– Путин – это второй Аденауэр, – заметил он. – Аденауэр тоже не был демократом в чистом виде. По его приказу секретные службы вели слежку за оппозиционерами, он ограничивал свободу массмедиа, поощрял старых нацистов. Немцы любили и переизбирали его, его партия ХДС годами была вне конкуренции. Преемники Аденауэра принимали чрезвычайные законы, когда в 68-м году студенты вышли на баррикады. На демонстрациях была применена неоправданная сила, были жертвы. Россия сейчас находится на таком же этапе развития демократии, как тогда Германия.
Ветров хорошо знал позицию Андреева, некоторые его мысли он уже неоднократно слышал. Неудивительно, что его собственные мысли разбредались.
Сравнительно недавно бывший министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер попросил его приехать в отель «Адлон». В Берлине Геншер всегда жил там в номере люкс с видом на Бранденбургские ворота. Его всегда узнавали проходившие мимо постояльцы, здоровались с ним и заговаривали. В этот раз он хотел поговорить спокойно и выбрал место в дальнем углу холла.
– Путин выпустит Ходорковского из лагеря?
Ветров удивился такому вопросу. Олигарх Михаил Ходорковский в начале нулевых был самым богатым человеком в России, ему принадлежала нефтяная компания ЮКОС, которую он приобрел на первом этапе приватизации при Ельцине гораздо ниже стоимости. Ходорковский не сидел бы сегодня в колонии, если бы он не сделал двух вещей: он вмешивался в политику, давал взятки и нисколько не скрывал, что стремится занять пост премьер-министра. Кроме того, он планировал продать свою фирму американскому нефтяному магнату. В Кремле прозвучал сигнал тревоги: тридцать процентов национальных нефтяных резервов внезапно оказались бы в руках иностранцев! Ходорковского обвинили в уклонении от уплаты налогов и дважды осудили. За решеткой он сидел уже почти десять лет.
На Западе случай Ходорковского вызвал возмущенные вопли: судебный процесс был политически мотивированным, чтобы уничтожить блестяще управляемое частное предприятие и вернуть его под контроль государства. Десятки глав государств просили Путина выпустить Ходорковского, но он остался глух к просьбам.
Ветрову Геншер строго сказал:
– Наша беседа – это тайная дипломатия. Никому не говорите об этом, даже своей жене. – Ветров согласился.
Раньше Геншер несколько раз встречался с Ходорковским, нашел его довольно симпатичным, хотя грехопадение олигарха не укрылось от него. Федеральный канцлер навела его на мысль заняться случаем Ходорковского. Для Геншера был возможен лишь один мотив воздействия на Путина – освобождение надо представить как гуманный акт помилования. При первой встрече с Путиным Геншер сразу получил положительный ответ: «Подождите следующего президентства». Верно, ведь президентом еще был Медведев. Старый лис Геншер умел ждать. У Путина была своя собственная тайная дипломатия.
«Ну что ж, предстояла официальная смена руководства, и Геншер должен счесть, что время пришло», – подумал Ветров. Шансы на амнистию для впавшего в немилость олигарха Ходорковского были пятьдесят на пятьдесят.
Вопреки всем протестам, в результате этих выборов Путин вернулся на пост российского президента. Вернулся победителем-триумфатором, ведь раньше распавшаяся великая держава в таком стремительном темпе никогда не возвращалась на мировую арену. Благодаря кризисному менеджменту Путина страна пережила мировой финансовый кризис практически без ущерба.
Для Ветрова Путин был единственным в Европе политиком с геополитической стратегией. Он следовал реальной политике, а не как Запад – ориентированной на ценности политике словоблудия. Каким-то образом он предвосхищал грядущий ход событий, точно знал будущие линии обрушения мира, видел смещения сил; он концентрировался не на рутинных делах, а думал на несколько шагов вперед. Только благодаря уму или еще чему-то?
От Запада России было уже почти нечего ждать – греческий кризис и шатания внутри европейского пространства свидетельствовали о продолжении ослабления Европы. Путин стремился лишь к сношениям с ЕС и НАТО в Европе, не более того. Теперь не Запад стал бы ждать, когда изменится Россия, – нет, теперь Путин мог ждать, когда Запад станет другим.
Андреев не скрывал своего восхищения Путиным.
– С Медведевым Россия чуть было не сбилась с верного пути. Грузины уже были недалеки от того, чтобы осрамить нас в Южной Осетии, одержать победу в боевых действиях. Если бы не жесткое вмешательство Путина, наш статус великой державы был бы сейчас подмочен. В Ливийском конфликте Путин также нажал на стоп-кран. В конце концов, Путин остановил расширение НАТО на исконные исторические русские земли.
Ветров посмотрел на часы. Собственно, он давно уже хотел бы очутиться в гостинице «Балчуг». Но Андреев вошел в раж и не собирался его отпускать. На Западе такой диалог был невозможен. Планы завоевания мира, мировое господство, сферы влияния, исторические аналогии с Наполеоном, Бисмарком, Сталиным или Гитлером – все это было там предосудительно. Запад обустроился в новом, современном мире, в котором «хорошая история» началась лишь с великого ключевого момента – 1945 года. Все, что произошло до этого, было «историей неверного направления».
