именно нуль-транспортный протокол в сочетании с сетевым подключением породил бум нетро. В детстве Басс никак не мог понять, зачем мать таскает его с собой в эти заведения – ведь домашняя пандора без всякой Сети легко приготовит обед на основе любого из тысяч рецептов. Но мать упорно твердила, что её подруги, оставшиеся в Старой Европе, готовят гораздо лучше, и никакой рецепт не заменит их опыт.
– Уже неделю так сижу. – Отто показал на входную дверь, запертую изнутри на железный засов. – Не знаю даже, с кем посоветоваться. Хорошо, что ты пришёл. Ты вроде разбираешься в искинах…
«Это они во мне разбираются», – мрачно подумал Басс, вспоминая робохирурга, похожего на перевёрнутое дерево.
Он сел за ближайший стол и сделал вид, что разглядывает плавающие вдоль стен голограммки в жанре «микробиоарт». Может, в чём-то другом Отто и был неуклюж, но своему хобби он нашёл неплохое применение. Кишечная микрофлора, увеличенная электронным микроскопом, – отличное оформление для нетро.
Правда, люди, знавшие Отто так же хорошо, как Басс, не особенно веселились от этих картинок. Поскольку догадывались, отчего их приятель увлёкся таким искусством. Жёсткие запреты на лечение антибиотиками появились в Старой Европе лишь тогда, когда половина её жителей оказалась во власти тяжёлых форм аллергии, а вирусные эпидемии стали опустошать целые города. Ещё несколько лет понадобилось, чтобы подвести под суд пищевые корпорации, использующие антибиотики-консерванты. Но и после этого, перебравшись на новые континенты, многие продолжали страдать из-за достижений фармацевтики, которыми их накормили в детстве. Собственная микрофлора Отто уже долгие годы не хотела восстанавливаться. Это сильно повлияло на его чувство прекрасного.
Однако сегодня его коллекция микробиоарта представляла собой жалкое зрелище. Большая часть голопроекций вообще потухла – ни розовых шариков дрожжей, ни буйных морковок бифидобактерий, что так радовали туристов в былые годы. Да и оставшиеся в живых экспонаты выглядели так, словно сами просили антибиотиков. Грязно-жёлтая E.coli висела у входа, как ботинок утопленницы, любившей длинные шнурки. А зелёная Helicobacter pylori, казалось, вот-вот шмякнется на стол перед Бассом, точно гнилой огурец.
Стало быть, Отто перестал за ними следить. А ведь когда-то в его коллекции были все шестьсот бактерий, обитающих в человеческом кишечнике. Язва, рак, даже аутизм – всего лишь маленькие сбои в равновесии этого большого общежития.
Басс перевёл взгляд на немца. Здесь поставить диагноз будет посложней. Отто всегда был самым неприметным в их компании. Даже молчаливый Шон, и тот как-то выделялся – хотя бы своим ростом и румянцем. Отто же не был ни высоким, ни низким, ни толстым, ни худым. И назвать его блондином язык не поворачивался. Бесцветные, аккуратно подстриженные волосы казались лишь прокладочным материалом для вечной белой шапочки. И это творожное лицо безо всякого выражения…
Хотя нет, сегодня в лице Отто появилась некая особая черта. Это было лицо человека, столкнувшегося с беспорядком. Страдающий творог. Фанатичный борец за здоровый образ жизни, лишь на склоне лет узнавший, что всю жизнь вытирал задницу не в ту сторону.
– Вначале всё так хорошо закрутилось, – вздохнул Отто. – Старый знакомый, он сам раньше гастроэнтерологом работал. Мы с ним вместе программы для фуджеев писали… Тогда у меня и появилась эта идея – стеганография на дрожжевых протеинах. А тут он объявился снова, со своей курьерской службой. Давай, говорит, к нам, как раз по твоему профилю есть разработка…
Пандора пискнула. Немец вздрогнул и боязливо приоткрыл крышку. Потом облегчённо выдохнул и достал из синтезатора квадратный стакан с бело-голубой жидкостью.
– Попробуй.
Ох, как мать замучила Басса этим «попробуй» в детстве! Впрочем, во время тех посиделок в нетро он и сам иногда получал удовольствие – на свой мальчишеский лад. Ему очень нравилось, когда из какой-нибудь пандоры вдруг начинала хлестать ветчина. Все вокруг вскакивали, кто-то из взрослых кричал про новый вирус, консультант в белой шапочке бросался к пандоре и что-то в ней крутил.
Через пару минут порядок восстанавливался: роботы убирали разбросанную по полу ветчину, вокруг стола опять появлялись облики подруг матери, из пандоры снова вылезали их кулинарные творения «по оригинальному рецепту». И мать снова предлагала Бассу «попробовать». А сама тем временем продолжала свои бесконечные разговоры с обликами о том, что хорошо бы встретиться в реале, да только вот деньги, и дети, и карантин, из-за которого не пускают в Старую Францию…
Лишь много позже Басс сообразил, что мать ходила за этими «посылками» совсем не из-за еды. Это была своеобразная коммуникативная игра – вроде той, которая заставляла жителей Горы приходить к нему с жалобами на лифт. Хотя мать, похоже, искренне верила, что пандора в нетро способна моментально переслать из страны в страну уже готовое блюдо, сохраняя его уникальный вкус. И в каком-то смысле она была права: точная молекулярная копия ближе к оригиналу, чем местное приготовление по стандартному скрипту.
От матери Басс узнал и происхождение термина «нетро». Первые такие заведения были особенно популярны у русских святназовцев. Когда после очередного «домашнего обеда» с точной молекулярной копией нескольких литров «Московской Особой» русские начинали драться с роботами-официантами, они выкрикивали это самое слово. Никто не знал, что это значит. Но с тех пор роботы лучше всего реагировали именно на эту команду, и словечко прижилось.
– Клиентов навалом было, – вновь заговорил Отто, и Бассу сначала показалось, что немец тоже ударился в воспоминания о том, как процветало его заведение, пока сетевые пандоры не появились у каждой домохозяйки. Но бывший диетолог говорил о другом: