Долгие недели поста перед наступающей Пасхой он провел в неустанном писании. Другие монахи были погружены в молитву в церкви днем и ночью, а он использовал часы полной тишины и одиночества, чтобы завершить работу своей жизни. Было бы непростительно скрывать свои знания от потомков. Он всегда помнил соглашение, которое заключил с русским царем. Тот отпустил его со службы, чтобы он мог написать на Афоне большой трактат по истории России – великой Тартарии, который с нетерпением ждал Иван IV.
Чтобы соответствовать требованиям к произведению, монаху нужно было немного отступить от драматических событий, свидетелем которых он стал при московском дворе в последние десятилетия. Рукопись стоила автору много пота и хлопот, а еще и больших денег, потому что дорогую бумагу, на которой он писал, приходилось заказывать снова и снова из Константинополя.
Другие насельники монастыря Ксирулгу оставили его в покое и не мешали работать. Даже сербский настоятель не вмешивался, хотя знал, что чужак не уважал правила ордена, мало молился и не шел на исповедь и причастие. Этот человек, называвший себя Николаем, был посланником царя, с которым следовало обходиться осторожно.
О турках, которым был подчинен Афон, Николай, одетый в рясу, не мог сказать ничего плохого. Они оставили русских монахов на горе с миром. Снабжение двадцати православных монастырей на Святой горе, на этом последнем оставшемся византийском анклаве в Османской империи, всегда осуществлялось в соответствии с политической и метеорологической обстановкой.
Между Россией и Константинополем розни не было. Напротив, русские монахи занимали особое положение, потому что Иван Грозный поддерживал их, как и свои собственные монастыри на Святой земле, чрезвычайно щедрыми пожертвованиями. Приблизившись к концу своей жизни, царь таким образом хотел искупить свои ужасные грехи. Конечно, часть суммы шла как дань турецким правителям в Константинополе, благодаря чему восточная церковь процветала.
Старый монах десять лет жил в этом небесном одиночестве, которое он воспринимал как редкую свободу. Его бывшие друзья, с которыми он путешествовал из Европы в Россию три десятилетия назад, разъехались кто куда. Его собственная сестра, одетая в мужской костюм, в роли переводчика сопровождала долгую экспедицию по России, а теперь жила – он это знал – в безопасности во Флоренции, пожалуй, самом свободном городе в Европе.
Сам монах не хотел ехать в Западную Европу, чьи разрастающиеся внутренние конфликты были ему хорошо известны. Втайне он опасался вездесущей инквизиции, которая повсюду искала его.
Небольшой монастырь Пресвятой Богородицы Ксирулгу находился в стороне от других, более крупных монастырских общин на восточном склоне полуострова. Рано утром солнце всходило над горным склоном. На километры вокруг не было видно ни души. Первые рыбацкие лодки вышли из монастырей в море. В этот час монахи молились в своей часовне. Затем началась их тяжелая работа: на поле, в саду, в библиотеке, иконописной мастерской или на кухне. До ближайшего монастыря надо было идти не меньше двух часов. Тропинки, по которым редко ходили, часто зарастали, так что новички на Святой горе быстро начинали плутать. Пищу и все остальное монахи приобретали в живописной столице монашеской республики, Карье, в центре полуострова. Там было полно торговцев. Вьючные животные натужно доставляли товары в любой монастырь.
Монах любил бродить по извилистым тропинкам через густые леса, вдоль бурлящих ручьев, посещать уединенные скиты. Там жили интересные современники, много сбежавших рабов с турецких галер, а также знатные особы, добровольно отказавшиеся от земной жизни. Монахи много рассказывали о жизни в миру, возделывали виноград на горных склонах и наслаждались собственным вином в праздничные дни.
Из монастыря Ксирулгу открывался потрясающий вид на крутую скалистую гору, вершина которой чаще всего бывала окутана легкими облачками. Предание гласило, что Богородица однажды оказалась на этом клочке земли и основала первую христианскую обитель. Полтора тысячелетия спустя Афон был объявлен самым святым местом православного христианства после Иерусалима. Снаружи монастыри выглядели как средневековые крепости, их стены были практически неприступны. Это испытали на себе некоторые мусульманские пираты, которые время от времени осмеливались совершать набеги на заполненные сокровищами монастыри. Среди монахов были и крепкие молодые мечники, способные отразить любое вооруженное нападение.
Старый монах вышел из своей кельи на свежий воздух. Его тянуло на природу, на привычную вечернюю прогулку. Быстрым шагом он дошел до скалистого выступа, откуда можно было всматриваться в поросшую густым лесом долину и широкое синее море. До самого большого города в мире, Константинополя, нельзя было добраться и за день на корабле, виден он был только с самой высокой вершины горы в хорошую погоду. Внизу, на побережье, сквозь густую листву деревьев монах видел церковный купол ближайшего греческого монастыря Пантократор. С моря прозвучал глухой удар колокола – призыв к вечерней молитве.
Как бы странно это ни звучало, у Николая за плечами были две насыщенные жизни до того, как он попал сюда, на гору. Ему не разрешали говорить о первой, чтобы не подвергать себя излишней опасности. Вторую он провел в основном в Великом княжестве Московском, в том числе целых семь лет в качестве члена опричнины, пресловутой царской лейб-гвардии. Ему пришлось поклясться в вечной верности Ивану IV, после чего все двери были для него открыты.