Ветрову оставалось только пожать плечами от такой идеологии морали. Российская героизация своей истории, которая опиралась на подвиги Александра Невского, Дмитрия Донского, Михаила Кутузова и Александра Суворова, сталкивалась с непониманием, иронией и неприятием западных оппонентов.
«Западу нужна совсем другая восточная политика», – заверяла Брек в своих статьях, которые находили широкий отклик у общественности. «История жертв Второй мировой войны должна быть сфокусирована на оккупированных сначала Гитлером, а потом Сталиным странах Центральной Европы. Россия – не жертва, а виновник». Подобные аргументы должны были способствовать членству в НАТО Грузии и Украины. Это бесило Путина. На саммите НАТО в Бухаресте дошло до конфликта.
За закрытыми дверями Путин назвал Украину гибридным государством, поскольку восток Украины был русским культурным пространством на протяжении веков. А разделенная надвое нация не может войти в НАТО. Американцам и бывшим странам восточного блока аргументация Путина была поперек горла, а вот Берлин и Париж остановили расширение НАТО на восток в этом направлении, поскольку с их точки зрения уязвимым государствам нечего делать в объединении. Немцы нанесли американцам чувствительное геополитическое поражение и солидаризировались с Россией – что никогда не было забыто в Вашингтоне. Однако сторонники расширения НАТО все еще не сдавались.
Но еще до этого в Германию как-то приехал Медведев. Ветров организовывал его выступление, на котором тот предложил стратегический диалог о совместной структуре безопасности от Ванкувера до Владивостока – мнимое возвращение к российскому плану девяностых создать вместе с Западом Северный альянс против исламизма. Идея, противоположная миропорядку по западным представлениям.
На последовавшем затем приеме Ветров усердно агитировал за Медведева. Он отчаянно пытался воодушевить предложением молодого президента немецкую политическую элиту, принимающую решения. Но господа уже пили по третьему бокалу шампанского, и его никто не слушал. Никто не отваживался поставить под сомнение опоры миропорядка США – ЕС. При стратегических размышлениях Россия и Китай оставались за пределами мировой архитектуры. Ветров как политолог с трудом выносил это игнорирование и чувствовал себя разбитым от такого лобового ветра.
Высокомерный Адо пел тем временем хвалебные гимны Соединенным Штатам. Когда Ветров пытался прошмыгнуть мимо, он бросил ему:
– Медведеву больше нечего делать в высшей лиге мировой политики.
Брек с удовольствием рисовалась перед группой старых послов, которые пели ей дифирамбы:
– Медведев руководит страной, которая не может пережить утрату собственной значительности.
Через два года после призыва Медведева Путин самолично приехал в Берлин. На экономическом форуме «Зюддойче Цайтунг» он предложил создать общую зону между ЕС и Евразийским экономическим союзом от Лиссабона до Владивостока. Со стороны Запада – опять глухое молчание. Меркель тоже прореагировала резко: у России еще нет функционирующей рыночной экономики. Ветров был близок к отчаянию: почему канцлер не хотела взять в толк, что помимо экономических соображений под угрозой была политическая судьба Европы?
8 августа 2008 года миропорядок рухнул и был ввергнут в тяжелый кризис. Грузинские солдаты напали на свою мятежную республику Южная Осетия, чтобы силой вернуть ее и Абхазию. Вновь объединенная Грузия, нашептывали Ветрову американцы, – это билет в НАТО. При этом в гранатном огне гибли многочисленные русские солдаты-миротворцы. Русские войска отбили противника.
Ветров уже дискутировал об этом с пламенным националистом Олегом Русаковым. Русаков, мужчина среднего возраста с растрепанной бородой, весьма вдохновился при этом:
– Они чуть было не прикончили нас своей пропагандистской машиной! Россия как поджигатель войны с Грузией – смех, да и только! Но весь мир этому поверил. Наша собственная пропаганда мало что могла этому противопоставить. – Русаков почти запутался в своем монологе. – Абхазия и Южная Осетия ни в коем случае не аннексированы нами. Меньше двадцати лет тому назад мы были единым государством, одной нацией, а вовсе не тюрьмой народов. Грузия покинула общее государство, но почему абхазы и осетины не могут остаться с нами? – Русаков был еще далек от финиша. Как военный журналист во время грузинского конфликта он видел все своими глазами: – Русской армии грузины, несмотря на американское и израильское оружие, ничего не могли противопоставить. Они удрали без оглядки. Русские боевые подразделения дошли до Тифлиса, снесли все военные укрепления и после завершенной работы вернулись назад.
Европейцы исходили руганью, угрожали и бесились, однако после тщательной проверки развития конфликта, скрипя зубами, признали, что агрессором была Грузия. О вступлении Грузии в НАТО после этой яростной атаки речи больше не было.