Сегодня ему было стыдно за многие злодеяния, которые он был вынужден совершать с соратниками по черному братству. Опричники вставали в полночь, чаще всего молились до рассвета в церкви, затем ели в праздничной обстановке и выезжали верхом, в черных одеждах и с привязанными к седлам собачьими головами. Под предводительством жестокого Малюты Скуратова опричники нападали на усадьбы отдельных бояр, убивали их и похищали их жен и дочерей для собственных плотских развлечений. Разгромленные и униженные бояре больше не сопротивлялись. В стране царили страх и ужас, в то время как лучшие солдаты царя сражались на западном фронте в затяжной и изнурительной ливонской войне, неся большие потери.
Бывший посланник Священной Римской империи против своей воли вновь оказался в смертоносной гвардии Ивана IV. Вместе с другим немцем, молодым авантюристом Генрихом фон Штаденом, он получил разрешение торговать в московском купеческом квартале алкоголем и изделиями из сибирской пушнины.
Уже чисто внешне они отличались от русских купцов: носили европейскую облегающую одежду, рейтузы и пестрые жакеты, в то время как их русские друзья выходили на работу в шубах, кожаных сапогах и норковых шапках, как будто хотели похвастаться своим богатством. Все вместе они жили в небольшом доме в Китай-городе, в двух шагах от недавно возведенного храма Василия Блаженного. В ответ Николай обязался регулярно делать царю доклады о ситуации в Европе. Необходимую информацию он черпал из разговоров с европейскими купцами и экспертами, которые в большом количестве стекались в Москву.
Иван IV подозревал Штадена в шпионаже в пользу Запада. Но он был высокого мнения о ставшем позже афонским монахом Николае, поскольку пророчества, которые он слышал из его уст, часто сбывались. Фактически иностранный гвардеец предсказал ему решающие мировые политические события, такие как морское сражение при Лепанто у греческого побережья в 1571 году, когда христианский союз разбил мощный турецкий средиземноморский флот. Таким образом, как он и предрек тогда царю, турецкий суверенитет в восточной и южной части Средиземного моря был навсегда уничтожен.
В следующем году царь услышал предсказание роковой Варфоломеевской ночи в Париже, когда католики устроили погромы и изрубили тысячи гугенотов-протестантов. Позже приезжавшие в Москву очевидцы рассказывали, что молодой французский король Карл IX, сын Генриха II, с балкона своего дворца из ранее неизвестного ручного огнестрельного оружия прицельно произвел смертельные выстрелы в своих подданных. Многие москвичи связывали события во Франции с разгулом насилия, которое Иван IV творил со своим народом. Всего за два с половиной года до этого царь жестоко расправился с новгородцами, утопив мужчин, женщин и детей в ледяной воде Волхова. Причиной тому стал донос Скуратова, что городские старейшины Новгорода якобы решили отколоться от Московии и присоединиться к Польше и Литве.
Просвещенному немецкому гвардейцу пришлось с ужасом наблюдать, как царь в один из своих печально известных приступов ярости, когда он слишком часто впадал в кровавый беспредел, во время публичной массовой казни на Красной площади приказал живьем изрезать на куски министра иностранных дел Висковатого, а еще одного министра поочередно обливать кипящей, а затем ледяной водой.
Монарх согнал напуганных горожан на место казни и лично объявил выведенным напоказ и закованным в цепи бывшим сановникам свой вердикт: государственная измена. У лишенных гражданских прав едва ли была возможность защитить себя. В толпе раздался вскрик, когда Скуратов, который несколько месяцев назад собственноручно задушил свергнутого митрополита Московского в его монашеской келье, выхватил меч и отрезал нос беззащитному и униженному главному дипломату. После чего другие опричники приступили к жестоким кровавым расправам. В конце концов молодой гвардеец сжалился над замученным и так аккуратно вонзил нож в его истерзанное тело, что тот был избавлен от дальнейших мучений. Царь увидел это и снова заподозрил предательство.
Вечером каменистая земля у стен Кремля была пропитана кровью. Царь махнул рукой – в какой-то момент ему тоже было достаточно увиденного и внушенного ужаса своим подданным. Еще сотня человек, апатично ожидавших своей жестокой казни, были помилованы. Черная гвардия последовала за царем в запертый Кремль. Иван велел звонить в колокола и укрылся в церкви для молитвы.
Экс-посланник знал, как будут дальше развиваться события. Опричнина скоро внезапно прекратит свое существование. Несмотря на то что Иван часто слушал его предсказания с нескрываемой яростью, он не тронул его пальцем. Прорицатель всегда пыталась отговорить Ивана от войны против балтийских соседей. После первоначальных успехов в Прибалтике и оккупации большей части Ливонского государства русскими войсками царя преследовало одно поражение за другим. Польша и Литва объединились в одно государство и вместе со шведами вытеснили Россию из Прибалтики. К концу своего правления Иван Грозный настроил против себя весь Запад и снова потерял с таким трудом завоеванный доступ к Балтийскому морю.